Подбадриваемый ими, он подпрыгнул. Потом еще раз. Потом еще — повыше. Еще раз, еще… Почувствовав наконец уверенность, он вспорхнул и полетел к ярко-зеленым верхушкам деревьев парка Сан-Мартин.
Но когда он пересекал узкий внутренний дворик, неопытные крылышки вдруг изменили ему, и он камнем полетел вниз… Теперь, съежившись от ужаса, он сидел в садике сеньоры Эстереситы Валеры, забившись за кадку с альбаакой[9].
Тревога родителей была неописуемой. Сначала они хотели помочь ему выбраться оттуда, требуя, чтобы он опять попытался взлететь. Но маленькое, едва оперившееся существо никак не могло перебраться через высокую каменную стену. Наступали сумерки, и родители волновались все больше. Особенно пугали их притаившиеся поблизости коты, которые бросали на птенца голодные взгляды.
Тогда они решили прибегнуть к чужой помощи и принялись звать друзей. На крыше собралось огромное множество птиц. Они жалостливо поглядывали на попавшего в беду собрата, перебрасывались только им понятными словами, что-то горячо ему говорили… Они долго сидели там, усеяв все соседние антенны. Некоторые из самых близких друзей семьи время от времени спускались вниз, чтобы поговорить с маленьким пленником с глазу на глаз. Птенец только слабо попискивал, в то время как наверху целый сонм друзей его пернатой семьи не переставал издавать самые диковинные, исполненные трагизма восклицания.
Это видели все дети из нашего дома. Служанки — деревенские девушки, столь чувствительные к самым, на первый взгляд, ничтожным событиям, — оставили все свои домашние дела и молча наблюдали за трагедией, разыгравшейся в золотых предзакатных сумерках, в то время как коты, косо поглядывая друг на друга, облизывались в предвкушении аппетитного ужина…
Не выдержав, мать послала меня спасать птенца. Тут мне пришлось прибегнуть к кое-каким хитростям. Я постучал в дверь Эстереситы, которая еще ничего не знала о случившемся, и попросил ее пустить меня в ее квартиру. Проведя меня к себе, она спросила, в чем дело, мигом все поняла, открыла мне окно и помогла вылезти на плоскую крышу, а оттуда я легко спустился во внутренний дворик.
Там я сразу же пошел к кадке с альбаакой, ища виновника общего смятения.
— В углу!
— Смотри в самом углу! — кричали мне сверху.
Я поднял голову, и глазам моим открылось необыкновенное зрелище: со всех четырех сторон на меня глядели любопытные глаза детей и сострадательные — деревенских девушек. Эти чернеющие на фоне еще голубого неба головы усиливали драматизм происходившего. Немного поодаль — на крышах соседних зданий «Беатрис» и «Риома», на доме, в котором находилась аптека «Инсурхентес», — тоже собралось множество людей, и все смотрели, как я спасаю птенца.
Я подошел к угловой кадке и взял в руки теплый комочек. Птенец тревожно попискивал, тараща на меня свои черные глазки, а его крошечное сердце отчаянно колотилось: тук-тук-тух!
Наверху царило всеобщее волнение. Птицы приумолкли и теперь наблюдали за мной издалека, рассевшись на телеграфных проводах. Моя сестра Глория привязала к клетке длинную веревку и спустила ее мне. Я положил туда птенчика и опять влез через окно в квартиру Эстереситы, а толпа тем временем ожидала моего появления на крыше нашего дома, предвкушая сцену освобождения пленника и возвращения его родителям.
Не успел я пройти через квартиру Эстереситы, как в ее дверь кто-то постучал. Эстересита открыла, а я с клеткой в руках стоял за ее спиной.
Это была сеньора Чуча, соседка из квартиры номер семь.
— Извините, Эстересита, — сказала она, — к вам, случайно, не попала моя птичка? Знаете, она выпорхнула у меня, и я вот уже добрый час не могу ее найти. Это моя птичка!
Я продолжал держать клетку в руках, даже не пытаясь спорить. Машинально я протянул клетку сеньоре Чуче. Сеньоре, которая, как я слышал, очень любила птиц и держала на окнах великое множество золоченых клеток с канарейками.
Я вернулся домой, молча признав свое поражение. Среди соседей нарастала волна возмущения, а отчаяние несчастных родителей птенца просто не поддавалось описанию.
— Птица ей не принадлежит!
— Пусть она вернет ее!
— Воровка! Она похитила птицу!
Но сеньора Чуча не обращала на крики никакого внимания и, торжествуя, поспешила сунуть птенца в клетку с канарейками.
— Бедная птичка умрет! — произнес чей-то голос.
Дети вернулись домой заплаканные и сразу же побежали к бабушке Лолите, которая продолжала говорить:
— Она умрет, помяните мое слово! Эти птицы любят свободу. Они не такие, как канарейки.
Дети внимательно слушали старушку, а она говорила:
— Птенчик проживет в клетке два-три дня, и если за это время ему не удастся вырваться на свободу, мать прилетит и убьет его.
Дети слушали затаив дыхание, а Лолита объясняла:
— Уж такие это птицы. Они не живут в неволе и скорей предпочтут видеть своих детей мертвыми, чем запертыми в клетке. Если через три дня птенца все еще не выпустят, мать принесет ему какую-то траву, которую только птицы и знают. И от этой травы птенчик умрет…
Сама Лолита — маленькая седенькая старушка — очень любит свободу. Она много знает о людях и птицах. Живет она в своей скромной квартирке тихо, ни у кого ничего не просит и никому не делает зла.
Она родилась далеко за океаном, в маленькой кастильской деревушке, и приехала сюда лет пятнадцать назад вместе с тысячами других испанцев, искавших убежища в Мексике. Испанцев, покинувших родину потому, что у них была запрещена свобода…[10]
У Лолиты было четверо сильных и красивых сыновей. Двое из них погибли в Испании, в битве на Эбро. Там они и похоронены. Старший сын уехал в Советский Союз, а младший живет в Чикаго.
Она решила поселиться здесь, в стране, где говорят на родном ей иcпанском языке и где без свободы люди так же не могут жить, как без воздуха.
Старушка не сводила глаз с птиц, которые всё еще метались в вышине, бессильные что-либо изменить. Сумерки сгущались, небо становилось черным, и коты ушли с крыши, потеряв надежду полакомиться в этот вечер птичьим мясом…
— На месте родителей птенца я сделала бы то же самое. По мне, лучше мертвые сыновья, чем запертые на всю жизнь в темнице! — твердила Лолита.
На землю спустилась ночь, и во многих квартирах детишки сжимали свои маленькие кулачки и ругали противную Чучу. Особенно они негодовали на нее, когда замечали, как две тени подлетают к окнам квартиры Чучи, стучатся в них клювами и что-то говорят своему птенчику, который жалобно попискивает в ответ: «Пи-пи-пи…»
Наступило утро следующего дня. Чуча встала чуть свет и, что-то весело напевая, принялась чистить клетки, наливать в блюдечки воду и подсыпать семена своим канарейкам. Потом она вывесила клетку с птенцом на окно, и родители, увидев своего сына, бросились к нему и что-то защебетали, то и дело просовывая в клетку жирных гусениц.
Весь день они утешали маленького пленника, стараясь дотянуться как можно ближе к его головке. Соседские мальчишки с ненавистью смотрели на женщину, которая так любила птиц в золоченых клетках.
Около полудня в квартире номер семь зазвонил телефон.
— Слушаю!
— Кто у телефона?
— Это сеньора Чуча.
В трубке послышался тонкий голосок:
— С вами говорит один гангстер, сеньора. Предупреждаю вас, что если вы сегодня не выпустите птицу из клетки, с вами произойдет очень неприятная вещь!
Сеньора Чуча перетрусила и, повесив трубку, тут же побежала к мужу.
— Звонил какой-то бандит. Он угрожает убить меня!
— Да не обращай внимания! Никто ничего тебе не сделает!
В этот день сеньора Чуча легла спать только после того, как хорошенько проверила все засовы.
Утром она уже не вывешивала клетки с птицами на окна, выходящие во внутренний дворик, а открыла ставни со стороны проспекта Инсургентов. Она надеялась, что так соседи не увидят, с каким отчаянием родители птенца пытаются спасти сына.
Волна негодования против похитительницы птиц нарастала. Возмущались не только дети и служанки, но и взрослые, которым больно было видеть отчаяние птиц. Но они знали, что просить Чучу бесполезно: она была просто счастлива, что у нее в клетке сидит такая редкая птица. «Гангстеры» тоже ничего не смогли сделать, хотя у них уже созревал план нападения на квартиру с целью освобождения несчастного узника. Кончилось тем, что «гангстеры» оказались взаперти и родители отпускали их только в школу.
Через день после этого моя сестренка Лупе обнаружила трупик птицы в мусорном ящике недалеко от квартиры сеньоры Чучи. Машина с мусорными баками уже гремела по проспекту Инсургентов, и служанки стайками бежали к нему с ведрами. Тут они и заметили ящик Чучи, рядом с которым плакала Лупе:
— Это тот самый птенец! Он мертвый…
Когда к месту происшествия собрались все мальчишки и девчонки нашего двора, Лупе все еще плакала навзрыд, держа в руках маленький, уже остывший комочек перьев.
— Его убила мать! — сказал один из мальчишек, дотрагиваясь до мертвого птенца.
В воздухе повисло трагическое молчание. На крышах не было видно ни одной птицы. Только далекий самолет жужжал в голубом небе, точно заблудившийся комар. Тишину нарушали лишь судорожные всхлипывания Лупе.
— И правильно сделала! — неожиданно твердо произнес один из мальчишек.
Все молчали. Это был первый урок мужества, преподанный малышам: вот какова цена, которою можно заплатить за свободу. Горький урок — из тех, что запоминаются на всю жизнь.
Туг же стояла Лолита. Она глядела на птенца отсутствующим взглядом, думая о собственной жизни, о жизни других… Наконец она тихо сказала:
— Я поступила бы так же.
Энрике Конграинс Мартин (Перу)МАЛЬЧИК ИЗ КВАРТАЛА «РЯДОМ — С - НЕБОМ»
Эстебан брел по тропинке сам не зная куда. Чем ему приглянулось это место? Нет, на этот вопрос он не мог бы ответить. Ему было все равно, куда идти. Он лениво посмотрел под ноги — и обмер. Прямо перед ним на земле лежала оранжевая бумажка. Неужели? Он спускался с горы, на которой был расположен его квартал, и вот буквально в нескольких шагах от шоссе нашел деньги.