– Эй!
Голос стражника заставляет нас остановиться. Шаги быстро приближаются к нам, гремя по каменному полу.
– Сюда! – Амари манит нас в комнату, расположенную чуть дальше от нужной нам двери. Вдоль ее стен стоят бочки с порохом и пушечные ядра. Едва мы успеваем спрятаться, как на склад вбегает маленький предсказатель с белыми волосами. Через несколько секунд его настигают распорядитель и стражник. Они останавливаются, увидев приоткрытую дверь зала с солнечным камнем.
– Мерзкая муха! – Губы распорядителя кривит усмешка. – Кто твои сообщники? Кто это сделал?
Прежде чем мальчик успевает ответить, удар трости сбивает его с ног. Он с криком растягивается на каменном полу, и в дело вступает стражник.
Я сжимаюсь, сидя за бочонком, слезы обжигают глаза. Спина мальчишки кровоточит от побоев, но ни один из этих монстров не думает прекращать. Он погибнет от их рук. Умрет из-за меня.
– Зели, нет!
На секунду я замираю, но шепот Тзайна не может меня остановить. Я выхожу из-за бочки, борясь с тошнотой при виде избитого мальчишки. Его кожа разорвана в клочья, спина кровоточит, а жизнь висит на ниточке, которая вот-вот порвется у меня на глазах.
– А ты еще кто, мерзавка? – орет распорядитель, вытаскивая кинжал. Кожа горит, когда он подступает ко мне с черным магацитовым лезвием. К нему спешат еще три стражника.
– Слава богам! – заставляю себя рассмеяться и пытаюсь подобрать нужные слова. – Я вас искала.
Распорядитель недоверчиво щурится и сжимает трость.
– Искала меня? – повторяет он. – В этом подземелье? Рядом с камнем?
Мальчик стонет, и я вздрагиваю, когда стражник бьет его в голову. Истерзанное тело замирает в луже крови. Похоже, этот удар был последним. Почему я не чувствую его душу? Где его последнее воспоминание, последняя вспышка боли? Если он отправился в алафию, я могла бы не почувствовать, но разве можно обрести покой, умирая в таких муках?
Поднимаю глаза на ухмыляющегося распорядителя. Выхода нет. Мальчик мертв. И если я сейчас ничего не придумаю, то присоединюсь к нему.
– Я знала, что вы будете здесь. – Я делаю глубокий вдох. Подойдет только одно объяснение. – Мне хотелось бы участвовать в состязании. Позвольте играть завтра ночью.
– Ты шутишь! – кричит Амари, когда мы наконец оказываемся в безопасности среди дюн. – Ты видела эту резню. Чувствовала ее. А теперь хочешь принять в ней участие?
– Я хочу достать камень, – кричу я в ответ. – Хочу остаться в живых!
Образ избитого мальчика снова встает у меня перед глазами. Может, так лучше? Лучше умереть под кнутом, чем взорваться на корабле, говорю себе я, но знаю, что это не правда. В такой смерти нет достоинства: ребенка замучили за то, чего он не делал, а я даже не смогла направить его дух в лучший мир. Не помогла ему как жница.
– Арена кишит стражниками, – бормочу я. – Если мы не похитим камень этой ночью, завтра будет поздно.
– Но должен же быть какой-то выход, – вмешивается Тзайн. Песчинки липнут к его перепачканным кровью ногам. – После того, что случилось, они не станут держать камень на прежнем месте. Если мы узнаем, куда его спрячут…
– До солнцестояния остается тринадцать дней. Меньше двух недель, чтобы пересечь Оришу и доплыть до священного острова. У нас нет времени на поиски. Нужно забрать камень и уходить!
– От него не будет толку, когда наши трупы окажутся на арене, – вздыхает Амари. – Как мы выживем? Эти игры всегда заканчиваются смертью!
– Мы не станем играть по их правилам.
Я лезу в сумку и достаю один из черных свитков Лекана. Буквы белеют, образуя слова «Воскрешение мертвых». Работа с заклинаниями – обычное дело для жнецов, первое, чему они учатся. С помощью магии заклинатель призывает души, оказавшиеся в апади, и те помогают ему, а взамен получают возможность попасть в страну покоя.
Из всех заклинаний на свитках Лекана я знала лишь это. Каждый месяц мама уводила группу жнецов на безлюдные вершины Ибадана и проводила обряд, чтобы очистить нашу деревню от заблудших душ.
– Я знаю это заклятие, – объясняю я. – Мама часто им пользовалась. Если я справлюсь, то смогу превратить души всех умерших на арене в настоящих солдат.
– Ты сошла с ума? – кричит Амари. – На трибуне, окруженная духами, ты едва могла дышать. Понадобилось несколько часов, чтобы ты собралась с силами и могла идти без поддержки. Если ты не сумела справиться с ними наверху, почему думаешь, что получится использовать колдовство на арене?
– Души мертвых ошеломили меня, и я не знала, что делать, не была готова. Но если выучу это заклинание и призову их, у нас будет тайная армия. Тысячи разгневанных духов!
Амари поворачивается к Тзайну:
– Скажи ей, что это безумие. Пожалуйста.
Он стоит в нерешительности и скрещивает руки на груди. Взвешивает риск, переводя взгляд с принцессы на меня.
– Попробуй. А там решим.
Ночь ясна, но пустыня приносит ветер, по своей жестокости сравнимый с палящим солнцем. Хотя он настолько сильный, что вздымает пески вокруг Ибеджи, у меня по спине течет пот. Уже несколько часов подряд я пытаюсь совершить ритуал, но каждая новая попытка хуже прошлой. Наконец я решаю отправить Тзайна и Амари в снятую нами хижину. По крайней мере, так они не увидят моего поражения.
Держу свиток Лекана так, чтобы на него падал лунный свет, пытаясь прочесть слова йоруба под знаками сенбарии. С момента пробуждения магии я прекрасно помню наш прежний язык, так же как в детстве. Но сколько бы я ни повторяла слова, аше не бежит по моим венам. Я не чувствую силы, и чем сильнее становится мое разочарование, тем чаще я думаю, что не должна была этого делать.
– Давай, – сжимаю я зубы. – Ойя, ба ми соро!
Если я рискую жизнью, исполняя волю богов, почему их нет рядом, когда они так нужны?
Я раздраженно вздыхаю и опускаюсь на колени. Провожу рукой по своим белым локонам. Если бы я пробудилась до Рейда, наставница нашего клана научила бы меня заклинаниям еще в детстве. Она бы знала, как выманить мою аше.
– Ойя, пожалуйста! – Я опускаю глаза на свиток, пытаясь понять, что упустила. Это заклинание оживляет мертвых, благодаря ему духи воссоздают свою прежнюю форму из того, что есть под рукой. Если все получится, они восстанут из дюн. Но прошли часы, а я не сдвинула ни песчинки.
Провожу пальцами по строчкам и останавливаюсь, вспомнив о новом шраме на ладони. Поднимаю ее к свету, изучая рану от костяного кинжала. Вспоминаю кровь, которую охватил белый свет там, в храме. Тогда аше бурлила во мне потоком, который способна вызвать лишь одна магия. Если я воспользуюсь ей…
От этой мысли сердце бьется быстрее. Я легко сотворю заклятие и подниму войско мертвецов.
Но, прежде чем поддаться искушению, слышу хриплый голос мамы. Ее неровное дыхание. Вижу ее бледное лицо и трех целителей, днем и ночью сидевших у ее изголовья.
Обещай мне, шептала она, сжимая мою руку, после того как воскресила Тзайна. Поклянись, что ты никогда не используешь магию крови. Если сделаешь это, умрешь. Я обещала ей, поклявшись магией аше, что однажды потечет по моим венам. И не могу нарушить обет, ибо слишком слаба, чтобы совершить колдовство.
Но разве у нас есть выбор? Не может быть, чтобы это было так трудно. Всего несколько часов назад магическая сила пульсировала в моей крови, а сейчас я ничего не чувствую.
Постойте-ка. Смотрю на ладони, вспоминая маленького предсказателя, истекшего кровью у меня на глазах. Я не только не смогла почувствовать его душу, но и не ощущала мертвых уже несколько часов.
Снова изучаю свиток, пытаясь разгадать скрытую в нем тайну. Кажется, что моя магия иссякла на арене. Я не чувствовала ничего с тех пор, как…
Миноли. Девочка в белом с большими, пустыми глазами. Так много всего случилось сразу, что я не поняла, когда ее дух мне ответил. Другие души на арене тонули в агонии и ненависти. Их воспоминания были полны ударов кнутов. Я чувствовала на языке соль их слез, но Миноли привела меня на грязные поля Мины, где она и ее остроносые сестры сажали кукурузу. Солнце палило нещадно, работа была тяжелой, но они пели и улыбались.
Иво ни игбоканле ми ориша, иво ни мо гбойю ле.
Я пою вслух, и мои слова уносит ветер. Я повторяю их, и ее нежный голос звучит в моей голове. Там Миноли провела свои последние секунды. Оставив зверство арены, она вспомнила свою тихую ферму. Вот где она хотела жить. И где умерла.
Миноли, шепчу я про себя заклинание. Эми авон ти о ти сунн, мо ке пе ин ни они. Э пада жаде нину эйя мимо ин. Суре фун ми пелу эбун ийебийе рэ.
Внезапно песок вокруг меня поднимается вверх. Я отшатываюсь, когда пыльный смерч вздымается и опадает к моим ногам.
– Миноли? – тихо спрашиваю я, хотя в глубине души знаю ответ. Закрываю глаза и чувствую запах земли. Гладкие зерна скользят между пальцев. Ее воспоминание такое живое, отчетливое, яркое. Если я вижу его так хорошо, значит, и она где-то рядом.
Простираю руки над песком и повторяю заклятие, вложив в него всю свою веру.
– Миноли, я взываю к тебе. Явись и благослови меня своим драгоценным све…
Белые символы сенбарии перетекают с пергамента на мою кожу. Знаки бегут по рукам, наполняя тело новой силой. Она наполняет легкие, как первый глоток воздуха после долгого погружения под воду. В пыльном смерче, окружившем меня, проступает фигура, грубое подобие девушки.
– О боги, – вскрикиваю я, когда дух Миноли протягивает ко мне руку из песка. Она гладит меня по щеке, и мир погружается во тьму.
Глава двадцать шестая. Инан
Холодный воздух наполняет мои легкие. Я вернулся. Мой сон кажется явью. Еще секунду назад я сидел под изображением Ори, а теперь стою среди танцующих тростников.
– Сработало, – недоверчиво выдыхаю я и провожу рукой по серо-зеленым стеблям. Горизонт все еще теряется во мгле, по небу плывут облака, но кое-что изменилось. В прошлый раз поля казались бескрайними. Теперь поникшие тростники окружают меня кольцом.