После ухода Белега (а произошло это на второе лето после бегства Турина из Дориата) худо пришлось изгоям. Шли проливные дожди, неурочные в это время года; орки в еще более великом множестве приходили с Севера, по старому Южному тракту переправлялись через Тейглин и кишмя кишели в лесах вдоль западных границ Дориата. О безопасности и об отдыхе оставалось только мечтать, и отряд чаще оказывался в роли дичи, нежели охотников.
Однажды ночью, когда затаились изгои в темноте, не зажигая огня, Турин задумался о своей жизни и пришел к мысли, что недурно было бы ее улучшить.
– Надо бы подыскать какое-нибудь надежное убежище, – размышлял он, – да запастись всем необходимым в преддверии зимних холодов и голода. – Но он знать не знал, куда податься.
На следующий день повел он своих людей на юг, дальше, нежели они когда-либо уходили от Тейглина и от границ Дориата; и спустя три дня пути они устроили привал на западной окраине лесов Долины Сириона. Здесь было суше, и деревья росли реже: местность постепенно повышалась, переходя в вересковые нагорья.
Вскорости, когда уже угасали серые сумерки дождливого дня, случилось так, что Турин и его люди укрылись в зарослях остролиста; а дальше начиналась безлесная пустошь, усеянная огромными валунами: одни стояли наклонно, другие громоздились беспорядочной грудой. Все было тихо; лишь дождь шелестел в листве.
Внезапно часовой подал сигнал, и, вскочив на ноги, изгои увидели, как между камней крадучись пробираются три фигуры в серых одеждах с капюшонами. Каждый тащил на себе громадный мешок, однако ж шли они быстро. Турин окликнул их, веля остановиться, а его люди бросились на чужаков как гончие; но те как ни в чем не бывало продолжили путь, и хотя Андрог выстрелил в них, двое исчезли в сумерках. Один отстал, будучи менее проворен или тяжелее нагружен; его схватили и повалили на землю; множество крепких рук держали его, не выпуская, хотя он вырывался и кусался как зверь. Подошел Турин и упрекнул своих соратников.
– Что у вас тут такое? – спросил он. – К чему такая жестокость? Это же сущий карлик, да и стар в придачу. Что в нем вреда?
– Оно кусается, – отозвался Андрог, баюкая кровоточащую руку. – Это орк или какой-нибудь орочий сородич. Убьем его!
– И так ему и надо, раз не оправдал наших надежд, – подхватил второй изгой, завладевший мешком. – Тут од ни только коренья да камешки!
– Нет, – возразил Турин, – у него борода. Да это всего лишь гном, сдается мне. Дайте ему встать, пусть говорит.
Вот так в «Повесть о детях Хурина» вошел Мим. Он с трудом встал на колени у ног Турина и взмолился о пощаде.
– Я стар и беден, – сетовал он. – И всего лишь гном, как ты говоришь, а вовсе не орк. Зовусь я Мим. Не дай им убить меня, господин, ни за что ни про что, как поступили бы орки.
И пожалел его Турин в сердце своем, но молвил:
– Бедняком ты кажешься, Мим, хотя странно мне это в гноме, мы же еще беднее, сдается мне – бесприютные, гонимые люди. Если бы сказал я, что из одной только жалости мы не щадим, ибо велика нужда наша, какой выкуп предложил бы ты нам?
– Я не знаю, чего ты желаешь, господин, – опасливо произнес Мим.
– Сейчас – немногого, – промолвил Турин, невесело оглядываясь по сторонам, в то время как дождь заливал ему глаза. – Надежного укрытия на ночь – и не в лесной сырости. Несомненно, у тебя самого такое есть.
– Есть, – отозвался Мим, – но в выкуп я его не отдам. Слишком стар я, чтобы жить под открытым небом.
– И вряд ли состаришься еще на день, – промолвил Андрог, подходя вплотную с ножом в здоровой руке. – От этой беды я тебя, так и быть, избавлю.
– Господин! – вскричал Мим в великом страхе, обнимая Туриновы колени. – Если я потеряю жизнь, вы по теряете прибежище, ибо без Мима вам его не сыскать. Отдать свое жилище я не могу, но часть его – уступлю. Там просторнее, нежели в былые времена: слишком многие ушли навеки, – и он разрыдался.
– Твоя жизнь в безопасности, Мим, – промолвил Турин.
– По крайней мере до тех пор, пока не доберемся мы до его логова, – добавил Андрог.
Но Турин обернулся к нему и молвил:
– Если Мим без обмана отведет нас к своему дому и дом окажется хорош, тогда жизнь его будет выкуплена, и никто из моих людей не поднимет на него руку. Даю в том клятву.
И Мим облобызал колени Турина и молвил:
– Мим будет тебе другом, господин. Поначалу думал он, что ты – эльф, судя по речам твоим и голосу. Но ежели ты человек, оно и к лучшему. Мим эльфов не жалует.
– Ну и где же твой хваленый дом? – не отступался Андрог. – Должен он быть и впрямь хорош, чтобы делить его с гномом. Ибо Андрог не жалует гномов. Мало доброго рассказывается о гномах в преданиях, что народ его принес с востока.
– О себе люди оставили память и похуже, – отозвался Мим. – Суди мой дом, когда его увидишь. Но в темноте вам до него не добраться, неуклюжие вы увальни. В свой срок я вернусь и провожу вас.
С этими словами гном поднялся на ноги и подобрал свой мешок.
– Нет-нет! – закричал Андрог. – Вожак, ты ведь этого не допустишь? Иначе только старого пройдоху и видели.
– И впрямь темнеет, – отозвался Турин. – Пусть оставит нам какой-нибудь залог. Отдашь нам на хранение свой мешок вместе с поклажей, Мим?
Гном в превеликом смятении вновь рухнул на колени.
– Кабы Мим не собирался возвращаться, так уж верно, и не вернулся бы ради старого мешка с кореньями, – промолвил он. – Я приду. Пустите меня!
– Не пущу, – отозвался Турин. – Ежели не желаешь ты расставаться с мешком, значит, останешься с ним вместе. Проведешь ночь под пологом ветвей – так, может статься, и нам посочувствуешь в свой черед. – Но приметил он, равно и прочие, что Мим дорожит своей ношей куда больше, нежели можно было бы ожидать по виду мешка.
И повели изгои старого гнома в свой жалкий лагерь; по пути бормотал он что-то себе под нос на странном языке, хриплом от застарелой ненависти, но когда связали ему ноги, разом притих. Видели часовые: всю ночь просидел он молча и недвижно, как камень; лишь бессонный взгляд посверкивал во мраке, как озирался гном по сторонам.
Перед самым рассветом дождь перестал и в кронах зашелестел ветер. Утро выдалось ясным – вот уже много дней такого не видели; легкое дуновение с юга отворило небеса, светлые и ясные, навстречу встающему солнцу. А Мим все сидел, не двигаясь, точно мертвый; сейчас тяжелые веки его не размыкались, и в лучах зари отчетливо видно было, как сморщился он и усох от старости. Встал Турин и поглядел на него сверху вниз.
– Теперь света довольно, – промолвил он.
Мим открыл глаза и молча указал на свои путы, когда же развязали его, исступленно проговорил:
– Затвердите вот что, дурни! Не смейте связывать гнома! Гном этого не простит. Я не хочу умирать, но то, что вы сделали, распалило мне сердце. Я сожалею о своем обещании.
– А я – нет, – отозвался Турин. – Ты отведешь меня к своему дому. До тех пор о смерти разговора не будет. Такова моя воля. – И он твердо посмотрел на гнома, глаза в глаза, и Мим сдался; воистину мало кто мог выдержать взгляд Турина, непреклонный либо гневный. Очень скоро гном отворотился и встал.
– Ступай за мной, господин! – промолвил он.
– Хорошо! – кивнул Турин. – Теперь добавлю я к сказанному вот что: гордость твоя мне понятна. Может статься, ты и умрешь, но связывать тебя больше не станут.
– Не станут, – откликнулся Мим. – Но идем же! – И с этими словами он повел изгоев к тому месту, где его захватили в плен, и указал на запад. – Вон мой дом! – промолвил он. – Не раз и не два видели вы его, сдается мне, ибо высоко вознесся он. Шарбхунд называли его мы, пока эльфы не дали всему свои имена. – И увидели изгои, что указывает он на Амон Руд, Лысый холм: его безлесная вер шина, словно часовой, несла стражу над обширными дикими пустошами.
– Видеть-то видели, но ближе не подходили, – заметил Андрог. – Ибо что за надежное прибежище можно там обрести, не говоря уж о воде или обо всем прочем, нам потребном? Вот так я и знал, что без плутовства не обойдется. Разве пристало людям прятаться на горных высотах?
– Хороший обзор надежнее потаенного укрытия, – возразил Турин. – Далеко видно с горы Амон Руд. Что ж, Мим, я пойду погляжу, чем ты можешь похвастаться. Долго ли нам, неуклюжим увальням, добираться туда?
– Весь день до сумерек, если пустимся в путь, не мешкая, – отвечал Мим.
Вскорости отряд выступил на запад; Турин шагал впереди бок о бок с Мимом. Выйдя из-под прикрытия леса, дальше двинулись они крадучись, но вокруг царило безмолвие – казалось, все вымерло в тех краях. Изгои миновали каменные завалы и стали карабкаться вверх, ибо холм Амон Руд стоял на восточной окраине высокого верескового нагорья, что поднималось между долин Сириона и Нарога, а над каменистой пустошью у основания нагорья гребень его вознесся на тысячу футов и выше. С восточной стороны неровная местность постепенно повышалась до скальных гряд, среди которых тут и там укрепились в камне купы берез и рябин, и векового боярышника. А дальше, на пустошах и по нижним склонам Амон Руд густо рос аэглос; но крутая серая вершина оставалась голой, лишь алый серегон плащом одевал камень.
День уже клонился к вечеру, когда изгои приблизились наконец к подножию горы. Подошли они с севера, как вывел их Мим, и луч заходящего солнца озарил гребень Амон Руд, а серегон был весь в цвету.
– Глядите! Кровью обагрена вершина, – воскликнул Андрог.
– Пока еще нет, – возразил Турин.
Солнце садилось; в лощинах угасал свет. Теперь гора нависала прямо над ними, и гадали изгои, зачем нужен проводник, если веху столь приметную и без того не пропустишь. Но Мим повел их дальше, и, взбираясь по последним крутым подъемам, приметили они, что гном следует еле заметной тропкой, отыскивая ее по тайным знакам либо в силу давней привычки. Теперь тропа петляла туда-сюда, и, озираясь по сторонам, видели путники, что справа и слева разверзаются темные ложбины и расщелины, либо склоны резко понижаются, переходя в загроможденные каменными завалами пустоши, где среди зарослей ежевики и терновника таились обрывы и ямы. Без проводника изгои проблуждали бы тут не один день, карабкаясь по неприступным склонам в поисках дороги.