скверной. Смерть ведь тоже стоило считать за таковую. Я оглянулась по сторонам, чтобы ненароком не столкнуться с соседями, подобралась ближе. С табличек смотрели до боли знакомые имена – «Минори», «Ютака», «Харуко»… Я закрыла лицо руками. Меньше всего хотелось верить, что это происходит на самом деле. Да нет же, нет!..
Вновь схватилась за броню – всё это временно, просто дурной сон, а если я найду брата, всё вернётся на свои места, надо только постараться! – но сейчас, наедине с ночной темнотой, это уже не получалось. Я просто злилась, что не смогла ничего предотвратить. Я злилась на Такеши, злилась на мать, злилась на дядю, на Сору, на Камэ – да на всех, кого знала ещё в той, вчерашней жизни!
– Знаешь, – Я приоткрыла шкатулку. На меня уставилось два маленьких круглых глаза. – Как тебе имя Кокоро[13]? Ты так же в своей шкатулке скребёшься.
Кажется, Кокоро ничего не поняла. Но никуда улетать она не собиралась. Значит, у меня был какой-никакой собеседник на случай, если станет совсем одиноко. Я поднесла её ближе к лицу – хотя страх, что это существо вот-вот перепрыгнет мне на нос и будет ползать по нему своими маленькими когтистыми лапками никуда не девался, – и ещё раз рассмотрела.
– Найди моего брата, – тихо сказала я. – Его зовут Такеши. Честно говоря, я… я не знаю, как надо обращаться с такими, как ты, но… В общем, да. Я буду ждать тебя на мосту у кладбища. Ты ведь знаешь, где это?
К моему удивлению, Кокоро кивнула. Как человек, честное слово! Я вздрогнула и чуть не захлопнула крышку от неожиданности, но тут же рассмеялась – наверно, слишком нервно, чтобы это можно было назвать «обычным смехом». Цикада переползла мне на руку и, расправив крылышки, взмыла в воздух. Сначала она превратилась в маленькую точку над крышами, а потом и вовсе пропала. Мне оставалось только ждать, правда…
Какова вероятность того, что Нобу меня обманул?
Я не спешила прямо к реке. Остановившись в квартале неподалёку – кажется, там было достаточно тихо, чтобы можно было какое-то время переждать, – я нашла подходящее местечко под бледным фонарём и снова взялась за «Хякки-ягё». Несколько раз прислушивалась – из людей поблизости никто не бродил. Кое-какая безопасность.
«Преображённые, поднятые чарами бакэнэко, имеют крайне любопытную историю. Поначалу, ещё живя в лесу, кошки-оборотни использовали их в качестве игрушек – ловили, убивали, а потом преображали. Позже, пересекаясь с людьми и другими ёкаями, они поняли, что в их власти не только собственные жертвы, но и жертвы других нечистых существ. Особенность такого преображения заключается в том, что между преображённым и его убийцей как бы завязывается узел – и один существует за счёт другого. Из этого следует естественный вывод, что при гибели своего убийцы уже и сам преображённый перестаёт жить. Правило это работает только в одну сторону.
Что же касается особенностей поведения преображённого, то такое существо прекрасно помнит свою прошлую жизнь. Оно не чувствует голода – хотя, несомненно, всё-таки нуждаются в пище, пусть и не в таком объёме, – спит реже и меньше, при этом хорошо сохраняет присущий ему характер и привычки. Но нередки случаи, когда преображённый постепенно начинает перенимать черты своего убийцы. К примеру, жертвы болотных капп часто селятся в соответствующей местности и часами просиживают на илистом дне, а погибшие от рук призраков-юрэй становятся более эмоциональными и рассказывают, что видят во сне смерть своего убийцы. Из этого следует, что связь между убийцей и жертвой действительно довольно крепка»
Я задумалась. Неужели и сама стану какой-то необычной лисой? Нет, нет, я же не смогу, я такая же, как… Впрочем, всё равно. Скоро всё закончится. Я поднялась и молча побрела ближе к реке. Читать больше не хотелось. Только дождаться Кокоро. Скорей бы, скорей бы, скорее…
И вдруг – где-то неподалёку затрещала цикада. Я как будто проснулась и оглянулась по сторонам. Кокоро? Уже? Звук доносился из-за угла. Я осторожно подошла ближе и навострила уши – кажется, рядом с цикадой обосновался человек. Всё громче скрипели соломенные сандалии, кто-то дышал. В моём воображении нарисовался такой взрослый мужчина за сорок. Он медленно пробирался, шурша нашейным шнурком, позвякивал мечами.
Нехороший знак. Крайне нехороший знак.
Я осторожно оступилась и юркнула в ближайший переулок. Лучше переждать, чем попадаться на глаза. Цикада смолкла, я затаила дыхание. Где-то за спиной послышались шаги. Я прижалась спиной к стене и замерла, не решаясь даже пальцем шевельнуть. А шаги раздавались слишком близко. Сначала в одну сторону, потом в другую… Будто кто-то, держа в руках компас, старательно пытался уловить нужное направление.
Не дыши. Пожалуйста, только не дыши. Тихонько, осторожно, скрытно.
Я потянулась, чтобы закрыть рот рукой, и…
Бумажная обёртка в рукаве хрустнула так громко, что даже эхо отскочило от стен.
Я себя выдала. Шаги стали намного громче, цикада затрещала. И только сейчас я поняла – она ведь чувствовала меня, ёкая!
Стрекот становился всё громче и громче. Я бросилась вперёд, в переулок, пытаясь хоть как-то разглядеть очертания домов в темноте.
Это место напоминало лабиринт. Вечерние фонари уже погасли, и только бледные отсветы из людских жилищ помогали ориентироваться в темноте. А преследователь уже бежал. Я слышала, как гремят его мечи.
Я упёрлась руками в стену, и картинка перед глазами исказилась. Мир посерел – при этом видеть я стала, как в сумерках, а не в кромешной мгле. Лисий глаз. Я тут же выискала ещё один проход, перепрыгнула опрокинутую кадку едва не наткнулась на спящую у чьего-то дома собаку. Преследователю это делось с трудом. Я была готова уже обрадоваться, что смогла оторваться – ну вот же, почти, даже обычное зрение вернулось, – но тут же влетела в тупик.
Вправо – стена. Влево – кривая ограда, увитая засохшей лозой. Я попыталась взобраться на неё, чтобы перелезть в чей-то двор, но тут…
Холодное лезвие клинка упёрлось в шею. Он оказался сзади. Заткнул свою цикаду, захлопнув крышку, и даже скинул скрипучую обувь, чтобы не шуметь. Подкрался.
– Кто такая? – прошипел мужской голос.
Я выпрямилась и застыла. Холодное лезвие щекотало кожу. Тот, кто стоял у меня за спиной, был намного выше и сильнее. Судя по звуку, каких-либо серьёзных доспехов на нём не было – значит, не из городских стражей. Но сам клинок был вполне самурайским. Ронин[14]?.. Тогда у меня серьёзные проблемы…
– Х-Харуко… – пробормотала я. – Харуко, дочь Орочи и Минори, из…
– Покойница?
Мне было сложно отвечать. Даже не из-за острого лезвия у шеи. Одна только мысль о том, что я действительно уже мертва, заставляла неприятно морщиться. Подступала тошнота. Я снова начинала злиться, что умерла. Как это могло случиться?!
– Да.
– Что здесь делаешь?
– Я… я ищу моего брата…
Он осторожно убрал меч и развернул меня к себе. Прижал к ограде. Засохшие веточки неприятно закололи спину. Воздух наполнился запахом пота. В полумраке ронин и сам немногим отличался от чудовища – весь драный, всклокоченный, в соломенной шляпе и хаори. На вид – лет сорок. Щёки впали, на подбородке давно проступила щетина, один глаз перетянула мутная пелена. Из-за бесчисленных синюшных шрамов мужчина походил на полосатого кота.
– Что ты знаешь о семействе Кацусима? – прошипел он.
– Н-ничего… – пробормотала я, нервно мотая головой. – То же, что и все…
– Ты знаешь ёкаев, которые могут об этом знать?
– Н-нет… нет, пожалуйста… отпустите…
Он заметил шкатулку, висящую на моей шее. Такая же красовалась на его собственной. Кажется, господин Нобу неплохо торговал – и с людьми, и с ёкаями.
– Где достала? – прошипел ронин.
– Я… я не помню… Хотя бы клинок уберите… Я не нападу…
Как нестранно, он действительно опустил клинок. Смотрел на меня всё так же, с отвращением, но какого-то серьёзного врага уж точно не видел. Только был готов. Такие люди всегда готовы нападать.
– Ты чувствуешь боль? – холодно спросил он.
– Вы будете меня пытать?..
На губах ронина мелькнула кривая усмешка.
– Интереса ради спрашиваю, – хмыкнул он. – А кто твой братец? Как зовут?
– Мы не связаны с семейством Кацусима… Мы простые резчики по дереву…
А сама почувствовала – колени дрожали так сильно, что казалось, будто ноги вот-вот откажут. Ронина это только разозлило.
– Я тебя не об этом спрашиваю, – прошипел он. – Кто твой брат?
Слишком поздно вспомнила, о чём говорил Керо. Не называть имён. Имя – это уязвимость. Его нельзя выдавать кому попало. Поэтому я молчала. И боялась всё сильнее.
– Обычный человек. Мой брат – просто обычный человек. Пожалуйста, отпустите…
Он сунул руку в небольшой кошелёк на поясе. Вытянул палочку для еды. Один её конец был как-то неестественно заточен и испачкан чем-то, похожим на спёкшуюся кровь.
– Знаешь, для чего это нужно? – спросил ронин.
Острие направил на меня. По коже пробежали мурашки.
– Эта палочка освящена в храме, – продолжал он с таким спокойным видом, будто говорил о чём-то совершенно будничном – о сытном завтраке, например. – Может быть, ты уже успела потрогать обереги против нечисти – знаешь ощущения, а? Вот это то же самое. Но если вырезать им на твоей коже некоторые знаки, будет ещё хуже. Тебе будет казаться, что ты горишь. Ты начнёшь корчиться, кричать, мучиться от боли…
– Пожалуйста, я ничего не знаю…
– А я знаю, дорогая Харуко. Ты та самая девочка из сгоревшего дома. И братец твой – оборотень. О таких громких историях слухи расползаются о-очень быстро…
Он дотронулся до моей шеи окровавленным кончиком – и я вздрогнула от навалившегося панического страха. Чудовищное ощущение. Как будто внутри что-то пережимает, и ты просто начинаешь бояться – без всякой причины, чисто механически. Этот страх разъедает вну