А конь, словно овса наелся, несся как вихрь, а я не могла оторвать глаз от двух блестящих точек… Внутри у меня все похолодело. Точки стали становиться все меньше и меньше и пропали.
Однажды Валентина Максимовна после ужина собрала старших ребят и сказала:
— На станцию Нея перевели госпиталь, подумайте, чем мы можем помочь раненым.
В следующее воскресенье ребята встали рано, в 11 часов уже были в госпитале. Идти было тяжело. Несли музыкальные инструменты, костюмы.
Тихо вошли в одну палату, в другую. Чисто, на окнах занавески, на столиках вышитые салфетки — это труд 2-го Нейского интерната. У кого на столах, а у кого на кроватях — новенькие, из кусочков сшитые кисеты. Это все для них сделали интернатские ребята. Мы, выходит, прошляпили. С песнями, танцами да стишками явились. Нужны им наши песни…
Концерт мы все-таки начали. Сначала пели робко, тихо. Кто-то из раненых сказал:
— Эх и хорошо поют, только б погромче. У меня уши забинтованы, так плоховато слышно.
Робость как рукой сняло. Запели веселую песню громко и с душой. Все раненые заулыбались.
Концерт прошел на подъеме. Когда уезжали, то прощались воины с нами сердечно, мальчишек называли сынами, а девочек дочками. Радостно и приятно стало на душе.
Сорок второй год начался для некоторых ребят большим горем. Однажды принесли почту.
Валентина Максимовна держала конверт, руки у нее дрожали.
— Что, опять?
— Да, — сказала она, — опять.
— У кого?
— У Яхонтовых Ани и Леши.
Отец Леши и Ани Яхонтовых погиб на фронте смертью храбрых, мать умерла с голоду.
Валентина Максимовна собрала ребят. Ани Яхонтовой не было.
— Что будем делать? Ребята, думайте, как помочь перенести им это горе.
Валя тихо сказала:
— А у Ани сегодня ведь день рождения. Мы все готовились. Может, скроем, не скажем?
— Нет, нельзя скрывать.
Обед в группе был торжественный. Спекли из ржаной муки пирожные. Весь отряд делал подарки: связали шарф, вышили носовые платки, Ане подарили ленту в косы, Алеше тетрадку.
Не хватило духу в этот день сказать про письмо, сказали на следующий.
К весне сорок второго года стали заболевать младшие ребята. Не хватало витаминов. На руках появились гнойнички. Врач Евгения Соломоновна Миркина ходила по избам, осматривала ребят, все качала головой и говорила: авитаминоз. Посоветовала пить настой хвои.
Валентина Максимовна приказала старшей группе выйти в лес за хвоей. Ребята принесли два мешка хвои. Детям стали давать настой из хвои. Убеждали, что через неделю все пройдет. Ребята крепились, пили. Но маленькие, как ни уговаривали, не хотели пить. Плакали, смотрели на свои ручонки, намазанные какими-то мазями, крутили головой и не пили.
Кто-то из мальчишек догадался:
— Давайте насильно.
— Валентина Андреевна, — спросили мы завуча, — насильно можно?
— Можно. Только не очень грубо… Начнем с тех, кто поздоровее.
Сняли сапожки с Левы, положили на кровать. Валентина Андреевна подошла с чайной ложкой. Зажали Леве нос. Он открыл рот и глотнул буро-зеленой жидкости. Глотнул, крикнул, снова глотнул и перестал орать, а только тихо всхлипывал.
Так напоили всех. А на следующий день, когда пришли снова, Лева, испугавшись, сказал: «Я сам…», а за ним и все остальные, как попугайчики: «Я сам… Я сам…»
Ребятишки пили эту жидкость больше десяти дней, и результаты сказались. Ручки очистились. Новых гнойничков не было, а старые подсохли. Потом ребята частушки пели «про чудесные иголочки с зеленой елочки».
Как-то пришел председатель колхоза Кудрин и сказал:
— Вы березовый сок пейте, тоже помогает… а потом к заготовкам приспособляйтесь. Летом ягоды, осенью грибы, ягоды… Это все запасать на зиму надо, а то голодно будет. Корзины плетите. Вас много.
Опять старшие мальчики получили задание: научиться плести корзины.
Есть такая пословица: «Мал золотник, да дорог». Такой был Виктор Титов. Маленького роста, глаза с хитринкой, на лбу челочка.
Валентина Максимовна часто искала Витьку:
— Куда опять пропал?
А он на колхозной конюшне. С утра сена наносит, коней напоит, соломы постелет, почистит, поскребет. Степан Иванович Кудрин говорил:
— Вот так надо ухаживать за конем!
Однажды пришел Степан Иванович и попросил:
— Помогите, ребята… Пахотьба скоро…
Ребята растерялись. Никто пахать не умел. И вдруг раздался голос Виктора:
— Я пойду пахать, только покажите, как надо делать, а конь у меня ухоженный.
— Маловат ты ростом, — сказал председатель.
— Я сильный, — умоляюще сказал Витя.
— Он сильный, — кричали ребята, — в волейбол ловко мячи забивает!
Целую неделю пахал Виктор Титов. А потом рассказывал мне:
— Знаешь, Аня, как тяжело было, пот градом, мозоли на руках, спина как перебитая. Ну, думаю, все, последний день работаю, уйду. А придет председатель, да как скажет: «На совесть работаешь, парень, честный ты, не для себя, для колхоза стараешься», и я опять остаюсь пахать.
На смену Виктору пошел Дима Майоров, потом Володя Богданов.
Эту неделю, что работал в колхозе Виктор, Наташа Броневская часто заглядывала в избу, где спала Люда Титова. Однажды заходит и видит: все спят, а Люда Титова, Витина сестренка, не спит. Маленькие черные сухарики пересчитывает.
— Ты что это тут делаешь? — спросила Наташа.
— Я сухарики считаю. Для Вити насушила. Это я от своей пайки. Он сегодня придет. Прошлый раз нам с Галей сушеной рыбки принес, а мы ему сухариков.
Витя пришел под утро. В шапке принес ежа.
— Это в младшую группу, пусть забавляются.
Всю весну и лето ребята работали в поле и помогали колхозу. Иногда ранним утром ходили в лес за ягодами. Ребята из пятого отряда как-то увидели в малиннике медведя. Побросали все корзинки и с криком побежали к дороге. Ушли. Рассказали деду Никите. Он покачал головой и предупредил:
— В бурелом ходить нельзя. Медведь малину любит. Счастье ваше, что была не медведица. Она вам уйти не дала бы, заломала бы.
В августе снимали урожай. Чего только не вырастили: лук, морковь, картофель, свеклу, брюкву, капусту, кабачки и патиссоны… Патиссоны с тарелку величиной.
По всему Нейскому району, всем интернатам и Кировскому пионерскому лагерю, было дано задание:
1) лучшие экспонаты отобрать и отправить в Нею на детскую сельскохозяйственную выставку;
2) приготовить разные блюда из овощей, составить и записать рецепты приготовления и доставить в Нею.
Организатором выставки была Нина Николаевна Птицына, инспектор роно, заводила всех интересных дел.
В зале райисполкома открылась сельскохозяйственная выставка. Разложены и украшены зелеными ветками самые большие, самые лучшие выращенные овощи. А посреди длинный стол. На нем капустные и картофельные пироги… морковные котлеты… салаты… цветная капуста жареная… биточки… рулеты. Картофель — в двадцати видах. Морковь — в десяти… Жареные патиссоны. Варенье из ягод, а вместо сахара — свекольный сироп.
Под каждой тарелкой рецепт приготовления.
По сельскохозяйственной выставке ходили мужчины, женщины, служащие, рабочие завода, колхозницы.
Вечером собрались ответственные. Тамара Виноградова передает дежурство 2-му интернату и… о ужас! Нет под стеклом капустного пирога, кто-то съел морковные котлеты, от жареных патиссонов остались одни семечки. Рецепты пропали.
— Не я, — говорит Тамара, — честное пионерское, не я…
Тетя Настя сказала просто:
— А это из деревни Коткишево бабы все перепробовали…
Вновь пришлось «восстанавливать» съеденное. А утром на выставке было уже двести пятьдесят человек из разных деревень.
В октябре сорок второго года получили и мы письмо из Ленинграда. Мама писала:
«Дорогая моя доченька, как сказать тебе о большом горе, сиротиночки вы мои. Умер наш папочка от истощения и голода. Так на заводе и умер. Ты и Рая поймете, а Люсенька и Маша маленькие. Смотри за ними, доченька. Я сама еле-еле на ногах держусь.
Дорогая моя, что мы только вынесли — голод, холод, обстрелы, бомбежки. Не плачь, моя девочка, береги маленьких. Помнишь, как в последнюю ночь папа прощался с вами? Пиши мне все подробнее о себе, девочках. Как живете, как работаете? Я на заводе сейчас вместо отца работаю. Целую вас всех несчетно раз».
Всю ночь я тихонько проплакала. Всю ночь просидела со мной Валентина Максимовна. А утром прочитала письмо сестренкам. Девочки переживали тяжело. Люсенька все гладила мою руку и прижималась ко мне.
Каждый день я бегала на почту.
Однажды почтальон тетя Катя спросила:
— Ну что, здорова мама?
— Здорова, — говорю. И вдруг я увидела, что тетя Катя взяла бутылку молока и, высоко подняв ее, стала наливать в стакан. Так знакомо это движение. Папа… Он тоже так нам наливал молоко. Я не выдержала и заплакала громко-громко.
— Ну что расплакалась, девочка?
— Я папу вспомнила.
В декабре Сене Букшину и Володе Тимофееву исполнилось восемнадцать. Пришли повестки — явиться в военкомат, а затем в армию. В военкомат с ними пошли вожатые Зина Иванова и Дуся Цветкова. Зина и Дуся тоже уходили на фронт.
В субботу, в 11 часов утра, у столовой состоялась торжественная линейка. Вынесли знамя. Звучал горн. Ребята смолкли. Перед линейкой стояли четыре человека. Все четверо подтянутые, гордые, красивые. На земле, в стороне, — четыре битком набитые рюкзака.
Двадцать пять километров шел отряд старших ребят, воспитатели, сотрудники. Провожали до самой станции, до поезда.
Дорогой пели. Читали стихи свои и Константина Симонова.
Крепко целовали уезжающих, жали им руки на прощание…
Долго смотрели вслед ушедшему поезду. Поезд увозил на фронт дорогих, честных, веселых и храбрых, самых лучших товарищей.
В январе сорок третьего была прорвана блокада Ленинграда.
Затаив дыхание слушали мы сообщение об этом по радио. Слезы радости, надежды были у каждого.