Наконец, встрепенувшись, он бросил взгляд на лиловый, как песок в часах смерти, огонек чуть поодаль от высеченного кладбища.
— Это у вас там кого отдельно так похоронили? Да еще далеко так, — спросил он, хватаясь за весла.
— Стой! — неожиданно закричала Луана и схватила его за руку. — Не плыви туда!
— Это еще почему? — недоумевающе обратился он к ней, но весла не выпустил.
— Не надо, там опасно, — едва не заикаясь, пробормотала она.
— Ты просто можешь сказать, что там?! Я вижу только как будто пламя лиловое, это что? — спросил он, перехватывая щупальца с запястий.
— Да был тут у нас один… — поморщившись, отозвалась Луана. — Там, в общем, к скале труп одной русалки прибило.
— И вы решили так ее похоронить? — Нойко наклонился, недоверчиво заглядывая Лу в глаза.
— Да ничего мы не решили! — огрызнулась она. — Да и было кого хоронить, путана какая-то!
— Сама путана.
— Да я и в часы-то не хочу, — хмыкнула она. — За такую выслугу почета никакого.
— А с этой путаной-то что? — Нойко указал рукой на лиловый огонь, призывая к ответу.
— А это Лигейя. Любил ее тут один, — поморщившись, бросила Луана. — Кому-то это не нравилась. Да ладно, многим не нравилось. Ее убили, ему супа из нее налили.
— Жестоко, — пробормотал Ной.
— Чушь. Он за этот супец весь бордель к кумо Самсавеиловым спалил, мама восстанавливала, она тогда еще вассалом была. А ее из-за этого с поста сняли, — Лу едва не плакала, только сильнее сжимая щупальцами бортик лодочки. — Из-за какой-то рыбы! Убить столько людей! Он монстр, просто чудовище без сердца. Знаешь, сколько там девчонок сгорело живьем?! Ни за что!
— А лиловое почему? И вообще кумо пойми где? — не понимал Нойко.
— А он ее потом нашел — кишки ее на камень намотались где-то там, — махнула рукой Лу в сторону огонька. — Он ее сжег, как и бордель; пепел от нее там лежит, будет гореть, пока он не умрет.
— Лу, оно лиловое, — смятенно пробормотал Нойко.
— Он шисаи, потому и лиловое. И не тухнет ни кумо, и ничем этот пепел оттуда не смахнешь — все горит. Даже близко не подойдешь — волны бьют, пламя это на всех кидается, будто живое.
— А ты взбеленилась, — Ной покачал головой. — Потеряла подруг?
— Я не всегда была путаной, Ной, — отозвалась Лу. — И подруг у меня нет.
— Я не подумал, прости.
— Брось, мне нравится моя работа, — махнула она рукой. — Я же больше как красивое дополнение, как эти вот, ну гейши, что у клана кошек раньше были. Наверное, поэтому девочки со мной не дружат, так только, поддруживают.
— Тогда чего тебя бесит? Ну русалка и русалка, — хмыкнул он, вспоминая Химари и ее старые рассказы. Она так редко с ним говорила, но почему-то истории про то, как она прикидывалась гейшей ради убийства, всплывали в памяти отчетливо.
— Ну в какой-то мере завидно. Я же лучше нее, но никто меня так не любит, никому я так не нужна. Никто ради меня не спалит дотла никакой бордель и труп мой вылавливать не станет, — протянула она, подпирая щупальцами подбородок. — Вспоминая эту историю, я все надеюсь, что будет кто-нибудь, кому будет все равно, путана я или кто. А таких нет. Один только он и был, походу, да и того уже давно не видно.
— Скучаешь? — прищурившись, хмыкнул Ной.
— Нет, он слишком грубый и неразговорчивый, я не смогла с ним общаться. Да и он хирургом был, многие девочки к нему бегали, чтобы он помог, — пожала она плечами.
— А ты?
— А я осторожная и со своей головой на плечах, — фыркнула Лу. — Но я не хочу обо всем этом говорить. Смени тему.
— Ну хорошо, — Нойко задумчиво пожевал губами. — Что еще ты мне показать тут хотела?
— Давай в открытое море, а? Это нужно видеть, там все совсем иначе, — улыбнулась она, охотно сменяя тему. — Довезешь меня?
— Я тебя всю ночь и все утро по небу катал, теперь еще и по морю? — усмехнулся он, налегая на весла.
— Оно того стоит! Там море без конца и края, волшебно, Ной! Я бы хотела уплыть еще дальше, но куда там плыть… везде этот океан, и нет ему ни конца, ни края, — завалившись на дно лодки, сладко протянула она. Ноги остались висеть снаружи.
— Там далеко есть целый мир, — кивнул Ной. — Другой мир, как наш, только гораздо больше.
— Думаешь? — она недоверчиво посмотрела на него снизу вверх.
— Знаю.
— Было бы здорово его посмотреть, — кивнула она.
— И показать другим. Все должны увидеть, как прекрасен мир снаружи.
— А он прекрасен? — наклонив голову, она смотрела на Нойко, щупальцами поглаживая по рукам.
— Я уверен, что да.
— Многие бы захотели уплыть с тобой, — кивнула Лу, смотря в небо из лодки. — Я бы точно уплыла, но только если с тобой. Правда я, хоть и выносливая, никогда не могла очень далеко уплыть сама. Лодка?
— Только побольше, раз уж я поплыву не один.
— А ты поплывешь? Ты правда этого хочешь? — она приподнялась на щупальцах и заглянула ему в глаза.
— Хочу? Нет. Я намерен это сделать. Я решил — и я поплыву, — он отпустил весла, когда лодочка выплыла в океан.
Остров остался позади, и все поле зрения занимала только вода и проплывающие над головой облака.
— Как же хорошо, что ты вернулся домой, Ной, — расплылась в улыбке Лу.
— У меня никогда не было дома. Я не чувствовал себя дома в замке — это был дом императрицы, но не мой собственный. Да и твой дом не является домом мне, это как временное пристанище, мне в нем неуютно, — повел он крылом. — Мой дом — там, Лу, — указал он рукой в безграничный океан, бесконечное небо. — И я его найду.
#27. Выпит сомнений сок
Соленый ветер трепал волосы, неласково касался лица, резал веки и губы. Толкал в крылья, подальше от обрыва. И даже умудрялся покачивать подвязанную к поясу императорскую диадему.
На самой вершине горы, на плато, удерживающим кошачий храм, было так холодно, что Люцифера по достоинству оценила высокий факел, воткнутый на самом краю скалы. Лиловое пламя, оставленное Химари, грело замерзшие пальцы и не тухло от сильных порывов ветра.
— Ваше! Императорское! Величество! — донесся заглушаемый ветром крик.
Люция обернулась.
У самых ворот кошачьего храма стоял пегас. Утыкался мордой в плечо Алисы, прятал ее одним крылом, едва заметно дрожал и переступал с копыта на копыто. А между ним и императрицей стояла осьминожиха и куталась в черную с жемчугом шаль.
Императрица кивнула, вытащила факел и, продолжая держать его перед собой, направилась к ней. Ветер бил в спину, крылья невольно расползались, но она подбирала их снова и снова, прижимая покрепче к спине, плечам, друг другу.
Когда она поравнялась с осьминожихой, та поклонилась в пояс, и черные щупальца раскрылись пышной юбкой.
— Доброго дня, Морана, — отозвалась Люция и двинулась к воротам, поманив гостью за собой.
— Доброго дня, Ваше Императорское Величество, — сипло произнесла осьминожиха и, накинув шаль на голову, поспешила следом. Голос, видимо, охрип оттого, что кричать до этого ей пришлось долго. А подойти к обрыву мешал извечный страх почти всех морских перед высотой.
За воротами ветер был куда тише. Морана огляделась, ожидая увидеть если не Верховного шисаи с женой, то хотя бы их детей. Но внутренний двор был совершенно пуст. Тонкий слой мелкого песка порывами ветра швыряло по полигону, то обнажая, то полностью скрывая черные полосы, оставленные священным огнем. Манекены были новыми, даже не покалеченными, их только трепало и кренило, но не более того. Два длинных здания, увитых девичьим виноградом, тянулись от ворот, создавая проход к храму. Между ними вела тропа из черных камушков. Она разветвлялась, одна широкая доходила до самых дверей кошачьего храма, вторая, поуже, вела к полуоткрытой комнате одного из зданий, с широкой глубокой ванной. Ее никогда не использовали, и девичий виноград оплел ее целиком, а летом и осенью нельзя было и догадаться, что там что-то есть.
— Как Нойко? — императрица остановилась у проема и, опершись на него плечом, увела крылья, будто пряча их. Воткнула факел в землю рядом, сложила руки на груди и тяжело вздохнула.
— Хорошо, — выдохнула Морана, вставая перед ней.
Люция махнула рукой, призывая продолжить ответ:
— Чем живет мой сын? Как себя чувствует? Тревожит ли его что-нибудь? Хочет ли он чего-нибудь? — она внимательно смотрела осьминожихе в глаза.
— Он был не очень здоров, когда пришел ко мне, но лекарств госпожи Химари и ваших подарков в виде Конфитеора оказалось достаточно, сейчас все хорошо, — кивнула Морана, деликатно не уточняя, что Конфитеора было с избытком, наверняка Изабель прекрасно это знала.
— Я видела его сегодня в море, — Люцифера перевела взгляд на ворота, скрывающие за собой вид на безбрежный океан.
— Да, он очень любит плавать, — осьминожиха качнула головой, прикидывая, стоит ли упоминать, что он пытался плавать самостоятельно, но не сумел. — Ему здесь нравится, он хотел бы остаться. Если вы не против, Ваше Императорское Величество, — поклонилась она, раскрыв щупальца в легком книксене.
Люция поморщилась и тяжело выдохнула. Она была против, но не хотела пока давить на него, опасаясь сделать только хуже.
— Остаться, говоришь? И что он будет здесь делать? Грести веслами от скалы к скале? — фыркнула она и передернула плечами. — Или заведовать борделем, как ты?
— Прошу прощения, но у меня не…
— Бордель, Морана. Дом с осьминожьими путанами, хоть как ты это назови, — махнула рукой императрица.
— Мое заведение…
— Твое «заведение» лишило тебя титула вассала и всех привилегий, — перебила ее Люция снова.
— Вы были против моего смещения, Изабель, — Морана выпрямилась и с тревогой глянула императрице в глаза.
— Понимаешь, о чем я? Нет у меня наследника, кроме него. Некому больше становиться императором. Некому. А если святейший херувим будет заниматься тем, что и вассалу не простили, совет взбунтуется, — цокнула императрица. — Он должен быть безупречен.
— А не плавать по морю с Луаной, которую в городе знает каждый, — протянула Морана и тяжело вздохнула. Полноватые щупальца опустились на землю, словно ей тяжело стало их держать.