оруб, позволил женщинам спрятаться на ночь в амбаре. «Они были не первыми, кого отец прятал там. Мать была напугана, но мы надеялись, что получится выкрутиться, что они сами туда забрались, без нашего ведома. Женщины уехали ранним утром, и мы больше никогда о них не слышали. Мне всегда было интересно, как сложилась их судьба».
Накормив столько заключенных, сколько вообще было возможно, включая Приску и Рахель, Павличек понял, что может сделать кое-что еще. Остатки еды отдали коменданту, который солгал, пообещав раздать ее заключенным дальше в дороге. Павличек получил сообщение из Пльзеня, что дорога расчищена, и уже не оставалось возможности задерживать поезд на станции. Павличек попробовал убедить коменданта, чтобы он с солдатами спасался, бросив заключенных в городе, но унтершарфюрер был непреклонен и собирался исполнять обязанности вплоть до последней минуты. Он даже спросил у Павличека короткий путь в Баварию и отказался выслушивать заверения о том, что так далеко живыми они не уйдут.
«Мы слышали, как начальник станции пытается убедить коменданта оставить нас в городе, – вспоминает Хельга Вайс, которой в тот момент было 14 лет. – Они позаботятся о нас – одежда, еда, что угодно… но комендант не слушал. Он хотел уехать любой ценой».
Господин Павличек и жители его города никак больше не могли уберечь узников от смерти. В 6.21 следующего дня, 23 апреля, поезд из Фрайберга с обновленным номером – 90124 – покинул станцию Горни-Бржиза и отправился на юг. Отчаявшийся начальник станции с тоской смотрел на уходящий вдаль состав, пока за поворотом не скрылся последний вагон, и горячо молился о том, чтобы война поскорее закончилась и несчастные люди были спасены.
Оставляя позади всю доброту и сердечное тепло, пассажиры поезда № 90124 пробирались сквозь Пльзень, который был многим из них знаком и любим. «Невыразимо ужасно видеть свой дом и проезжать мимо», – вспоминает одна заключенная. Двумя днями позже завод SkodaPanzer превратился в руины. 70 % построек были разрушены зажигательными смесями и бомбами. Железнодорожные пути завалило. Таким образом, узники пропустили атаку с воздуха, которая бы их или спасла, или погубила. Немцев ожидали еще многие смены планов и назначений, которым то и дело мешали бомбардировки и постоянная угроза нападения сразу с двух фронтов. Приближались русские, которых немцы боялись значительно больше американцев.
Руководство никак не могло решить, куда направить поезд и какой концентрационный лагерь возьмет на себя 3 000 заключенных, поэтому состав продолжал следовать на юг. Сквозь маленькие окна или высовываясь над полувагоном, заключенные рассматривали названия станций и выкрикивали их, чтобы все остальные слышали. Каждое название разбегалось по толпе: «Плана! Тачов! Бор! Домажлице! Нирско!» А женщины, у которых еще оставались силы, кричали: «Это мой родной город!» или «Здесь живет моя семья!» Те, кто мог видеть происходящее снаружи, безмолвно страдали от нахлынувших воспоминаний, прекрасного пейзажа с откормленными животными и людьми, занятыми чем душе угодно.
В очередной раз поступил приказ машинисту поезда держать курс на город Железна-Руда, но оказалось, что Третья армия генерала Паттона заняла город, и поезду пришлось ехать обратно в Нирско. Приблизительно 27 апреля поезд прибыл к станции Бешины, и из числа заключенных было выделено 50 работоспособных мужчин, чтобы помочь разобрать очередной завал на путях в сторону Клатови. Остальным разрешили вымыть вагоны от сажи, мочи и экскрементов, а также сгрузить мертвых. Кто-то вырывал корешки и траву, чтобы поесть, другие припадали к ручьям, чтобы утолить жажду, пока надзиратели уплетали выпечку, оставшуюся после Горни-Бржизы.
Когда мужчины, разбиравшие завал, вернулись к поезду, один из них рассказал, что городские жители плакали при их виде и пытались предложить еду, но эсэсовцы всех отогнали. «Вечером того дня жители Бешин пришли к поезду с коробками хлеба, булок, колбасы и супа. Но все продукты забрали на солдатскую кухню. Мы смотрели на это сквозь окна и пели чешские песни. Хорошо тогда было, всего пару ударов кнутом получили. А из принесенного жителями нам ничего не досталось».
Прождав еще какое-то время, нацисты получили сведения о том, что фрайбергский поезд можно отправить на юго-запад, через Гораждовице и Страконице, в лагерь Дахау в Баварии. Но немецкое командование было в растерянности, оккупация Европы нацистами окончилась. Русские вошли в Берлин, Муссолини поймали и повесили, а Рур сдался. 28 апреля, после нескольких отсрочек, поезд был вынужден остановиться на станции Ческе-Будеевице, в городе, полном сбежавших немцев. На следующий день поступили сведения о том, что Седьмая армия США освободила Дахау, тем самым спасая женщин Фрайберга от участи окончить жизнь в этом месте. Дахау, открытый Гиммлером и служивший прототипом последних концлагерей, был «школой насилия» для эсэсовцев, которые проходили там спецподготовку. Из 200 000 заключенных, прошедших через Дахау, 40 000 там погибли.
Во время одной из ночных остановок, когда небо уже привычно освещалось вспышками разрывов зенитных снарядов, женщины неожиданно услышали громкий скрип в своем вагоне. Еще больше они удивились, обнаружив лицо чешского партизана, появившегося в проеме и предлагающего им сбежать. Злая ирония судьбы: заключенные были слишком слабы, больны или напуганы для побега, но некоторые все же решились, и среди них оказалась педиатр Эдита Маутернова, которая помогла Анке при повреждении ноги и принимала роды у Приски и Рахель. Она ухватилась за такую возможность, сбежала и пережила войну. Когда был обнаружен побег, эсэсовцы, пытаясь узнать, кто им помог сбежать и куда они направились, избивали женщин. Большинству был уже безразличен окружающий мир. Полубессознательные люди ложились и умирали. Другие давно были не в своем уме.
По словам Лишки Рудольф, «люди выли от голода… некоторые сходили с ума, глаза блестели, как у чудовищ в ночи». Для многих из них момент, когда локомотив остановился на станции Ческе-Будеевице, чтобы отправиться на юг к дороге на границе Чехословакии и Австрии, был самым страшным за все время заточения. Долгие темные ночи, проведенные в поезде, были ужасны, но ужас той конкретной последней ночи был невыносим и, казалось, бесконечен.
Лиза Микова вспоминает об этом: «Когда мы вновь сменили направление, все подумали: “О Боже, нас ждет что-то кошмарное!” Нас колотило от страха. Каждый думал о чем-то своем – не было больше ни историй, ни разговоров. Как и любой другой в этой ситуации, я понимала, что мои родные мертвы, но не хотела в это верить. Я решила, что если нам суждено попасть в газовые камеры, то так тому и быть. У нас уже не осталось сил бороться». Эмоциональный надлом прошел по всему поезду, когда люди осознали, что единственной возможной дорогой будет путь через границу с Австрией в Линц. Единственным лагерем рядом с Линцем был тот, которого боялись, как Аушвица.
«Когда поезд тронулся, не осталось сомнений в его направлении. Мы ехали в Маутхаузен…»
Казалось, что все потеряно.
Это слово вызывало ужас у тех, кого звали «врагами рейха», люди бледнели от одной только мысли о нем. Вести о нацистском лагере Маутхаузен проникали даже в гетто еще в начале войны. Находясь в Терезине, Анка слышала, что именно там убили музыканта и исполнителя Кареля Хадлера. Эта информация просочилась от двух заключенных, которым удалось сбежать из Аушвица и укрыться в Терезине. Хадлер, ариец, женатый на немке, был арестован офицерами гестапо за патриотические песни и сослан в австрийский лагерь, где его сначала пытали, а потом сделали «ледяную статую» – его вывели обнаженным на мороз и обливали водой, пока он не покрылся льдом.
Этот случай, безусловно, всех шокировал, но славился лагерь тем, как заключенные умирали во время работы. «Задачей Маутхаузена была смерть – на каменоломнях», – говорит Анка. «И все жители Терезина знали об этом… Людей принуждали обтесывать камни и подниматься по 150 ступеням – или они будут убиты. Такой конец стал бы самым страшным для каждого из нас».
После всех страданий, через которые прошли эти женщины – годы нацистской тирании, выживание в гетто, побег от Менгеле и Циклона Б, угроза смерти от голода, болезней, истощения и бомбардировок – именно сейчас, когда нормальная жизнь уже казалась близкой, они вдруг снова оказались на волоске от смерти.
Через день они прибыли в Маутхаузен.
Огромный гранитный лагерь недалеко от Линца находился почти на берегу Дуная. Казалось, спасти их не успеют. Вместе с детьми – рожденными и которым еще предстояло родиться – они попали в один из самых знаменитых пунктов разветвленной сети геноцида, устроенного нацистами.
Всему пришел конец.
Маутхаузен
Несмотря на свою устрашающую репутацию, концентрационный лагерь Маутхаузен определенно был самым живописным местом заключения из всех нацистских лагерей. Он располагался на холме, с которого открывался завораживающий вид на Верхнюю Австрию и южную часть Зальцбурга.
Город Маутхаузен находится на границе Германии и Чешского протектората, в непосредственной близости ко второй по длине реке континента – Дунаю. Он расположен менее чем в 200 километрах восточнее Вены и в 20 километрах западнее Линца. Адольф Гитлер рос в Линце и всегда считал его своим родным городом. У диктатора были грандиозные планы относительно города, который он называл «самым немецким во всей Австрии» и вносил его в список «пяти городов фюрера», наряду с Берлином, Мюнхеном, Нюрнбергом и Гамбургом.
Образцовой постройкой должен был стать Führermuseum, Музей фюрера, представляющий собой галерею, которая не уступала бы по красоте Уффици и Лувру. Разработка дизайна галереи была возложена на министра вооружения Альберта Шпеера: был задуман 150-метровый фасад с колоннами в романском стиле, а сама галерея должна была заполниться произведениями искусства, конфискованными из музеев и личных коллекций, принадлежавших евреям. Для постройки этого памятника гитлеровской славы был необходим золотой гранит высшего качества, как и для его театра и оперы, а получить и обработать блоки материала должны были смертельные враги рейха в Wiener Graben (Венской каменоломне) Маутхаузена.