До этого момента погода стояла прекрасная, но вскоре небо начала затягивать дымка. Огромное количество водяных паров, образовавшихся из-за жары, постепенно превращалось в плотные слои туч. К вечеру лошади, пройдя сорок миль, добрались до берега глубокого водоема. Здесь путники решили остановиться на привал. Пончо заменили им палатки и одеяла, и вскоре все крепко уснули под открытым небом, на котором не было видно ни единой звезды.
На следующий день присутствие подземных вод стало еще заметнее – влага сочилась из всех пор земли. Дорогу начали пересекать мелководные заводи. Лошади с легкостью преодолевали водные преграды, но когда появилась трясина, заросшая болотными травами, продвигаться стало значительно труднее.
Талькав часто останавливал коня и приподнимался на стременах. Иногда он отъезжал на некоторое расстояние то к северу, то к югу, а возвратившись, опять становился во главе отряда. Такое поведение проводника обеспокоило лорда Гленарвана. Он попросил ученого узнать, что происходит.
На вопрос Паганеля Талькав ответил, что никак не может понять, почему почва в этих местах так сильно пропиталась влагой, – даже в сезон дождей по Аргентинской равнине всегда можно беспрепятственно проехать. Поэтому, по его мнению, нужно продвигаться вперед как можно быстрее.
Однако выполнить это было трудно. Лошади, ступая по топкой почве, утомились сверх всякой меры, а вода все прибывала. Всадники пришпоривали коней, но около двух часов пополудни на равнину обрушился тропический ливень, укрыться от которого не было никакой возможности.
Вымокшие, продрогшие, полуживые от усталости, путники лишь к вечеру добрались до полуразрушенного ранчо и забились в жалкую хижину. С великим трудом им удалось развести костер из влажной травы, дававший больше дыма, чем тепла. За стенами бушевала непогода, и сквозь прогнившую соломенную крышу просачивалась дождевая вода.
Скудный ужин не вызвал оживления, и лучшее, что можно было сделать в подобном положении, – это лечь спать. Но и уснуть оказалось непросто. Под порывами ветра стены ранчо поминутно грозили рухнуть. Лошади вели себя беспокойно.
Утром сыпал мелкий дождь, окрестные заводи и болота представляли собой безбрежное водное пространство, где на каждом шагу путников подстерегали предательские провалы. Взглянув на карту, Паганель решил, что Рио-Гранде и Рио-Виварата, в которые обычно стекает дождевая вода с равнины, вышли из берегов.
Пришлось бросить поводья, предоставив лошадям самим выбирать дорогу. Внезапно Таука начал выказывать признаки беспокойства. Конь индейца беспрестанно косился на юг и протяжно ржал, раздувая ноздри.
– Таука чует беду, – сказал индеец.
Слух путешественников уже улавливал глухой рокот где-то у края горизонта. Налетал порывистый ветер, принося с собой водяную пыль. Лошади едва брели по колено в воде, все сильнее ощущая напор течения. Вскоре с юга появились бесчисленные стада обезумевшего от страха скота.
– За мной! – прокричал Талькав, вонзая шпоры в бока коня и поворачивая на север. – Это наводнение!
Все всадники помчались за Таукой. Нельзя было терять ни секунды: милях в пяти на юге виднелся надвигавшийся гигантский водяной вал. Высокие травы исчезали на глазах, словно скошенные исполинской косой; кустарники, вырванные из почвы, неслись по течению. Потоки воды сметали все на своем пути; лошади мчались неистовым галопом, и всадники едва удерживались в седле.
– Быстрее! – обернувшись, крикнул Талькав.
Однако всадники уже не могли ускорить бег коней. Животные спотыкались, путались в подводных зарослях, падали. Их заставляли встать, но они падали снова, а тем временем уровень воды неуклонно поднимался. Наконец лошади поплыли. Теперь путешественников несло бурное и стремительное течение…
Гибель казалась неотвратимой, когда прогремел голос майора:
– Дерево!
– Где? – откликнулся Гленарван.
– Там! – Талькав указал рукой на гигантское дерево, одиноко поднимавшееся из воды в полумиле от них.
У лошадей уже не было сил, чтобы доплыть, но люди еще могли спастись: течение само несло их к дереву. И вот конь Тома Остина надрывно заржал и скрылся под водой.
– Держись за мое седло! – крикнул лорд Гленарван.
– Благодарю, сэр, – бодро ответил Том. – Я неплохой пловец!
– Как твоя лошадь, Роберт? – спросил Гленарван, оборачиваясь к юному Гранту.
– Пока держится.
– Берегись!.. – отчаянно крикнул майор.
Стена воды высотой в сорок футов обрушилась на них с ужасающим грохотом. Люди и животные исчезли в пенящемся водовороте. Когда вал схлынул, всадники всплыли на поверхность. Все были живы, но лошади, кроме Тауки, исчезли.
– Осталось совсем немного! – ободрял Паганеля лорд Гленарван, поддерживая его одной рукой над поверхностью воды и продолжая грести другой.
Майор размеренными гребками продвигался вперед, матросы не отставали от него. За ними, уцепившись за гриву Тауки, следовал Роберт.
До гигантского дерева оставалось футов шестьдесят: еще немного, и весь отряд достиг могучего ствола. Вода покрывала подножие дерева до нижних ветвей, поэтому взобраться на него было несложно. Индеец, отпустив Тауку, подсадил Роберта и первым вскарабкался наверх, затем его могучие руки помогли остальным расположиться в безопасном месте.
Тем временем быстрое течение увлекало Тауку прочь. Конь то и дело поворачивал к хозяину свою умную морду и, встряхивая мокрой гривой, ржал, словно призывая его на помощь. Талькав оглянулся, махнул рукой и бросился с ветки в бушующую воду.
Вынырнул он уже в футах тридцати от ствола дерева. Спустя несколько минут рука проводника уцепилась за гриву Тауки, и оба – лошадь и всадник – устремились по течению к неразличимому горизонту.
22Жизнь с птицами
Дерево оказалось омбу – одним из тех гигантов, которые одиноко возвышаются среди аргентинских равнин. Его узловатый ствол уходил в землю не только толстыми корнями, но и могучими отростками, придающими дереву особую устойчивость. Потому-то омбу и выдержал натиск обезумевшей воды.
Он достигал сто футов в высоту и мог покрыть своей тенью окружность в четыреста футов диаметром. От ствола расходились три массивные ветви, каждая из которых была размером с обычное дерево. Две поднимались вертикально, поддерживая крону, третья тянулась почти горизонтально – так, что нижние листья касались воды. Птиц здесь оказалось великое множество: сотни черных дроздов и скворцов, но больше всего колибри.
Роберт и Уилсон тотчас вскарабкались на верхушку. Сквозь купол листвы им открылся горизонт, но картина была безрадостной. Вокруг – бескрайние водные просторы. С юга на север проносились вырванные с корнями стволы, кровли разрушенных ранчо, трупы животных. У самого горизонта Уилсону удалось разглядеть еле заметную темную точку. То был индеец на своем верном Тауке.
Спустившись вниз, Роберт Грант и матрос оказались в развилке главных ветвей омбу. Здесь уже расположились Гленарван, Паганель, майор, Остин и Малреди. Уилсон рассказал о том, что они с Робертом увидели с вершины, и все единодушно решили, что Талькав спасется сам и не даст погибнуть Тауке.
Положение путешественников по-прежнему оставалось опасным. Могучее дерево, возможно, и устояло бы перед напором стихии, но, поднимаясь, вода могла затопить его до самой вершины, так как омбу рос на дне глубокой ложбины. Однако вода больше не прибывала, и это отчасти успокоило Гленарвана.
– Что будем делать? – спросил лорд.
– Вить гнездо, черт побери! – ухмыльнувшись, отозвался Паганель. – Ведь теперь нам придется жить вместе с птицами.
– Пусть так, – согласился Гленарван, – но как быть с пропитанием?
– Я берусь вас прокормить, – неожиданно сказал майор.
Макнабс, устроившийся в кресле из двух гибких веток, предъявил спутникам две промокшие, но туго набитые седельные сумки.
– Рацион для семи человек на два дня, – произнес он.
– Превосходно! – промолвил Гленарван. – Надеюсь, за сутки вода спадет или мы найдем способ добраться до суши.
– А как добыть огонь? – спросил Уилсон.
– Просто развести его, – откликнулся географ. – Сухих веток здесь полным-полно. Щепотка мха, увеличительное стекло от моей подзорной трубы, луч солнца – и вы увидите, какой костер у нас запылает. Ну-с, кто за хворостом?
– Я! – первым крикнул Роберт, увлекая за собой Уилсона.
Паганель добыл немного сухого мха, уложил его на слой сырых листьев в развилке дерева, а затем вывинтил из подзорной трубы объектив. Поймав с его помощью солнечный луч, он направил его на мох, и через минуту взвился белесый дымок.
Тем временем вернулись Уилсон и Роберт, нагруженные сучьями. Чтобы огонь побыстрее разгорелся, Паганель раздувал пламя полами пончо. Сучья вспыхнули, и языки пламени взвились над очагом. Теперь можно было обсушиться и позавтракать.
К сожалению, порции пришлось ограничить: вода могла схлынуть не так быстро, как рассчитывал Гленарван, а провизии оставалось в обрез. Омбу не дает плодов, но на нем множество птичьих гнезд, и некоторое время можно перебиться птичьими яйцами и пернатыми обитателями.
– Наверху есть гамаки, созданные самой природой, – заявил Паганель. – Если покрепче привязаться, на них можно спать. Хищников и бродяг опасаться не приходится – с такой позиции отряд в семь человек может отбить атаку целого племени.
– Ну да, – заметил Том Остин, – не хватает только оружия.
– Мои револьверы в целости, – заявил Гленарван.
– И мои тоже, – отозвался Роберт.
– А какой от них толк, разве что мсье Паганель найдет еще и способ изготовить порох, – заметил Том Остин.
– Нет необходимости, – откликнулся Макнабс, предъявляя друзьям совершенно сухую пороховницу. – Но меня интересует другое: как далеко мы находимся от побережья Атлантического океана?
– Милях в сорока, не больше, – ответил географ. – Пожалуй, друзья мои, я поднимусь наверх и более обстоятельно погляжу, что творится на белом свете.