Вполне очевидно, доктор Рамбо обнаружил то же самое. Уолдо рассказали, что доктор пришел в невероятное возбуждение, только взглянув на странное поведение рецепторов де Кальба.
Уолдо было жаль, что доктор Рамбо исчез. Рамбо-сумасшедший произвел на него гораздо более глубокое впечатление, чем Рамбо в трезвом уме. Очевидно, он обладал все-таки некоторыми способностями, раз обнаружил что-то. Уолдо вынужден был признать, что Рамбо за это время выяснил гораздо больше, чем он сам, но это довело его до сумасшествия.
Уолдо не боялся, что опыт Рамбо, каким бы он ни был, может отразиться на его собственном рассудке. И эта самоуверенность была полностью оправдана: параноидальных склонностей Уолдо было как раз достаточно, чтобы защититься от влияния недружелюбного мира. Они давали ему возможность приспосабливаться к таким ситуациям, которые невозможно было перенести. Однако эти склонности были не более паталогическими, чем мозоль или приобретенный иммунитет.
По крайней мере, оказавшись в какой-нибудь нестандартной ситуации, он был гораздо хладнокровнее, чем большинство его современников. Уолдо как будто был рожден для несчастий. Дом, в котором он жил, — яркое свидетельство терпения и бесстрашия, с которыми Уолдо побеждал мир, так и не сумев к нему приспособиться.
Иногда ему казалось, что он исчерпал все возможности в исследовании странных изгибов металлических антенн. Рамбо был недосягаем и ответить на вопросы не мог. Очень хорошо, значит, остается только один человек, который знает об этом больше, чем сам Уолдо. Его надо найти. Уолдо снова позвонил Стивенсу.
— Что-нибудь слышно о Рамбо?
— Ни слова, ни звука. Я начинаю думать, что бедняга мертв.
— Возможно. Этот знахарь, друг вашего заместителя… Его фамилия Шнайдер?
— Грэмпс Шнайдер.
— Да, правильно. Не могли бы вы организовать нам разговор?
— По телефону или вы хотите его увидеть лично?
— Мне бы, конечно, хотелось, чтобы он приехал сюда, но я понимаю, что он стар и немощен. Может оказаться, что он не в силах оторваться от Земли. А если у него боязнь открытого космического пространства или невесомости, какой от него здесь будет толк?
— Я узнаю, что можно предпринять.
— Очень хорошо. Изучите проблему. И еще, доктор Стивенс…
— Да?
— Если окажется, что разговор может проводиться только по телефону, организуйте доставку аппаратуры со стереоизображением. Я хочу видеть все максимально полно и при наиболее благоприятных условиях.
— О'кей.
— Только представь себе, — сказал Стивенс Маклеоду, когда канал связи отключился, — «Я — Великий» заботится о чьем-то удобстве.
— Толстяк, видно, заболел, — решил Маклеод.
— Очень похоже. Однако это больше касается тебя, чем меня, Мак. Пошли со мной. Поедем в Пенсильванию.
— А как насчет работы?
— Скажи Карузерсу, пусть выкручивается сам. Если что-нибудь тут взорвется, мы все-равно ничем не сможем помочь.
Стивенс появился на экране в конце дня.
— Мистер Джонс, — начал он…
— Да, доктор?
— То, о чем вы просили, невозможно выполнить.
— Вы имеете в виду, что Шнайдер не может приехать во Фрихолд?
— Именно это, но еще и другое: вы не можете с ним поговорить по видеофону.
— Он, что — мертв?
— Нет. Я хотел сказать, что он не будет разговаривать по видеофону ни при каких обстоятельствах. Ни с вами, ни с кем-либо еще. Он сказал, что ему очень жаль, но он органически не переносит ничего подобного: ни камер, ни видеокамер, ни телевизоров. Список можно продолжить. Он считает их опасными. Боюсь, он от своих предрассудков не откажется.
— Как посол, доктор Стивенс, вы оставляете желать лучшего.
Стивенс посчитал до десяти, затем ответил:
— Уверяю вас, я сделал все, что было в моих силах, пытаясь выполнить вашу просьбу. Если вы не удовлетворены качеством моего сотрудничества, могу вам предложить поговорить с мистером Глисоном, — и он выключил связь.
— Думаю, вам хочется свернуть ему челюсть, — мечтательно заметил Маклеод.
— Мак, иногда ты читаешь мысли.
Уолдо попытался добиться своего еще раз, через своих агентов, но получил точно такой же отказ. Ситуация для него была почти невыносима. Прошли многие годы с тех пор, как он впервые не смог купить человека, запугать, обмануть или, по крайней мере, убедить. Купить — не удалось. Инстинктивно он понимал, что Шнайдером не может двигать жадность. А как можно запугать или обмануть человека, которого нельзя увидеть и с которым нельзя поговорить?
Дело зашло в тупик — выхода не было. Значит, нужно забыть. Ситуация такова, когда говорят: «судьба хуже смерти».
Нет. Нет, только не это. Не нужно вообще думать об этом. Лучше забросить все, признать, что он выдохся, и сказать об этом Глисону.
Прошло семнадцать лет с тех пор, как он последний раз был на поверхности Земли, и ничто не заставит его подвергнуть свое тело невыносимым пыткам гравитационного поля. Ничто!
Оно может даже убить его. Он может задохнуться! Нет!
И он, как пухленький Купидон, грациозно перелетел через пространство мастерской. Лишиться этой свободы, даже на время, и оказаться мучительно связанным? Смешно! Ничто этого не стоит.
Это все равно, что просить человека, боящегося высоты, взбираться на скалы или требовать от страдающего клаустрофобией брать интервью в самой глубокой шахте мира.
— Дядюшка Гус?
— Привет, Уолдо. Рад, что ты позвонил.
— Безопасно ли для меня спуститься на Землю?
— М-м? Как это? А ну-ка повтори. Я не понял.
— Я спросил, не повредит ли мне поездка на Землю.
— Сегодня ужасная связь, — сказал Гримс. — Мне показалось, ты сказал, будто собираешься спуститься на Землю, так что ли?
— Именно.
— В чем дело, Уолдо? Ты здоров?
— Я чувствую себя прекрасно, но я должен увидеть человека, который живет на поверхности Земли. Другого способа поговорить с ним нет. Поездка будет мне вредна?
— Думаю, что нет. В конце концов, ты ведь здесь родился. Однако нужно соблюдать осторожность. Ведь у тебя сердце заплыло жиром.
— О боже! Это опасно или нет?
— Да нет. Хватит об этом! Просто не нужно перенапрягаться. И следи за своими эмоциями. Будь сдержаннее.
— Буду. Безусловно, буду… Дядюшка Гус…
— Да?
— Может, ты поедешь со мной и поможешь мне пройти через все это?
— О, думаю, в этом нет никакой необходимости.
— Пожалуйста, дядюшка Гус. Я никому не доверяю.
— Пора тебе повзрослеть, Уолдо. Ладно, на этот раз поеду.
— Запомните, — сказал Уолдо пилоту, — абсолютное ускорение не должно превышать 1,1g даже при посадке. Я буду все время наблюдать за показаниями приборов.
— Я был водителем на скорой помощи, — ответил пилот, — в течение двенадцати лет, ни разу не причинив пациенту никаких неприятностей или неудобств.
— Это не ответ. Понимаете? Один и одна десятая. Ускорение даже не должно приближаться к этой цифре, пока мы над стратосферой. Тихо, Бальдур! Перестань обнюхивать!
— Понял.
— Надеюсь. Ваша плата зависит именно от этого.
— Может, вы хотите управлять сами?
— Мне не нравится ваш подход, мой дорогой. Если я умру в этой консервной банке, вы никогда не найдете себе работы.
Пилот что-то пробормотал.
— Что вы сказали? — требовательно спросил Уолдо.
— Ладно, я сказал, может, и стоит, чтоб так произошло.
Уолдо стал медленно краснеть и открыл было рот, но Гримс оборвал его.
— А ну-ка полегче, Уолдо! Побереги сердце.
— Хорошо, дядюшка Гус.
Гримс пробрался вперед, пригласив жестом пилота идти за ним.
— Не обращайте внимания на то, что он говорит, — тихо посоветовал Гримс пилоту, — кроме того, запомните, что он сказал по поводу ускорения. Уолдо действительно может умереть от большего.
— Не думаю, чтобы что-то произошло. Но я буду очень осторожен.
— Хорошо.
— Я готов войти в корабль, — позвал Уолдо. — Дядюшка Гус, ты поможешь мне?
Это была не стандартная цистерна для снижения ускорения, а устройство совершенно иной модификации, построенное для этой единственной поездки. По форме оно напоминало гроб невероятных размеров и качалось на шарнирах, чтобы все время находиться в нормальном положении относительно оси абсолютного ускорения. Уолдо плавал в воде, и таким образом уменьшалась гравитация и вес его жирного тела. На нем был водонепроницаемый чехол. Голову и шею поддерживала специальная подставка, полностью повторявшая очертания этих частей тела. Пластины для спины находились под водой, а подвижная пластина для грудной клетки — над ее поверхностью.
Гримс находился рядом, держа в руках шприц, наполненный неоадреналином. Для дока было сделано сидение в левой части цистерны. Бальдур был привязан к специальной полке справа. Он служил противовесом Гримсу.
Убедившись, что все в порядке, Гримс обратился к пилоту:
— Можете стартовать.
— О’кей. — Пилот закрыл входной шлюз. Переходной шлюз-рукав сложился и втянулся в стену Фрихолда, закрыв вход. Они стартовали довольно мягко.
Уолдо закрыл глаза. Выражение неимоверного страдания появилось у него на лице.
— Дядюшка Гус, а если декальбы откажут?
— Неважно. У корабля скорой помощи страховочный запас прочности в шесть раз выше, чем у всех остальных.
— Ты уверен? Уверен?
Когда Бальдур ощутил тяжесть, он заскулил. Гримс начал с ним разговаривать, успокаивая. По мере того как корабль погружался в гравитационное поле Земли, абсолютное ускорение возрастало, хотя скорость корабля не изменилась. Но собака ощущала, как тяжесть медленно наполняет все ее тело. И так как она не понимала, что происходит, ей это очень не нравилось. Тяжесть ее пугала, и она начала лаять.
Уолдо открыл глаза:
— Милосердные небеса! — простонал он. — Можешь ты что-нибудь сделать? Бальдур, наверное, умирает.
— Посмотрим. — Гримс расстегнул ремень безопасности и двинулся в другой конец цистерны. Равновесие в цистерне нарушилось, и Уолдо стукнуло о борт.