— Если это сон, то он не заканчивается, — Людвиг силой прижал задницу к скамье.
Ханна улыбнулась, но как-то нервно. Она была в строю среди остальных, вооружившись мушкетом, правда, ни в кого не попала. Странные нравы у пепельников, в Эндлерейне женщин к оружию не подпускают.
— Когда они нападали раньше, было не так страшно, — сказала она. — К такому, наверное, нельзя привыкнуть?
Людвиг пожал плечами и принялся отвязывать кольчужные вставки от плеч. В темноте кровь не так видна, но рассветает и брызги заметны сильнее. Придётся стирать, да и починка не помешает, куртка пережила немало.
— Давайте помогу! — Ханна развязала узелок. — Можем постирать ваши вещи.
— Да что ты, не надо. Я как-нибудь сам.
— А что, рыцари сами всё делают?
— Вообще-то, нет, — Людвиг улыбнулся. Когда он намекнул об этом Эйнару в начале путешествия, нордер едва его не прикончил. — Но в дороге приходится.
— Снимайте-снимайте, — настаивала девушка. — Куртку, да и рубашку тоже. Вы сражаетесь за нас, неужели мы вам не поможем?
Хоть не требует снять штаны. Но когда Людвиг начал расстёгивать рубашку, немало этим смущаясь, он заметил кое-кого странного.
— Кто это?
Полосатый зверёк с белой грудкой, похожий одновременно на кролика, крысу-переростка и щенка, запрыгнул на заборчик и пошёл в их сторону.
— Вы про кого?
— Вон же он!
— Это кот.
— Кот? — Людвиг посмотрел на зверя, потом на Ханну. — Но ведь коты… они же хищники! Большие и свирепые.
Кот спрыгнул с забора, потёрся о ногу девушки и понюхал пальцы Людвига.
— Не шевелитесь, — зашептала Ханна. — Это тоже хищник, лучше его не злить.
— А если он нападёт?
Кот ткнулся головой в руку.
— Я умею с такими обращаться, — Ханна подхватила зверя за живот. — Вы разве не видели кошек?
— Никогда. Дедушка как-то привозил с охоты огромную шкуру, я её поднять не мог.
— У нас много кошек в Ангварене, а тут почему-то нигде нет. Мы его из дома привезли.
Кот смотрел на Людвига немигающими зелёными глазами.
— Точно не нападёт?
— Нет, — она посадила кота ему на колени. — Главное, не вставайте, пока не уйдёт.
Зверёк покрутился, вылизал лапу и прилёг, выпустив когти в штаны. Коготки острые, но вряд ли они способны серьёзно ранить человека.
— А он не ядовитый?
Ханна задумалась.
— Этот нет. Смотрите.
Она взяла Людвига за руку, отчего у него сжалось сердце, и провела ею по голове кота. Зверёк издал странный звук и начал дрожать и хрипеть, выпуская и пряча когти.
— Он рычит? Что он делает?
Кот начал давить лапами на бёдра, хрипя громче.
— Не останавливайтесь, — Ханна посмотрела на него, зажала рот, потом не выдержала и засмеялась.
— Что такое?
— Ничего-ничего, гладьте, только не против шерсти.
Людвиг водил рукой по спине кота. Похоже, девица опять издевается и этот зверь неопасный. Ханна слишком близко, её тепло чувствуется даже через одежду. В нос бьёт собственная вонь пота. Нордер был прав, когда говорил, что мыться нужно каждый день. Сраный чистюля. Надо попросить кого-нибудь нагреть воды.
— Ладно, не буду вас мучить. Погуляй, — девушка забрала кота и поставила на землю. Зверь покрутил хвостом и лёг набок. — Унесу ваши вещи. И рубашку тоже давайте.
Людвиг вздохнул и неловко снял одежду через голову.
— Ещё увидимся, милорд Эммерик, — попрощалась Ханна и улыбнулась.
Рана неглубокая, неопасная, но как же болит. А от воспоминания о ржавом ноже бросало в дрожь. Хуже заражения крови только радиация. Пузырёк с мазью закрыт слишком плотно и никак не поддаётся, одной рукой не получается открыть.
— Сука!
Подвернувшийся под ногу табурет полетел в стену. Эйнар едва перевязал рану, помогая зубами, потом рухнул на матрас. Нож прошёл по предплечью и локтю, теперь всё это дико болело.
За окном послышался смех, тупой рыцарь кадрит девку с её сраной кошкой. Если бы не его заскоки, они бы уже пришли в Лефланд.
— Давай им поможем, — прошипел Эйнар и пнул табурет ещё раз, — Они же беззащитные. Да иди в жопу, говнюк!
Боль не успокаивалась, повязка пропиталась кровью. Нужно делать сначала.
— А чего ты тут всё ломаешь?
Дурацкая улыбка рыцаря ушла, и он подскочил поближе, при этом наступил на ногу и задел коленкой.
— Эйн, что с тобой? Ты ранен?
— Нет, мать твою, я в полном порядке, — проговорил Эйнар, пытаясь зубами развязать узел.
— Что же ты не сказал? Я не видел…
— Пока ты там играешь с девкой и строишь глазки кошке, я руку перевязать не могу!
Мысль, что не надо было вести себя, как обиженная плакса, а сразу позвать на помощь, обозлила ещё больше.
— Я не видел, — сказал Людвиг. — Прости. Давай перевяжем ещё раз. Говори, что делать, я буду твоими руками.
Он улыбнулся. Прикончил несколько человек, даже не поморщившись, а теперь лыбится. Но глупая злость проходила. И в самом деле, зачем устроил истерику?
— Ты хорошо держался, Эйни. Молодец. Если бы не ты…
Он наложил мазь на ткань и крепко перебинтовал рану. У парня такой участливый вид, что даже раздражает.
— Болит?
— Угу.
— Я не только про руку, — Людвиг смотрел в глаза. — Сам знаю, каково тебе. Если нужно поговорить…
— Нет.
— Если захочешь, я рядом, — рыцарь похлопал по плечу и подошёл к сумке, роясь в содержимом. Даже не спросил разрешения. — Я возьму твою запасную рубашку?
— Угу.
— Спасибо, брат. У меня просьба к тебе. Несколько человек ранено. Ты поможешь?
— В моём состоянии?
— Больше некому, Эйни. Посмотришь? — Людвиг натянул рубашку и набросил сверху ремень с мечом.
— Ладно.
— Спасибо. Столько дел сегодня, а я даже не уснул, — рыцарь вышел и придержал дверь, чтобы не хлопнула.
Этому лесорубу досталось. Топор раздробил локоть. Вряд ли бородач когда-нибудь сможет согнуть руку. Но он не издал ни звука, пока Эйнар чистил рану и делал перевязку, лишь слёзы текли на бороду. Жена, здоровенная бабища, держала мужа за плечи.
— Вы её не отрежете? — спросил лесоруб.
— Посмотрим, — буркнул Эйнар. — Если к вечеру будет вонять, то… кх, — он провёл ребром ладони по столу.
Резать точно не придётся, но пришлось помазать рану средством Берны, чтобы не было гноя. Но нечего их радовать. Бородач и жена обнялись, настало время следующего. Парень, который едва начал бриться, рыдал, обхватив выбитое из сустава плечо. Это легко, было много практики.
— Кто тебя так?
— Стрелял, отдача сильная, — сквозь слёзы сказал пострадавший. — Будет больно?
— Чудовищно больно, — заверил Эйнар.
Парень обмяк, но сознание не потерял. От усилия заболела собственная раненая рука. У остальных раны легче, в основном ушибы и царапины. Бандиты настолько истощены, что не могут бить в полную силу. Тем лучше. Можно, наконец, идти спать.
Едва он лёг, как началась пальба. Вот и уроки стрельбы, теперь об этом знают все. Но, может, разбойники испугаются и больше сюда не сунутся? Спать невозможно, Эйнар то и дело возвращался мыслями к прошедшей ночи. Он ждал, когда придёт раскаяние и жалость к мёртвому парню, но ничего не было.
Он вышел наружу и немного прогулялся. Священник читал проповедь нескольким собравшимся, в основном раненым. Лучше обойти злыдня как можно дальше, но рядом с ним сидел поводырь. Откуда бродячий священник знает погонщика боевых машин? И как паренёк открыл дверь, которую сделали в Райдзин Технолоджи? В армии Левиафана и его Детей все машины из Риттер Инкорпорейтед, это известно каждому антруберу.
— Все мы ошибаемся, — у слепца сильный голос, его слышно издалека. — Такова наша природа и мы обречены совершать ошибки, а иногда и повторять. Лишь Спаситель не может ошибаться. Он говорил, что если человек оступился, помоги ему, если он совершил ошибку, то поправь, но не обвиняй, иначе всё повторится. Спаситель велел людям не только прощать друг друга, но и себя. Чрезмерное раскаяние может превратиться в клетку, из которой нельзя выбраться.
Он откашлялся и громко харкнул на землю.
— Спаситель любит всех своих детей и не желает им зла. Однажды Он предстал перед людьми воочию. Люди возрадовались, узрев Его, и начали возносить Ему хвалу, но Спаситель остановил их. Разве вы не видите, изрёк Он, что это я восхвалять вас должен. И начал Он восхвалять людей и возрадовались они ещё больше.
Поводырь посмотрел на Эйнара и что-то прошептал слепцу на ухо. Тот нахмурился.
— А теперь идите, добрые люди. Идите с миром.
Редкие зрители разошлись. За деревней раздался ещё один залп, довольно жиденький.
— Если ты храмовник, признайся сразу, — сказал священник.
— Я не храмовник, — ответил Эйнар.
— Значит, антрубер. Тем лучше, у грабителей руин есть хоть какая-то порядочность. Васур рассказал о вчерашнем.
— Он умеет говорить?
— У тебя память ещё хуже, чем у меня. А я точно помню, что упоминал об этом.
— И что он рассказал?
— О забытых людях в древнем бункере. О погибших ночью. Другие смертны, да. Но я не другой, я буду жить всегда.
— Что?
— Знает, от тупых вопросов люди тупеют, — слепец нахмурился. — Васур иногда говорит стихами. Мальчик расстроился. Этот мир несправедлив для таких, как он.
— Не только для него.
Священник хмыкнул.
— Так и есть. Я потратил всю молодость, говоря людям об ошибках Старого мира. Пока не понял, что никто не знает, что это за ошибки. Но они повторяются, а я видел слишком… не смейся.
— Я не смеюсь, — сказал Эйнар.
— А я видел слишком много трупов в своё время. Каждый из них считал, что прав именно он, но правда не всегда может спасти жизни. Те люди, что напали… у них своя правда, раз они готовы умирать за неё.
Васур отворачивался и пялился в землю, как стеснительный ребёнок. И как он видит через эти заросли волос?
— Он разбирается в руинах.
— Ты тоже.
— Он открыл дверь.
— Это не преступление, — слепец хохотнул. — По крайней мере, до тех пор, пока она кому-нибудь не принадлежит.