– Одно только слово «критерий» убивает весь романтизм, – улыбается Татьяна.
– То есть, по-твоему, я всё-таки прагматик?
– Получается, – пожимает плечами Татьяна.
– Это плохо?
– Чего ж хорошего…
От такого поворота в разговоре мне становится грустно, что, должно быть, отражается на моём лице.
– Ладно, ладно, – примирительно гладит меня по рукаву Татьяна, – ты способен на образное мышление, и это в нашем деле главное.
– И на том спасибо, – кланяюсь я в пояс.
– Всегда пожалуйста, – отвечает она мне шутовским книксеном.
Остальную часть пути мы проделываем молча, но меня это нисколько не смущает, да и Татьяну, кажется, тоже.
«Макдоналдс» на «Третьяковской» примечателен тем, что он очень маленький. Народу здесь вечерами всегда полно, мест на всех не хватает, да и очереди к кассам, кажется, длиннее, чем в других «Маках».
Основательно подмёрзшие, заваливаемся в тёплый, кишащий людьми предбанник. Я сразу занимаю очередь в кассу, а Татьяна идёт в зал с целью захватить столик или хотя бы половину оного. Мне велено взять стандартную картошку с кисло-сладким соусом, «филе-о-хек» и маленький чай. Что я буду брать для себя, я ещё не решил. Очередь небольшая – передо мной человек пять-шесть, судя по всему, студентов. Двое основательно навеселе.
«Пришли закусить, – думаю я, – мы тоже так раньше делали».
Очередь движется медленно. По другую сторону прилавка, поминутно сталкиваясь друг с другом, мечутся одетые в красные полосатые рубашки и черные брюки ветераны Броуновского движения, так называемые «крушники[6]». На их лицах странная смесь отрешённости и оптимизма.
Проходит достаточно много времени, пока двое первых из очереди отходят от кассы со счастливыми физиономиями и гружёными подносами в руках. У меня рождается надежда, что теперь-то дела пойдут быстрее, но на сцену выходят поддатые студенты, которые, оказывается, не в состоянии быстро сформулировать свои требования. Возможно, это вызвано дозой выпитого, а может, банальной нехваткой денежных средств.
Проходит ещё минуты три, ситуация не меняется.
– Я не понял, это ресторан быстрого или медленного обслуживания? – кричит кто-то сзади.
– Мы тут сейчас с голоду подохнем! – подхватывают слева.
С разных сторон слышатся смешки и ругань. Кто-то пытается не особенно умело свистеть.
Переговоры между тем продолжаются. Один из студентов, маленький и плотный, что-то горячо втолковывает «крушнику» на кассе; второй, высокий и тощий, молча кивает. Что делает «крушник», не видно. Наконец, студиозусы разворачиваются спиной к кассе и, соответственно, к очереди лицом. В руках у маленького поднос, на котором лежит один единственный гамбургер.
– Свободная касса! – хрипит простуженная девушка в чёрной фирменной кепке с козырьком.
Делаю шаг вперёд, озвучиваю заказ и протягиваю деньги.
– Возьмёте пирожок с вишней? – словно робот спрашивает девушка.
– Возьму, – отвечаю я.
– С вас семьдесят шесть рублей восемьдесят пять копеек, – гнусавит девушка.
Протягиваю ей два мятых полтинника.
– Ваша сдача, – говорит она, отсчитывая деньги на вытянутых руках прямо перед моим носом, и удаляется в толкотню.
За то время, пока мне собирают заказ, я со всех ракурсов успеваю рассмотреть её, а также всех достойных внимания девушек, и в очередной раз делаю неутешительный вывод об асексуальности фирменной маковской одежды.
«А ведь они смотрелись бы куда более привлекательно в коротких юбках и футболках с глубокими вырезами, – думаю я. – Не понимаю, почему эта мысль не пришла никому из руководства «Макдональдса», это же наверняка прибавило бы заведению популярности…»
На секунду я представляю, как это бы это могло выглядеть. В моём воображении появляются улыбающиеся девушки в стиле pin-up; задорно развеваются плиссированные юбочки, цокают каблучки, мелькают стройные ножки и глубокие декольте. Красота! Не успеваю я как следует размечтаться, как в мою фантазию из реального мира тяжёлым танком вламывается, судя по форме, какая-то мелкая командирша, живого веса в которой приблизительно центнер.
– Так, улыбаться не забываем, – басит она в адрес «крушников», – и руки вытирать тряпочкой.
«Нет, лучше уж так, как сейчас», – думаю я, отводя от неё взгляд.
Мой поднос медленно, но верно заполняется. Сначала на нём появляются стаканы с кипятком – маленький и большой – затем один за другим «бутеры», и после длинной паузы девушка кладёт на поднос последнее – два красных картонных стакана с торчащим из каждого ворохом ядовито-жёлтой картошки.
– Спасибо за заказ, ждём вас снова! – скороговоркой гнусавит она и вскидывает руку вверх: – Свободная касса!
С подносом отчаливаю от прилавка и, словно ледокол, пробираюсь сквозь строй покрытых зимней росой людей. Те медленно и нехотя расступаются, внимательно рассматривая содержимое моего подноса.
Татьяне удаётся захватить не столик, а такой прилавочек у окна, к которому приставлены высокие «барные» табуреты. На одном из них она и восседает, изящно закинув ногу на ногу, другой «забит» для меня её пальто. Ещё раз отметив про себя стройность Татьяниных ножек, подхожу и ставлю поднос на стол.
– Ну, наконец-то! – вздыхает Татьяна. – Я уж думала, ты с деньгами сбежал. Чего так долго-то?
– Сегодня у них профессиональный праздник, – объясняю я, раздеваясь, – день медленного работника. Они тут тормозные, не то, что на «Пушке».
Чуть отодвинув Татьянино пальто, взбираюсь на табурет. Татьяна в это время ловко открывает крышки, которыми закрыты стаканы с кипятком и закидывает в них пакетики с чаем. Мне и себе.
– Можно я возьму у тебя сахар? – спрашивает она. – Чертовски хочется глюкозы.
– Бери, сколько влезет, – отвечаю я, – хоть два.
Выражение лица Татьяны внезапно меняется. В её глазах ужас.
– Где ты взял эту пошлятину? – кричит она.
– Какую именно? – не понимаю я.
– Я про твой галстук. Сними его сейчас же!
– Да что в нём такого?
– Снимай, говорю!
Я вижу, что Татьяна рассердилась всерьёз, и потому повинуюсь: быстро развязав узел, стягиваю с шеи объект раздражения и убираю под стол.
– Вот так гораздо лучше, – намного спокойнее говорит Татьяна, – пуговку только расстегни.
Расстёгиваю. Дышать становится во всех смыслах легче. Но перед тем, как свернуть и отправить в карман пиджака злосчастный галстук, как бы невзначай бросаю взгляд под стол, пытаясь понять, что же такого страшного нашла Татьяна в узкой пёстрой тряпке, и с ужасом для себя обнаруживаю, что узор, которым эта тряпка декорирована, представляет собой хитроумное переплетение обнажённых женских тел.
– Вот, чёрт! – вырывается у меня. – Удружил, называется!
– Кто удружил?
– Ну, хозяин галстука, – поясняю я. – Эдуард похотливый.
Татьянины глаза сужаются:
– Ты хочешь сказать, что пришёл на свидание с девушкой в чужом галстуке?
– Понимаешь, свой галстук мне пришлось отдать коммерческому директору, потому что тот забыл дома свой…
Моя спутница изображает на лице гримасу крайней заинтересованности.
– Продолжай, продолжай, очень люблю слушать, как мужчины оправдываются.
– …а потом я пошёл в дружественную фирму, чтобы занять денег, потому что у меня оных не оказалось, и застукал там менеджериссу Зою по кличке «Забава» с вышеупомянутым Эдуардом. В результате я занял денег у него, поскольку Зоя убежала в глубину офиса, а заодно попросил заимообразно галстук… Это, если коротко.
Татьяна громко хлопает в ладоши, чем заставляет соседей справа обернуться в нашу сторону:
– Браво! Качественное враньё возвращает тебя на вершину моего Олимпа.
– Но я сказал правду…
Татьяна меняется в лице.
– Ну вот, опять все испортил… – упавшим голосом говорит она. – Давай-ка, Лерик, лучше поедим.
Мало чего понимая, принимаюсь за еду.
Татьяна тоже начинает есть. Делает она это грациозно, я бы сказал, красиво: кончиками пальцев берет соломинку картошки, макает её в соус, потом медленно отправляет в рот, откусывает немного и снова макает. Да и бутерброд она кушает как-то по особенному, отламывая от него маленькие кусочки.
Наблюдая за всем этим, я замечаю, что на Татьяне то же вязаное платье, что и в тот раз в «Жёлтой кофте», а вот причёска, кажется, другая.
– Что-то не так? – озадаченно спрашивает она, перехватив мой взгляд.
– Я заметил, что у тебя новая причёска.
Глаза моей спутницы заметно увеличиваются в размере.
– Зач-ё-ё-ёт. – Татьяна несколько раз хлопает в ладоши. – В качестве награды можешь задать мне какой-нибудь нескромный вопрос. Обещаю, что не обижусь.
– Лучше расскажи о себе, – говорю я, – вопросы будут потом.
Татьяна морщится:
– Удар ниже пейджера.
Я пожимаю плечами:
– Не хочешь – не говори.
– Ладно, – Татьяна вытирает о салфетку руки, – уговор дороже денег. Слушай: мне двадцать четыре года, я правша, мой естественный цвет волос – тёмно-русый, у меня вторая группа крови, резус-фактор положительный, рост – сто семьдесят пять сантиметров, вес – шестьдесят один килограмм, размер лифчика – второй. Я окончила Московский институт стали и сплавов, потому что там учились мои родители, учусь там же в аспирантуре, потому что дура, каких мало, работаю в рекламном агентстве, чтобы хоть в чём-то быть независимой, работу свою ненавижу. Девственность потеряла на втором курсе. Серьёзные отношения с молодыми людьми у меня случились дважды. Инициатором разрыва оба раза была я. Замужем никогда не была, хотя один раз собиралась. Что ещё… – Татьяна смешно трёт переносицу, – живу с родителями, чего очень стыжусь, но пока никакой разумной альтернативы не вижу. Всё. Теперь ты.
Откашлявшись, начинаю. Оказывается, не так-то это просто, коротко и ясно поведать о себе незнакомому, в общем-то, человеку, да так, чтобы человек этот не заскучал, а наоборот, загорелся желанием узнать тебя лучше. Проблема ещё и в том, что всегда есть соблазн приврать, насвистеть слушателю в лапоть… Примерно в середине повествования я ловлю себя именно на такой на мысли. Очень уж хочется приукрасить ужасающую реальность, но я сдерживаюсь и выкладываю всё так, как оно есть. Может, оно и к лучшему, время покажет.