Дети Мафусаила. Уолдо. Магия, инк. — страница 2 из 43

1

Космолет неуклонно рвался вперед, в бездну пространства, и один световой год походил на другой как две капли воды. За это время Кланы вполне приспособились к жизни в космосе.

«Новый рубеж» имел почти цилиндрическую форму, и если он не набирал ускорения, то вращался вокруг своей оси для создания искусственной гравитации вблизи бортов корабля. Крайние, или «нижние», каюты представляли собой жилые помещения, тогда как внутренние, «верхние», использовались под склады и хранилища. Между каютами размещались магазины, гидропонные фермы и тому подобное. В самом центре, вдоль оси, располагались диспетчерская, конвертер и основной привод.

Конструкция напоминала устройство крупных межпланетных кораблей, используемых в наши дни, за исключением слишком больших размеров космолета. Это был целый город, где хватило бы места для двадцатитысячной колонии, а наличие дополнительного экипажа из десяти тысяч человек позволяло удвоить количество пассажиров при дальних перелетах к Проксиме Центавра. Однако стотысячная масса долгожителей создавала пятикратную нагрузку на все системы жизнеобеспечения корабля.

Чтобы уменьшить ее, долгожители начали погружаться в анабиоз. Переоборудовав некоторые каюты под склады, они освободили для своих новых нужд много места. Спящим долгожителям хватало и одного процента всей площади. Со временем на корабле появилось достаточно помещений для бодрствующих, сменяющих друг друга. Вначале никто добровольно не хотел погружаться в анабиоз — ведь эти люди обостренно воспринимали жизнь, унаследовав уникальные гены: уж слишком явно «охлажденный сон» напоминал сон вечный. И тем не менее большие неудобства, связанные с перенаселением корабля и утомительной монотонностью бесконечного путешествия, заставили многих из них пересмотреть свое мнение и пополнить ряды долгожителей, готовых при первой же возможности погрузиться в холодное забытье.

Те, кто оставался бодрствовать, выполняли необходимую работу: вели корабельное хозяйство, обрабатывали гидропонные поля, ремонтировали оборудование и особенно следили за поддержанием жизнедеятельности уснувших собратьев. Биомеханики разработали целый комплекс эмпирических формул, описывающих физическое состояние ослабленного организма, а также меры предосторожности при различных состояниях: внезапном ускорении, перепадах температур, применении медикаментов, а также возрастном нарушении обмена веществ и так далее. Размещая людей в верхних каютах, можно было свести к минимуму увядание организма, вызываемое ускорением (то есть, воздействием давления тканей организма на самих себя, что могло привести к пролежням). Но уход за спящими должен был осуществляться вручную: их надо было переворачивать, массажировать, проверять уровень сахара в крови, влияние перегрузок на сердечнососудистую систему, брать анализы для того, чтобы доведенный до крайне низкого уровня метаболизм не перешел в физическую смерть. Если не считать десятка коек в корабельной больнице, космолет не был приспособлен к размещению спящих пассажиров; не было здесь и автоматизированного оборудования, так что все это доставляло немало хлопот.

В одном из ресторанчиков, который постоянные посетители называли «Клубом», а те, кто туда практически никогда не ходил, — гораздо менее лестным словом, Элинор Джонсон встретила свою подругу Нэнси Уизерол. Надо сказать, что здесь обычно собиралась довольно бойкая молодежь, и Лазарус был одним из немногих пожилых завсегдатаев: он любил шумное общество и к тому же не считал себя слишком старым.

Элинор тихонько подкралась к подруге сзади и обняла ее:

— Нэнси! Так ты уже снова проснулась! Как я рада видеть тебя!

Нэнси, уворачиваясь от объятий, холодно ответила:

— Привет. Осторожнее, а то разольешь мой кофе.

— Вот это да! Ты что, не рада меня видеть?

— Ну, конечно. Но ты забыла, что если для тебя прошел год, то мне кажется, что я заснула только вчера, и все еще не могу до конца проснуться.

— Так сколько же времени ты уже не спишь?

— Всего пару часов. Как твой ребеночек?

— О, замечательно! — Лицо Элинор просветлело. — Ты бы не узнала моего мальчика — он так вытянулся за этот год. Скоро будет мне по плечо, он с каждым днем все больше похож на своего отца.

Нэнси сменила тему: в кругу друзей Элинор не принято было говорить о ее погибшем муже.

— Так чем ты занималась, пока я лодырничала? Все еще преподаешь в младших классах?

— Да. Впрочем, скорее нет. Я перехожу каждый раз в новую возрастную группу, когда мой Хьюберт подрастает. Сейчас он уже во втором классе.

— Почему бы тебе не заснуть на несколько месяцев и не отдохнуть от всей этой суеты? Если ты и дальше так будешь крутиться, то скоро превратишься в старуху.

— Нет, — сказала Элинор. — Я не могу позволить себе расслабиться до тех пор, пока Хьюберт не станет достаточно взрослым, чтобы обходиться без чужой помощи.

— Да брось ты! У половины женщин-добровольцев малолетние дети, и я их ничуть не осуждаю. Вот, например, для меня все наше путешествие длится только семь месяцев. Я не прочь остаток пути тоже провести вверх ногами.

Элинор не сдавалась.

— Нет уж, спасибо. Тебе, может быть, это и подходит, но мне и так хорошо.

Лазарус, который сидел за этой же стойкой и безжалостно кромсал искусственный бифштекс, согласился:

— Она боится пропустить что-нибудь важное. Впрочем, как и я. Так что я бы не уговаривал ее.

Нэнси решила поменять тактику.

— Тогда заведи еще одного ребенка, Элинор. В этом случае ты сможешь избежать рутинных обязанностей.

— Для этого нужен муж, — грустно заметила Элинор.

— Но ведь в этом нет ничего невозможного. Вот, например, взять Лазаруса. Он может еще раз попробовать стать отцом.

Элинор смутилась, а Лазарус залился краской, да так, что это стало видно даже под его вечным космическим загаром.

— А знаешь, — невозмутимо констатировала Элинор, — я уже говорила с ним об этом, но была отвергнута.

Нэнси поперхнулась кофе и виновато посмотрела сначала на Лазаруса, потом на Элинор.

— О, извините меня. Я ведь не знала…

— Ничего, — ответила Элинор. — А все потому, что я — одна из его правнучек, четвертое поколение.

— Но ведь… — Нэнси запнулась, вспомнив об обычае не лезть в личную жизнь других. — Но ведь такое кровосмешение вполне разрешено законом. Наверное, дело не в этом! Или мне лучше помолчать?

— Помолчи, — согласилась Элинор.

Лазарус неловко заерзал на сидении.

— Я наверняка старомоден, — признался он, — но мои принципы сформулировались давно. Дело тут не в генетике: я просто буду чувствовать себя не в своей тарелке, если женюсь на собственной правнучке.

Нэнси не на шутку удивилась.

— Вот это действительно предрассудки! А может, вы просто излишне скромны. Мне так и хочется предложить вам себя в жены и посмотреть, что из этого получится.

Лазарус уставился на нее.

— А ты попробуй и не пожалеешь!

Нэнси холодно осмотрела его с головы до ног, явно смутившись от такого ответа. Лазарус старался переиграть ее в гляделки, но потом все же отвел взгляд.

— Мои юные леди, я, пожалуй, вас покину. Уйма дел! — Он лихорадочно напялил шляпу, но Элинор легким прикосновением руки остановила его.

— Не уходите, Лазарус. Нэнси у нас известная обольстительница, и здесь ничего не поделаешь. Лучше расскажите, где мы приземлимся?

— Так мы собираемся приземлиться? Вот интересно! А когда?

Стараясь говорить спокойно, Лазарус поделился с ними своими планами. Звезда типа Г-2, а проще говоря, одно из многих солнц, на которую они взяли курс несколькими годами раньше, сейчас уже находилась на расстоянии не более одного светового года — точнее, чуть более семи световых месяцев. И уже сейчас с помощью полуинтерферометрических методов можно определить, что звезда ZД9817, или просто «наша» звезда, окружена планетами, подобными Земле.

Всего через месяц, когда эта звезда будет на расстоянии какого-нибудь светового полугода, экипаж начнет торможение. С корабля будет снято осевое вращение, и в течение года он будет поддерживать на борту тяготение, равное по силе земному, приближаясь к звезде не на межзвездной, а на межпланетной скорости. Тогда они попробуют найти планету, где условия жизни напоминают земные. Поиск будет недолгим и легким, поскольку искомые планеты будут светиться так же, как в Солнечной системе Венера или Земля. Путешественников не интересовали далекие неприветливые планеты типа Нептуна или Плутона, до которых солнечное тепло почти не доходит; не слишком привлекает их и невыносимая жара на планетах вроде Меркурия. Если все же не удастся приземлиться на планету, напоминающую Землю, им придется вплотную приблизиться к необычному солнцу и под давлением света унестись вдаль в поисках приюта — с той только разницей, что теперь их не будет преследовать никакая космическая полиция и они смогут выбрать свой маршрут более тщательно.

Лазарус пояснил, что в любом случае сам «Новый рубеж» приземляться не будет: он может не выдержать своей огромной массы и развалиться. Вместо этого, когда нужная планета будет найдена, космолет выйдет на парковочную орбиту и вышлет передовые отряды в космических шлюпках.

Через несколько минут Лазарус покинул общество молодых женщин и направился в лабораторию, где Кланы продолжали свои исследования по проблемам обмена веществ и геронтологии. Он ожидал встретить там Мэри Сперлинг; после разговора с Нэнси Уизерол он понял, что ему необходима только ее компания. Если он и впрямь когда-нибудь задумает жениться, думал про себя Лазарус, то Мэри все-таки больше в его вкусе. Впрочем, Лонг не то чтобы подумывал об этом всерьез: просто отношения между ним и Мэри были дружескими.

А Мэри Сперлинг, задыхаясь в ограниченном пространстве корабля (в то же время не желая предаваться праздному «охлаждению»), обратила свои силы и мысли, ранее направленные на ожидание смерти, в созидательное русло и добровольно согласилась поработать лаборантом в исследовательском геронтологическом подразделении. У нее не было биологического образования, только золотые руки и живой ум; за долгие годы полета она стала прекрасным помощником доктора Гордона Харди, руководителя этой исследовательской программы.

Лазарус увидел Мэри, которая обрабатывала бессмертную ткань, получившую название «Мисс Куропатка». «Мисс Куропатка» была старше любого из долгожителей, за исключением, возможно, одного лишь Лазаруса: это был растущий кусок природной ткани, взятой из сердца цыпленка и полученной Кланами в двадцатом веке из Института Рокфеллера. Но уже к тому времени эксперименты над тканью велись несколько десятилетий. В общей сложности доктор Харди и его предшественники поддерживали жизнь этого кусочка более двух столетий, пользуясь методикой Каррела — Линдберга — О’Шауга. И «Мисс Куропатка», похоже, находилась в отличной форме.

Гордон Харди настоял на том, чтобы ему разрешили взять с собой эту ткань и необходимую аппаратуру в резервацию; он проявил не меньшее упорство, поддерживая в ней жизнь и во время полета. «Мисс Куропатка» продолжала жить и сейчас уже весила двадцать или двадцать пять килограммов — слепая, глухая и безмозглая, но, несомненно, живая.

Мэри уменьшала размер подопытной ткани.

— Привет, Лазарус, — поздоровалась она. — Отойди-ка в сторону, я сейчас открою инкубатор.

Наблюдая, как Мэри срезает лишнюю ткань, Лазарус не смог удержаться от вопросов.

— Мэри, — начал он, — что же поддерживает жизнь в этом простом куске мяса?

— Ты задал вопрос некорректно, — не отрываясь, ответила она. — Правильнее было бы спросить: а почему он должен погибнуть? Почему это не может продолжаться вечно?

— Уж лучше бы он действительно сгинул! — отозвался из глубины комнаты доктор Харди. — Тогда бы мы могли понять, почему он это сделал.

— Боюсь, шеф, что вы никогда этого не узнаете от нашей курочки, — сказала Мэри, продолжая осуществлять необходимые манипуляции. — Все дело в половых железах, а их-то у нее и нет.

— Гм! А что вам известно об этом?

— Просто женская интуиция. А вы что знаете об этом?

— Ничего, ровным счетом ничего! Уж не знаю, что мне и делать с вами и вашей интуицией.

— Это ваши проблемы. По крайней мере, — лукаво заметила она, — могли бы и прислушаться, ведь я вас знаю чуть ли не с пеленок.

— Типично женский аргумент. Мэри, этот кусок мышечной ткани квохтал и откладывал яйца задолго до того, как мы оба с вами родились, но толку от него никакого. — Он зло посмотрел на «Мисс Куропатку». — Вы знаете, Лазарус, я бы охотно променял ее на парочку карпов — мужскую и женскую особь.

— А при чем тут карпы? — удивился Лазарус.

— Да при том, что карпы, как мне представляется, не умирают. Их убивают, их съедают или морят голодом, подвергают всяким инфекциям, но, насколько нам известно, они не умирают сами по себе.

— Почему же?

— Вот это я и пытался выяснить перед тем, как мы отправились в наше вынужденное путешествие. У них совершенно необычная кишечная флора, и в этом, может быть, все дело. Но скорее причина в том, что они постоянно набирают вес.

Мэри чуть слышно произнесла несколько слов, и Харди повернулся к ней:

— Ну, что там еще? Снова снизошло какое-нибудь озарение?

— Я просто сказала, что амебы тоже не умирают. Вы сами говорили мне о том, что любой живой амебе пятьдесят миллионов лет или что-то около того. Но ведь они не разрастаются до гигантских размеров, а уж внутренней флоры в них и подавно нет.

— Поскольку и кишки где-то потерялись, — весело подмигнул Лазарус.

— Весьма остроумно, но я ведь сказал вам правду. Они не умирают, а просто спариваются и продолжают себе жить дальше. Дело не в каких-то кишках, — нетерпеливо продолжал Харди. — Здесь можно провести структурную параллель. Но у меня руки опускаются из-за нехватки экспериментальных данных. Лазарус, я очень рад, что вы зашли. Я как раз хотел просить вас об одной услуге.

— Ну, говори, что там еще, пока я не растаял, как мед.

— Знаете ли вы, что сами представляете значительный интерес? Вы ведь не следовали нашим генетическим моделям: вы сами были одним из прародителей. Конечно, я не стану совать вас в инкубатор; я просто хочу провести медицинское обследование.

Лазарус фыркнул.

— Со мной все в порядке, приятель. Но лучше ты скажи своему преемнику, чем заниматься дальше: ты можешь и не прожить так долго. И могу поспорить с тобой на все, на что хочешь — никто не найдет ничего особенного, ковыряясь в моем трупе.

Планета, которую они себе выбрали, была вся покрыта зеленью и выглядела так свежо и молодо, как и прародина землян. Причем не только эта планета напоминала Землю, но и вся планетная система звезды походила на солнечную: небольшие небесные тела вокруг светила и массивные гиганты наподобие Юпитера — на ее окраинах. Космологи так и не смогли в свое время объяснить устройство Солнечной системы, выдвигая различные теории и на все лады пытаясь привести физико-математические «доказательства» того, что другой такой системы может и не быть. И вот теперь оказывается, что такое устройство не является уникальным, а скорее — весьма обычно для космоса.

Но гораздо более важным и волнующим стал тот факт, что телескопы бортовых исследователей зафиксировали на планете жизнь, причем разумную и даже цивилизованную! Можно было рассмотреть построенные там города, инженерные сооружения причудливых форм и неизвестного пока назначения — точно так же, как видны из космоса признаки жизни на Земле.

Весьма немаловажным было и то, что планетяне не занимали все пригодное для жизни пространство. Может быть, и найдется для вновь прибывших колонистов укромное место на этих континентальных просторах — если, конечно, их здесь ждут…

— По правде говоря, — рассуждал капитан Кинг, — я и не ожидал найти здесь что-нибудь подобное. Наверное, тут живут какие-нибудь примитивные аборигены, я уже не говорю о неизвестных нам животных. Хотя, конечно, в глубине души я считаю, что наш земной род — единственная полноценная цивилизация. Так что здесь нам придется вести себя очень осторожно.

Кинг сформировал из членов экипажа разведывательную группу, которую возглавил Лазарус: капитану импонировали его здравый смысл и воля к жизни. Вначале Кинг и сам хотел отправиться с экспедицией, но осознание того, что он необходим прежде всего на корабле, заставило его отказаться от своего первоначального намерения. А вот Слейтону Форду ничто не могло помешать, и поэтому Лазарус назначил его и Ральфа Шульца своими помощниками. Остальные члены группы — специалисты в различных областях — биохимики, геолог, эколог, стереограф, психологи и социологи всех направлений должны были наблюдать за аборигенами и изучать их. Был среди них даже один авторитетный специалист в области структурной теории Маккелви, которому поручалось найти способ общения с планетянами.

Решили оружия с собой не брать. Кинг настоял на этом.

— Ваша разведывательная группа идет на риск, — прямо заявил он Лазарусу. — Может быть, нам даже придется пожертвовать вами, но нанести ущерб им по каким бы то ни было причинам, даже в целях самообороны, мы не можем. Вы послы, а не солдаты. Помните об этом.

Лазарус вернулся в свою каюту, взял бластер и с серьезным видом передал его Кингу. Впрочем, он ни словом не обмолвился о другом оружии, которое всегда носил на поясе.

Как только Кинг дал команду погрузиться в шлюпки и приступить к выполнению задачи, в комнату ворвалась Дженис Шмидт, главная медсестра, которая обслуживала отделение инвалидов детства. Она смело растолкала мужчин и бросилась прямо к капитану.

Такое, действительно, могла сделать только медсестра, а Дженис было не занимать упрямства, к тому же, за свои сто лет работы она побывала в разных переделках.

— Что вы себе позволяете? — рассердился Кинг, едва завидев ее в дверях.

— Капитан, я должна немедленно поговорить с вами об одном из своих маленьких пациентов.

— Сестра, вы явно пришли не вовремя. Уходите и подождите меня в кабинете, да не забудьте пригласить главврача.

Подбоченясь и перегородив дорогу, Дженис стояла на своем.

— Нет уж, вы меня выслушаете прямо сейчас. Это ведь передовая группа, да? Мне нужно кое о чем вам рассказать, прежде чем вы туда отправитесь.

Капитан хотел было отстранить ее, но затем передумал.

— Только побыстрее. У нас уже все спланировано.

Медсестра быстро заговорила. Ханс Уизерол, юноша девяноста лет отроду, который сохранял свой юный вид вследствие сверхъестественною функционирования щитовидной железы, был одним из ее пациентов. У него был недоразвитый, но отнюдь не дебильный, мозг, и он страдал хронической апатией и нервно-мышечной недостаточностью, которая настолько ослабляла его, что он не мог даже самостоятельно обслуживать себя, но при этом юноша обладал необычайными телепатическими способностями. Ханс живо описал медсестре планету, на орбите которой находился их корабль. Эту информацию ему передали друзья с планеты, и, более того, они его там ждут.

Старт шлюпки пришлось задержать до тех пор, пока Кинг и Лазарус не приняли решение выслушать Ханса. Он поведал им новые детали и ценные данные, часть из которых можно было проверить и подтвердить на приборах. Однако ничего вразумительного о своих «друзьях» он сказать так и не смог.

— О, это обычные люди, — Ханс искренне удивился непонятливости собеседников. — Во многом похожи на тех, что остались у нас дома. Хорошие люди. Ходят на работу, в школу, в церковь. Растят детей и вообще наслаждаются жизнью. Они вам понравятся.

Однако он требовал взять его с собой: на планете друзья ждут его, и поэтому ему необходимо идти вместе с передовым отрядом. Лазарусу ничего не оставалось, как против своей воли включить в свою группу Ханса Уизерола, Дженис Шмидт и прихватить для Ханса носилки.

Когда через трое суток передовой отряд возвратился на корабль, Лазарус передал конфиденциальный отчет Кингу, а специалисты представили свои доклады чуть позже, каждый по своей отрасли.

— Капитан, планета похожа на Землю настолько, что наверняка может породить ностальгию. Но в то же время все так отличается, что иногда в дрожь бросает — будто смотришь в зеркало и вместо своего отражения видишь существо с тремя глазами и без носа. Неприятное ощущение.

— Так расскажи подробнее об аборигенах!

— Подожди, все по порядку. Сначала мы облетели вокруг освещенной стороны с целью визуального наблюдения. Ничего особенного, это мы уже видели через телескопы. Потом я спустил шлюпку туда, куда мне указал Ханс — на площадку в самом центре одного из их городов. Сам бы я ни за что не выбрал этого места: предпочел бы сесть где-нибудь на лесной поляне и пойти в разведку. Но ведь ты приказал действовать так, как того хочет Ханс.

— Ты мог при необходимости поступать и по своему усмотрению, — заметил Кинг.

— Да. Впрочем, зачастую так и приходилось делать. К тому времени, как специалисты взяли пробы воздуха и оценили обстановку, вокруг нас уже собралась приличная толпа. Они — ну, как бы это тебе сказать… Ты ведь смотрел стереографии?

— Да. Невероятно, но это андроиды.

— Тоже мне, андроиды! Это мужчины. Не люди, но тем не менее мужчины. — Лазарус был не на шутку озадачен. — Что-то мне все не очень нравится.

Кинг не стал возражать. На картинках были изображены двуногие существа семи-восьми футов, двусторонне симметричные, с ярко выраженной скелетной внутренней системой, непропорционально большими головами и глазами, похожими на блюдца. Эти глаза, пожалуй, были одной из черт, которые больше всего делали их похожими на людей — большие, влажные, с каким-то трагическим выражением, и такие печальные, какие бывают у преданных умных сенбернаров.

Неудивительно, что глазам уделялось столько внимания: другие черты были отнюдь не столь привлекательны. Кинг с трудом заставил себя посмотреть на широкие беззубые рты, раздвоенные верхние губы. Он подумал, что пройдет немало времени, прежде чем можно будет привыкнуть к этим существам.

— Продолжай, — попросил он Лазаруса.

— Мы открыли люки, и вначале я вышел один, показывая, что в руках у меня ничего нет и всем своим видом демонстрируя дружелюбие. От толпы отделились трое и направились к нам. Я бы сказал, с большой готовностью. Впрочем, они почти тут же потеряли ко мне всякий интерес; казалось, они ждут кого-то другого, и я приказал вынести Ханса на носилках.

— Шкипер, вы просто не поверите. Они сгрудились вокруг Ханса, как будто это был их давно пропавший собрат. Нет, я даже не могу этого описать. Скорее, они встречали его как короля, который с триумфом возвращается на родину. Они старались оказывать и нам хоть какие-то знаки внимания, но от Ханса были просто без ума.

Лазарус остановился в нерешительности.

— Капитан… Ты веришь в перевоплощение?

— Не до конца. Я еще не решил этот вопрос для себя. Но, конечно же, я знаком с докладом комиссии Фролинга.

— Я и сам об этом не особенно задумывался. Но как иначе ты можешь объяснить прием, который они оказали Хансу?

— Меня это пока не очень интересует. Продолжай дальше. Как ты думаешь, можно ли нам у них поселиться?

— О, на этот счет они не оставили никаких сомнений, — ответил Лазарус. — Видишь ли, Ханс действительно может общаться с ними при помощи телепатии. Ханс сказал нам, что их Боги дали нам разрешение поселиться здесь, и аборигены уже даже разработали планы нашего размещения.

— Это правда?

— Сущая правда. Они хотят, чтобы мы у них остались.

— Но ведь это замечательно!

— Ты так думаешь?

Кинг внимательно посмотрел на кислую мину Лазаруса.

— Послушай, но в своем докладе ты обрисовал благоприятную картину во всех отношениях. Что же тебя тревожит?

— Сам не знаю. Я бы предпочел найти планету, где бы мы были предоставлены самим себе. Капитан, такая легкость наверняка таит в себе какие-нибудь неприятности.

2

Джокайра (или, если хотите, Жахейра, как называют их некоторые земляне) отдали весь город в распоряжение колонистам.

Такое удивительное дружелюбие со стороны местных жителей и непреодолимое желание землян походить босиком по настоящей траве и подышать свежим воздухом ускорило их высадку на планету. Сначала предполагалось, что для этого понадобится около земного года, а спящих долгожителей можно будет разбудить при первой же возможности, которая появится на новом месте обитания. Единственным сдерживающим фактором стало отсутствие большого количества шлюпок, которые бы могли сразу взять на борт стотысячную массу людей.

Правда, города джокайра не были приспособлены для удовлетворения нужд землян. Да и самих джокайра нельзя было назвать человеческими существами. Их физические потребности отличались от земных, а о культурных различиях говорили инженерные сооружения, возведенные в городе. Но город, причем любой — это механизм для обеспечения некоторых практических нужд: укрытия, снабжение продовольствием, медицинское обслуживание, средства связи; сама внутренняя логика первоочередных жизненных потребностей порождает различия в решении этих вопросов в разных условиях. По-видимому, любые теплокровные существа, представители которых дышат кислородом, приспособятся в подобных условиях к любой непривычной обстановке. Во многом города джокайра напоминали фантазии художников-сюрреалистов. Однако землянам на своей планете приходилось жить и в юртах, и в бунгало, и в киберавтоматизированных капсулах под антарктическими льдами, так что им не составило особого труда перебраться в город джокайра и, конечно же, приспособить его к своим нуждам.

Это оказалось довольно легко, хотя работы было много. Хорошо, что в городе имелось много зданий — простых убежищ с крышей над головой, искусственными перегородками и помещениями, которые могли обеспечить элементарные нужды людей. Какая разница, для чего служили эти здания самим джокайра; земляне могли их применять по своему усмотрению для сна, отдыха, еды, работы и под склады. Существовали там и настоящие пещеры, можно сказать, что джокайра любили подземную жизнь даже больше, чем мы.

В распоряжении жителей имелась свежая питьевая вода, которая насосами подавалась для пищевых и бытовых нужд. Но одним из недостатков стало отсутствие водопроводной системы: в городе не было дренажных сооружений. «Джоки» не любили водных процедур и удовлетворяли свои гигиенические потребности иным образом. Потребовалось немало усилий для того, чтобы организовать систему канализации и мусоропровода и приспособить их к условиям города. Первоначально упор делался на удовлетворение хотя бы минимальных потребностей; а принятие ванны — что ж, просто роскошь, пока не увеличится подача воды и пропускная способность канализации хотя бы в десять раз. Впрочем, ванна — это все-таки не первая необходимость.

Но все было мелочью по сравнению с решением действительно важной проблемы — организацией гидропонного земледелия, поскольку большинство спящих можно было будить только после того, когда будут заготовлены необходимые запасы продовольствия. Многие требовали всего и сразу, настаивали на немедленном вывозе с корабля всех комплектов гидропонного оборудования, чтобы разместить его и запустить на полную катушку на планете. Но более осторожное меньшинство долгожителей выступало за создание нескольких заводов, продолжая выращивать необходимые культуры и на «Новом Рубеже». Они резонно замечали, что какой-нибудь неизвестный грибок или вирус может погубить урожай на планете — и начнется повальный голод.

Меньшинство, линию которого последовательно поддерживали Форд и Барстоу (в этом им немало помогал и капитан Кинг), добилось своего: на планету был перемещен один гидропонный сельскохозяйственный комплекс, который предварительно разбили на более мелкие подкомплексы, чтобы их удобно было перевозить в космических шлюпках.

Но даже и тут, как оказалось, перестарались. Натуральные продукты джокайра вполне годились в пищу, а сами аборигены охотно делились ими. Теперь усилия были направлены на то, чтобы культивировать на новых плантациях растения с Земли, пополняя ассортимент выращиваемых на планете культур. Джокайра взяли эту заботу на себя и доказали, что являются неплохими фермерами (их благодатная земля даже не нуждалась в искусственных удобрениях), и, казалось, все были в восторге от того, что могут доставить радость новоселам.

Как только позволили условия, Форд перевел в город свой штаб по переселению, а Кинг остался на корабле. Спящих долгожителей будили по мере необходимости и возможностей с учетом той новой роли, которая им отводилась на планете. И хотя уже было достаточно продовольствия, воды и отстроены жилища, многое еще следовало сделать, чтобы обеспечить минимальный комфорт и приличные условия жизни. Культурные традиции землян и джокайра разительно отличались друг от друга. Джокайра вели себя очень дружелюбно и пытались помогать землянам, но иногда они никак не могли понять, почему пришельцы делают то или другое. Аборигены так и не свыклись с идеей невмешательства в личную жизнь: все здания в городе не имели перегородок, а несущими конструкциями для них служили колонны или столбы. Джокайра никак не могли взять в толк, зачем людям нужно разделять эти милые их сердцу длинные свободные пространства и по каким таким причинам человек иногда хочет побыть один.

Очевидно (до конца это выяснить не удалось, потому что уровень общения с ними не был адекватным), они в конце концов решили, что уединение имеет для землян значение в связи с их религиозными верованиями. Во всяком случае, вскоре они и в этом стали оказывать гостям помощь, принося тонкие листы из неизвестного материала, который можно было использовать для перегородок — правда, только с помощью местных инструментов. Попытки изучить структуру материала, которые неизменно заканчивались неудачей, доводили земных инженеров до умопомрачения. Материал был коррозиеустойчив, и даже его обработка кислотой не возымела никакого действия. Сверхтвердые алмазные инструменты разлетались от прикосновения к нему на куски, он не плавился от жары и не крошился от холода. Материал оказался на удивление свето-, звуко- и лученепроницаемым. Предел его прочности при растяжении невозможно было определить по той простой причине, что его нельзя было поломать. Но при помощи инструментов джокайра, даже если ими пользовались земляне, можно было его резать, трансформировать и соединять с другими такими же листами.

Земным инженерам ничего не оставалось, как смириться с фактом существования такого вещества. По степени технологического контроля над природой джокайра были похожи на землян, однако их развитие шло по несколько иному пути.

Самые главные различия между двумя культурами лежали не в области техники. При том, что джокайра были необычайно дружелюбны и во всем старались помочь, они не были людьми. И мыслили по-другому, оценивая по-своему действительность; и общественные структуры, и строение языка указывали на наличие качеств, не присущих человеку.

Оливер Джонсон, семантик, которому поручили разработать язык для общения, сначала счел свою задачу очень простой, пользуясь таким надежным каналом связи, как Ханс Уизерол.

— Конечно, Ханс — не гений, — пояснял он Слейтону Форду и Лазарусу. — Он многого не умеет, поскольку все-таки слаб умом. Знает лишь малое количество слов, которое я могу перевести с его помощью, а некоторые идеи он, к сожалению, не может даже воспринять. Но в целом мне уже удалось составить довольно неплохой глоссарий, который в дальнейшем можно будет дополнить.

— А разве этого еще недостаточно? — поинтересовался Форд. — Я где-то читал, что для передачи практически любой идеи достаточно около восьмиста слов.

— Да, в какой-то степени это так, — согласился Джонсон. — В обычных ситуациях можно обойтись и тысячей слов. Я отобрал около семиста их терминов, в основном глаголов и существительных, чтобы составить для нас обиходный словарь. Но вот с тонкостями и оттенками придется подождать, пока мы не узнаем и не поймем их лучше. Пока нам не хватает слов, чтобы заняться высокими абстракциями.

— Ерунда, — заметил Лазарус. — Семи сотен слов должно хватить. Вот лично я, например, не собираюсь заниматься с ними любовью или обсуждать поэтические произведения.

Как оказалось, такой подход во многом был оправданным; большинство колонистов за две-три недели смогли запомнить достаточно джокайранских слов и уже вскоре болтали на этом странном наречии так, словно это был их родной язык. Все земляне знали семантику и владели мнемоническими навыками; они, движимые необходимостью, довольно легко освоили основные слова и понятия. К этому вынудили их обстоятельства, но, кроме того, здесь была и возможность попрактиковаться. Пожалуй, только небольшое число закоренелых провинциалов полагало, что именно «туземцам» стоит заняться изучением английского языка.

Но джокайра не учили английского. Во-первых, никто из них не проявил к этому ни малейшего интереса. Во-вторых, наивно было бы полагать, что миллионы этих существ займутся изучением языка каких-то нескольких десятков тысяч поселенцев. И в любом случае почти полное отсутствие верхней губы не позволило бы им выговаривать такие губные звуки, как «м», «п» или «б», тогда как земляне могли без особого труда произносить гортанные, свистящие и шипящие звуки, да издавать щелчки, с помощью которых общались местные жители.

Лазарусу пришлось пересмотреть свое прежнее нелестное мнение о джокайра. Если привыкнуть к их необычной внешности, их просто нельзя было не полюбить, ведь они были так гостеприимны, щедры и дружелюбны. Лонг особенно привязался к Креелю Сарлоо, который практически выполнял роль связного между Кланами и джокайра. Среди своих соплеменников Сарлоо занимал должность, которую приблизительно можно было перевести как «начальник», «отец», «священник» или «вождь» племени, к которому он принадлежал и которое носило имя Креель. Он пригласил Лазаруса к себе в гости. А жил он в городе, расположенном неподалеку от поселения колонистов.

— Мои люди хотят увидеть тебя и понюхать твою кожу, — сообщил он. — Это доставит им большую радость. И Боги будут довольны.

Казалось, Сарлоо не мог произнести ни одной фразы без упоминания о Богах. Впрочем, Лазарусу это было безразлично; он был вполне терпим к другим религиям.

— Я обязательно приду, дружище Сарлоо. Для меня это тоже будет большой радостью.

Сарлоо повез его на обычном для джокайра средстве передвижения, которое представляло собой бесколесную тележку и очень напоминало ступу, она могла двигаться бесшумно и довольно быстро над землей, скользя у самой ее поверхности. Лазарус присел на корточки, держась за борт посудины, а Сарлоо тем временем мчался на такой скорости, от которой у Лонга перехватило дыхание.

— Сарлоо! — Лазарус вовсю старался перекричать свист ветра. — Как эта штука работает? Что ею движет?

— Это Боги дышат на… — он употребил слово, значение которого было неизвестно собеседнику, — и способствуют его перемещению.

Лазарус попросил объяснить более подробно, но вскоре прекратил расспросы. В ответах ему почудилось что-то хорошо знакомое, и он теперь вспомнил, что именно. Когда-то на Венере он объяснял одному инженеру, как встарь работали дизельные двигатели. Тогда он и не пытался сохранить этот принцип в тайне — просто у них с собеседником не хватало общих понятий, терминов, чтобы описать это явление.

Ну что ж, решил он, попытаемся выяснить это другим способом.

— Сарлоо, я хотел бы посмотреть на то, что происходит внутри, — настаивал Лазарус, показывая на предмет, похожий на двигатель. — У тебя есть картинки?

— Картинки есть, — ответил Сарлоо, — но они сейчас находятся в храме. — Он укоризненно посмотрел своими большими глазами на Лазаруса, давая ему понять, что у него не хватает благоговения перед Богами. Лазарус поспешил сменить тему.

Воспоминания о венерианцах заставили его задуматься и о другом. Обитатели Венеры, отрезанные от остальной Солнечной системы густой облачностью, просто ничего не знали об астрономии. Прибытие землян заставило их пересмотреть свои концепции мироздания, но лишь частично. Земляне имели все основания полагать, что и после этого их представления не очень-то изменились. Лазарусу было интересно знать, что думают джокайра о визитерах. Они ведь даже не удивились, а почему?

— Сарлоо, — вновь заговорил он, — ты знаешь, откуда пришел я и мои собратья?

— Знаю, — ответил Сарлоо. — Вы прилетели с далекой звезды — такой далекой, что сменится множество времен года, пока даже свет пройдет это расстояние.

Лазарус посмотрел на него, приятно удивившись:

— Кто рассказал тебе об этом?

— Боги. И твой брат Либби тоже говорил.

Лазарус готов был отдать голову на отсечение, что боги ничего и не слыхали об этом, пока Либби сам не растолковал Креелю Сарлоо всю правду, но решил не возражать. Кроме того, ему не терпелось спросить Сарлоо, удивился ли он появлению пришельцев из космоса, но не смог вспомнить ни одного слова, которым джокайра обозначают недоумение или удивление. Тем временем Сарлоо продолжал:

— Праотцы моего народа подобно вам тоже летали в небесах, но это было еще до появления Богов. Но мудрые Боги попросили нас этого не делать и остаться здесь.

А вот это уже ложь чистой воды, подумал Лазарус. На всей планете не было ни малейшего признака того, что джокайра хоть когда-нибудь поднимались в воздух.

В этот вечер в доме Сарлоо Лазарусу пришлось стать участником необычного действа, которое, как он предполагал, представляло собой изысканный прием и развлечение гостя, то есть его самого. Он сидел на корточках возле Сарлоо на невысокой платформе посреди широкой комнаты, где жили члены рода Креель, и добрых два часа выслушивал жуткое завывание, которое, надо полагать, было чем-то вроде джокайранского песнопения. Про себя Лазарус отметил, что если дюжине собак одновременно наступить на хвост, то эти звуки будут куда приятное, чем то, что ему пришлось услышать, но он с достоинством выдержал испытание и даже пытался всем видом показать, что все это ему чертовски нравится.

Лонг вспомнил, как Либби доказывал, что этот массовый вой действительно представляет собой джокайранскую музыку и что землянам она со временем даже может понравиться, если они прочувствуют ее особую мелодику. Лазарус сильно в этом сомневался, однако вынужден был признать, что Либби во многом понимал джокайра лучше него. Например, Энди просто был в восторге, обнаружив математические способности у аборигенов. В частности, они могли манипулировать цифрами почти так же, как и он, обладавший необычными для землян способностями. Применявшиеся ими методы вычислений разительно отличались от земных. Число, любое число — большое или малое — они воспринимали как уникальную данность, которую можно постичь только целиком, не разбивая ее на более мелкие элементы. Кроме того, они оперировали для своего удобства любыми системами исчисления, пользуясь рациональными и иррациональными числами, а то и вовсе какими-то особыми методами.

Просто счастье, отмечал про себя Лазарус, что Либби — «математический переводчик» в общении с планетянами, иначе землянам вряд ли удалось бы понять принцип действия многих технологий, с которыми знакомили их джокайра. Но при этом он не мог не задаться вопросом, почему джокайра не проявляли ни малейшего интереса к земным технологиям, которые им демонстрировали пришельцы?

Неблагозвучные завывания стихли, и Лазарус снова сосредоточился на происходящем. Принесли пищу, и джокайра разделались с ней с таким же массовым энтузиазмом, как они делали любое другое дело. «Достоинство отдельного человека, — подумал Лазарус, — вещь, о которой эти ребята вряд ли слыхали». Огромная чаша около полуметра в диаметре с какой-то дымящейся аморфной массой была выставлена перед местом, где сидел Сарлоо. Не меньше десятка Креелей моментально столпились вокруг нее и принялись пожирать, даже и не думая уступать место своим старшим собратьям. Не церемонясь, Сарлоо оттолкнул нескольких своих родственников и запустил руку в блюдо, захватив кусок массы. Затем он скатал ее в комок и поднес два больших пальца ко рту Лазаруса. Лонг не отличался особой брезгливостью, но все же ему стоило немалых усилий напомнить самому себе, что пища джокайра вполне годится для землян и что от них он не добьется вразумительных ответов, если не попробует отборное кушанье.

Он откусил довольно приличный кусок. Гм… Неплохо: что-то мягкое и липкое без особого запаха. Не особенно вкусно, однако есть можно. Твердо решив не посрамить род человеческий, он съел еще немного массы, мысленно обещая себе вскоре поесть по-настоящему. Когда же Лазарус почувствовал, что еще один кусок может стать последним в его жизни, большой жизненный опыт подсказал ему довольно простой выход из положения. Вытащив из тарелки аппетитное на вид варево, Лонг скатал из него мячик, который и предложил Сарлоо.

Этот жест был воспринят с пониманием. Весь остаток трапезы Лазарус кормил Сарлоо, кормил до тех пор, пока руки не устали, пока он искренне не подивился способности своего хозяина проглотить такое количество еды.

Поев, они заснули, и Лазарус спал вместе со всеми, в буквальном смысле — одной семьей. Джокайра спали там же, где и ели, без каких бы то ни было кроватей, и ложились, где придется, как падающий с дерева лист или как щенята, пристроившиеся возле своей матери. К своему удивлению, Лазарус спал хорошо и проснулся только тогда, когда солнце появилось в дырявой крыше пещеры и игриво брызнуло своими лучами ему в глаза, возвещая о новом дне. Сарлоо спал рядом, мирно и почти по-земному похрапывая. Лонг почувствовал, что какой-то маленький джокайра удобно примостился прямо у него на животе.

Вдруг Лазарус услышал у себя за спиной какое-то движение и резко обернулся. Еще один маленький джокайра, по земным меркам — лет шести, вытащил спрятанный у него бластер и теперь с любопытством разглядывал своими большими глазами дуло и спусковой крючок. Осторожно забрав у малыша смертельную игрушку, Лазарус с облегчением отметил, что предохранитель на месте, и пристегнул оружие к ремню. Ребенок с обидой посмотрел на него и, казалось, он вот-вот расплачется.

— Тс-с! — прошептал Лонг. — А то разбудишь всех.

Он взял малыша на руки и, прижав к себе, стал убаюкивать; маленький джоки прильнул к нему, уткнулся своим влажным ротиком в плечо и вскоре засопел.

«Маленький симпатичный чертенок, — подумал Лазарус, глядя на юного джокайра. — Возможно, я и полюбил бы тебя, если бы смог хоть когда-нибудь привыкнуть к твоему запаху».

Некоторые инциденты между двумя цивилизациями могли показаться забавными, если бы не несли в себе потенциальные неприятности: взять, например, случай с сыном Элинор Джонсон, Хьюбертом. Этот долговязый юнец был приставлен наблюдать за порядком на тротуарах. Однажды он сидел, наблюдая, как два техника, один из которых был человеком, а другой — джокайра, приспосабливали джокайранский источник питания к какому-то земному механизму. Возможно, мальчик понравился джокайре, и тот с наилучшими намерениями взял его на руки.

Мальчик заплакал. Мать, которая старалась не упускать его из виду, сцепилась с джокайра. Конечно, у нее не хватило сил повергнуть наземь этого верзилу, но инцидент оставил неприятный осадок.

Администратор Форд и Оливер Джонсон приложили максимум усилий, чтобы объяснить изумленным джокайра, что же произошло. К счастью, они просто опечалились, не собираясь мстить людям.

Форд вызвал Элинор Джонсон к себе.

— Своим поступком вы поставили под удар всю нашу колонию!

— Но я ведь только…

— Не возражать! Если бы вы не баловали своего ребенка, он не стал бы визжать. И если бы вы не были законченной идиоткой, то не стали бы давать волю рукам. После этого случая мы отдадим мальчика в обычное воспитательное заведение, и вам придется с ним расстаться. Если я увижу еще хотя бы одно проявление враждебности к джокайра с вашей стороны, я прикажу вас надолго заморозить. Можете идти!

Почти такие же строгие меры Форд вынужден был применить и к Дженис Шмидт. Интерес, который джокайра проявили к Хансу Уизеролу, распространялся на всех дефективных телепатов. Казалось, планетян бросало в благоговейную дрожь от одной только мысли, что эти ребята могли общаться с ними непосредственно. Креель Сарлоо сообщил Форду о том, что джокайра хотели бы поместить телепатов в отдельном храме вдали от поселений остальных землян и что планетяпе хотели бы ухаживать за каждым из них персонально. Это больше походило на приказ, чем на просьбу.

Дженис Шмидт нехотя подчинилась увещеваниям Форда. В этом джокайра необходимо было пойти навстречу в знак благодарности за то, что они сделали для всех землян, и Дженис ревностно наблюдала, как за ее мальчиками ухаживают няньки-джокайра.

Однако все телепаты, уровень интеллекта которых хоть ненамного превышал уровень Ханса Уизерола, при одном только приближении джокайра-нянек впадали в психоз, и вывести их из этого состояния было невозможно. Таким образом, Форд получил еще одну головную боль. Дженис Шмидт действовала более решительно и изобретательно, чем Элинор Джонсон. Форду пришлось вырвать у нее клятву, что она будет вести себя смирно под угрозой увольнения и лишения возможности видеть своих «дорогих деток». Креель Сарлоо, расстроенный и потрясенный до глубины души, пошел на компромисс, позволив Дженис и нескольким младшим сестрам из ее персонала заботиться о бедных психопатах, тогда как джокайра продолжали ухаживать за самыми слабоумными пациентами.

Но наибольшая проблема возникла из-за… родовых имен.

У всех джокайра были собственное имя и фамилия. Число родовых имен было ограничено, почти так же, как в Кланах. Фамилия аборигена также указывала на его племя и храм, который он обожествлял.

С этим и пришел Креель Сарлоо к Форду.

— Великий Отец Дивных Братьев, — сказал он, — настало время вам и вашим детям выбрать себе родовое имя.

Так или примерно так прозвучало заявление Крееля Сарлоо в переводе на земной язык.

Форд уже успел привыкнуть к трудностям в общении о джокайра.

— Сарлоо, друг мой и брат, — ответил он, — я слышу твои слова, но не понимаю их. Объясни мне, что ты имеешь в виду.

Сарлоо стал объяснять снова: «О дивный брат, времена года сменяют друг друга, и наступает период созревания. Боги сообщили нам, что вы, Дивные Братья, уже многому научились (?) и теперь должны выбрать себе племя и родовое имя. Я пришел, чтобы обсудить наши приготовления (церемонии?), после которых каждый выберет себе фамилию. Сейчас я говорю от имени Богов. Но я также скажу и от себя лично, что мне доставит огромную радость, если вы, мой брат Форд, выберете храм Креелей».

Форду нелегко было понять, чего от него хочет собеседник.

— Я очень рад слышать о твоем желании, чтобы я носил твою фамилию. Но у моих собратьев уже есть собственные фамилии.

Сарлоо сморщил и без того безобразные губы.

— Их нынешние имена — не более чем простые слова. Теперь же им необходимо получить настоящие фамилии, войти в свой храм и избрать себе божество, которому они будут поклоняться. Дети растут и вырастают, когда-нибудь они перестают быть детьми.

Форд понял, что ему необходимо с кем-то посоветоваться.

— Это нужно сделать прямо сейчас?

— Не сегодня, но в ближайшем будущем. Боги терпеливы.

Слейтон пригласил к себе Заккура Барстоу, Оливера Джонсона, Лазаруса Лонга и Ральфа Шульца и рассказал им о своем разговоре. Джонсон несколько раз прокрутил запись разговора, стараясь вникнуть в смысл сказанного. Он подготовил несколько вариантов перевода, однако не смог прибавить ничего нового по существу дела.

— Похоже, речь идет о том, чтобы обратиться в их веру или же убраться, — заключил Лазарус.

— Да, — согласился Барстоу, — речь наверняка идет об этом. Ну что ж, я думаю, мы можем себе позволить пойти на эксперимент. Лишь немногие из нас имеют столь сильные религиозные предрассудки, чтобы отказаться раз или два поцеловать изваяние их Богов для нашего всеобщего блага.

— Пожалуй, вы правы, — отозвался Форд. — Что касается меня, то мне ничего не стоит добавить «Креель» к моей фамилии и принять участие в их ритуале, если это поможет сохранить наши мирные отношения. — Он нахмурился. — Правда, я не хотел бы, чтоб наша культура стала зависимой от них.

— Можете не беспокоиться, — вмешался Ральф Шульц.

— Что бы мы ни сделали для их удовольствия, для культурной ассимиляции нет никаких оснований; ведь у землян умственная организация гораздо выше, чем у них — да что там даже сравнивать!

— А хорошо бы сравнить, — заметил Лазарус, — и посмотреть, что из этого получится.

— Что вы хотите сказать? — забеспокоился Форд.

— Да ничего особенного. Только я никогда не разделял вашего оптимизма по поводу этой планеты.

Они сошлись на том, чтобы сначала попробовал один человек, а потом подготовились остальные. Лазарус хотел это взять на себя по праву старшинства, Шульц — исходя из профессионального интереса, однако Форд волевым решением назначил себя самого, заявив, что это входит в его обязанности.

Лазарус провел его до ворот храма, где должно было состояться посвящение. Форд снял всю одежду, совсем как джокайра, а Лазарусу было позволено остаться в кильте, поскольку ему не нужно было заходить внутрь. Кстати, многие из колонистов, когда позволяли обстоятельства, ходили нагишом, но Лазарус ни за что бы не решился. Во-первых, это противоречило его привычкам, а во-вторых, бластер на голом бедре выглядел бы, мягко говоря, очень несимпатично.

Креель Сарлоо поприветствовал их и проводил Форда в храм.

— Выше нос, парень! — успел им вслед крикнуть Лазарус.

Закурив сигарету, Лонг остался ждать товарища. Он все время прохаживался взад и вперед, не в состоянии даже присесть на минуту, да и часов у него с собой не было, чтобы определить, как долго длится процедура.

Наконец дверь храма открылась, и из нее повалила толпа аборигенов. Они были крайне возбуждены, и никто из них даже не подошел к Лазарусу. Когда джокайра расступились, сквозь образовавшийся проход стремительно пробежал какой-то человек и помчался вперед сломя голову.

В бегущей фигуре Лазарус узнал Форда. Тот даже не остановился в том месте, где ждал его Лонг, а пулей пролетел мимо. Споткнувшись о камень, Форд упал, и Лазарус поспешил ему на помощь.

Он даже не пытался подняться, а лежал, распластавшись, уткнувшись лицом вниз, и только его плечи судорожно подергивались от рыданий. Лонг наклонился и стал поднимать друга.

— Слейтон, — произнес он, — что случилось? Что они сделали с тобой?

Форд повернулся к нему, и Лазарус увидел искаженное страхом лицо товарища. Слейтон, по-видимому, узнал Лазаруса и постарался взять себя в руки, но по-прежнему был не в состоянии произнести ни единого слова. Он бросился к Лонгу, обхватил его за шею и зарыдал еще сильнее, чем прежде.

Лазарус вырвался из объятий и с силой встряхнул Форда, ударив его несколько раз по щекам.

— Ну, давай, дружище! Скажи, что они сделали с тобой?

Форд перестал рыдать, хотя по-прежнему дрожал. Он так и не смог ничего произнести, только смотрел невидящим взглядом куда-то вдаль. Весь побледнев, чего с ним не случалось, Лазарус судорожно потянулся к бластеру и с силой нажал на курок. В нескольких шагах от него Сарлоо остановился, но не из страха перед оружием, которое он никогда не видел, а потому, что испытал чувство, которое земляне назвали бы презрением.

— Это все ты! — Всердцах крикнул Лазарус. — Что ты с ним сделал? — Он остановился и перевел дух, сообразив, что Сарлоо не знает земного языка. — Что случилось с моим братом Фордом?

— Забирайте его, — сказал Сарлоо, презрительно поджав свои безобразные губы. — Плохо. Очень плохо.

— Вот только не тебе об этом судить! — бросил Лазарус, даже не подумав переводить это на их дурацкий язык.

3

Оперативная группа собралась в том же составе, за исключением председательствующего. Лазарус рассказал о происшедшем, а Шульц доложил о состоянии здоровья Форда.

— Врачи не нашли у него никаких отклонений. Единственное, что можно утверждать наверняка — Администратор находится сейчас в крайне тяжелом психическом состоянии. Мы не можем пока наладить с ним контакт.

— А он вообще сможет заговорить? — забеспокоился Барстоу.

— Пока он может произносить одно-два слова, попросить воды или еще чего-нибудь. Любые попытки выяснить причину его беспокойства моментально доводят его до крайней истерии.

— Вы уже поставили диагноз?

— Если отбросить в сторону профессиональные термины, я бы просто сказал, что Слейтону пришлось испытать смертельный испуг. Правда, я и раньше видел проявления синдрома страха, но ни с чем подобным все-таки не сталкивался.

— А мне как-то пришлось столкнуться, — неожиданно сказал Лазарус.

— Правда? А как это было?

— Однажды, — продолжал Лазарус, — лет двести назад, когда я был еще совсем мальчишкой, я поймал взрослого койота и засунул его в клетку; мне казалось, что я могу его выдрессировать и сделать из него охотничьего пса. Конечно, у меня ничего не получилось.

На несколько секунд воцарилась напряженная тишина. Наконец отозвался Шульц:

— Я что-то не совсем понял, о чем вы говорите. При чем тут ваш койот?

— Пока что это всего лишь моя догадка, — медленно ответил Лазарус. — Слейтон единственный, кто знает всю правду, но он не может говорить. Вот что я думаю: мы с самого начала должны были понять, что с этими джокайра не все в порядке. Мы жестоко ошиблись, когда решили, что это — люди на том лишь основании, что они чем-то похожи на нас, что их образ жизни напоминает наш. На самом деле это всего лишь домашние животные! — Он остановил их возражения решительным жестом. — Не спешите спорить! На этой планете есть-таки люди. Настоящие люди. Они живут в храмах, и джокайра называют их Богами. Ничего себе Боги!

Лазарус так и не дал никому вставить слова.

— Я знаю, что вам тоже в это трудно поверить. Я всего лишь делюсь с вами своими догадками. Уверен, что кто-то живет в этих храмах — и кто бы это ни был, они обладают такой силой и знаниями, что могут выдавать себя за Богов — если хотите, можете их так и называть. Кем бы они ни были — это действительно господствующая раса на этой планете, ее население! Все остальные для них — будь то «джоки» или мы — всего лишь животные, дикие или ручные. Мы ошиблись, думая, что местная религия — это не более чем предрассудки. Все гораздо сложнее.

— И ты считаешь, этим можно объяснить то, что произошло с Фордом? — сказал Барстоу.

— Я действительно так думаю. Он встретился с типом по имени Креель, и тот чуть не свел его с ума.

— Если я правильно понял, — заключил Шульц, — по вашей теории, любой человек, подвергшийся этой… этому воздействию… может сойти с ума?

— Не совсем, — угрюмо ответил Лазарус. — Меня гораздо больше пугает то, что после такого воздействия я могу остаться чуть ли не единственным, кто останется при своем уме!

С этого дня джокайра прекратили всякие контакты с землянами. И правильно сделали, иначе нарвались бы на неприятности. Над городом витал страх, и он был сильнее смерти, ведь его источником было нечто неведомое, само знание о котором могло превратить человека в бессловесную скотину. Джокайра больше никому не казались безобидными друзьями, весьма грубоватыми, несмотря на все свои технические достижения. Их воспринимали как марионеток, которыми пользовались невидимые могущественные существа, скрывавшиеся в «храмах».

Не было смысла проводить голосование; с единодушием толпы, бегущей из горящего дома, земляне хотели поскорее покинуть это опасное место. Заккур Барстоу принял командование на себя.

— Свяжитесь с Кингом и скажите ему, чтобы немедленно были высланы все шлюпки. Мы просто обязаны в кратчайшие сроки выбраться отсюда. — Барстоу бессильно опустился в кресло. — Как ты думаешь, Лазарус, сколько вещей мы сможем погрузить на шлюпку за один раз? Сколько времени понадобится на возвращение?

Лазарус что-то буркнул в ответ.

— Что ты говоришь?

— Я сказал, что дело здесь не во времени; весь вопрос в том, позволят ли нам это сделать. Эти ребята из храмов вполне могут захотеть пополнить нами свое стадо!

Конечно, Лазарус был нужен землянам как первоклассный пилот, но в этой ситуации он прежде всего был необходим как руководитель, который может управлять толпой. Заккур поручил ему сформировать группу из дюжих молодцов для поддержания порядка, но не успел сказать об этом, как Лонг вдруг заметил приближавшегося к ним издалека Крееля Сарлоо.

Не дожидаясь, пока тот подойдет ближе, Заккур пошел ему навстречу, но метрах в пяти от туземца вдруг почувствовал, как какая-то сила остановила его. Барстоу не успел даже сообразить, что произошло, как Сарлоо заговорил первым.

— Я приветствую вас, несчастный брат.

— Приветствую тебя, Креель Сарлоо.

— Боги говорили с нами. Ваш род никогда не сможет стать человеческим /?/. Вы и ваши братья должны покинуть эту планету.

Лазарус глубоко вздохнул от облегчения.

— Мы покидаем вас, Сарлоо, — ответил Барстоу.

— Боги требуют, чтобы вы улетели отсюда. Пришлите ко мне брата Либби.

Заккур послал гонца за Либби и снова вернулся к Сарлоо, но джокайра, похоже, больше не о чем было говорить с землянами; он, казалось, даже не замечал их присутствия.

Наконец пришел Либби. Сарлоо отвел его в сторону и долго о чем-то говорил. Барстоу и Лазарус стояли не так уж и далеко, но услышать ничего не могли, потому что собеседники говорили очень тихо. Лонга это сильно беспокоило. «Ведь это же надо, — мысленно ругал он самого себя. — Я должен был давно попытаться понять, как они это делают, но ведь нигде не видно никаких механизмов или оборудования!»

Поговорив с Либби и даже не попрощавшись, Сарлоо заковылял прочь. Подойдя поближе, Либби пересказал суть разговора.

— Сарлоо сказал мне, — его брови даже поползли вверх от удивления, — что мы должны полететь на планету, которая находится на расстоянии — вы не поверите — тридцати двух световых лет отсюда! Так решили Боги. — Он замолчал, все еще, вероятно, пытаясь осмыслить услышанное.

— Не стоит беспокоиться, — подбодрил его Лазарус.

— Нужно сказать спасибо, что они просят нас улететь. Как я догадываюсь, они легко могли бы превратить нас всех в лепешку. Когда мы будем в космосе, то сможем изменить маршрут по своему усмотрению.

— Я тоже на это надеюсь. Но больше всего меня настораживает то, что они оставляют нам лишь около трех часов, чтобы убраться из этой системы.

— Но ведь это же невозможно! — воскликнул Барстоу.

— У нас даже нет здесь достаточного количества шлюпок!

Лазарус ничего не ответил. Да и что, собственно, тут было говорить…

Заккур быстро изменил свое мнение. То же пришлось сделать и Лазарусу, причем не по своей воле. Поторапливая и подталкивая своих собратьев к стартовой площадке, где продолжалась погрузка людей в первые шлюпки, он вдруг ощутил, что какая-то сила влечет его вверх, отрывая от земли. Он попытался было сопротивляться, но земля уже ушла из-под ног и через каких-то несколько секунд он заметил, что летит ввысь. Тогда Лонг закрыл глаза, посчитал до ста и снова открыл их. По расстоянию до земли он определил, что пролетел уже добрых две мили.

С поверхности из разных точек поднимались в несметных количествах какие-то существа, подобно летучим мышам, стаями вылетающим на ночную охоту. Некоторые из них были так близко от него, что он мог разглядеть даже их очертания и лица. Это были земляне, долгожители из Кланов, впрочем, в этом можно было не сомневаться.

Уже давно исчезла линия горизонта, планета приобрела свою обычную сферическую форму, небо потеряло свою голубизну. Но, как ни странно, дышать было не трудно и кровяные сосуды не лопались от перегрузок.

Они устремились под воздействием невидимой силы в открытые шлюзы «Нового рубежа», как пчелы, влетающие в дупло за пчеломаткой. Оказавшись внутри космолета, Лазарус впервые за долгое время вздохнул свободно. «Фух!» — подумал он. «Все-таки приятно, черт побери, оказаться в безопасности».

Как только Либби тоже оказался на борту, он сразу же постарался отыскать капитана Кинга. Услышав приказ, переданный Богами через Сарлоо, капитан крепко задумался.

— Не знаю, что и сказать, — сказал он. — Вы знаете этих аборигенов лучше меня, я и был-то у них всего пару раз. Но, если между нами, то способ вашей доставки на корабль наталкивает на определенные размышления. Это одна из самых необычайных картин, которые мне пришлось за последнее время наблюдать.

— А я бы еще добавил, что это ощущение не спутаешь ни с каким другим, — на полном серьезе добавил Лазарус.

— Лично я теперь понимаю прыгунов с трамплина. Хорошо, что ты открыл шлюзы корабля.

— Я их не открывал, — сухо ответил Кинг. — Это было сделано без меня.

Они пришли в диспетчерскую, собираясь включить двигатели и сориентировать корабль совсем не туда, куда им приказали лететь планетные Боги, и уже потом, во время полета, выбрать себе подходящий маршрут.

— Та планета, о которой тебе говорил Сарлоо, — поинтересовался Кинг, — к какому типу звезд относится?

— Это — планета типа Земли, которая вращается вокруг своего светила. У меня есть ее координаты, и, кроме того, их можно проверить по каталогам. Но лучше нам о ней забыть, ведь это так далеко!

— Тогда поехали! — сказал Кинг и осекся. На экране монитора картина стала резко меняться. Без каких бы то ни было усилий со стороны Кинга, даже без прикосновений к приборам, «Новый рубеж» вновь пришел в движение, словно им руководил неведомый разум.

— Долго говорить тут нечего, — сообщил Либби членам оперативной группы Кингу, Заккуру Барстоу и Лазарусу Лонгу. — Мне удалось определить, что наш курс соответствует заданному Креелем Сарлоо и его Богами. Мы все время наращивали скорость, и невозможно было по звездам просчитать, где мы пролетаем. В данный момент я не могу сказать, где мы находимся и куда направляемся.

— Постарайся сосредоточиться, Либби, — настаивал Лазарус. — Или хотя бы попробуй догадаться.

— Что ж… Если мы сейчас идем по линейной траектории — а в этом я пока не уверен — то мы можем когда-нибудь прибыть в район звезды РК3722, то есть туда, куда указывал Креель Сарлоо.

— Вот, черт! — с негодованием произнес Лазарус. — Кинг, ты пробовал замедлить полет?

— Да, — отрезал капитан. — Приборы не работают.

— Веселенькое дельце! Энди, когда мы приблизительно сможем туда добраться?

Либби беспомощно пожал плечами.

— У меня нет никаких ориентиров. А как тут вычислишь время, если пространственные координаты неизвестны?

Время и пространство — понятия неразделимые и представляющие единое целое… Либби еще долго думал над этим, когда все ушли. Конечно, в ограниченном пространстве корабля вычислить бортовое время не составляет труда. Часы на корабле тикали, звенели или просто шли; люди спали и просыпались, ели и пили, отдыхали и занимались полезными делами. Но за пределами этого крохотного мирка вычислить что-то было невозможно, там происходило нечто совсем иное, и теперь даже связь с прошлым была утрачена. Сколько ни смотри на монитор и на показания приборов, больше ничто не связывает корабль с другими частями Вселенной.

Да и какой Вселенной? Ее просто не стало.

Продолжают ли они двигаться? И вообще, существует ли движение, когда его невозможно определить, взяв что-либо за точку отсчета?

И все же пассажиры явственно ощущали воздействие искусственной гравитации, вызываемой вращением корабля. Вращением относительно чего? Могло ли случиться так, что у космоса имеется истинное, абсолютное и нереляционное строение, собственная структура, подобная постулированной в давным-давно отброшенной теории «эфира», которую классические эксперименты Микельсона-Морли не смогли доказать на практике? Нет, не просто доказать — ведь при этом была отброшена сама возможность его существования? По этой же причине отрицалось и превышение скорости света. Действительно ли их корабль смог превысить ее? Не напоминает ли этот космолет огромный гроб, в котором вместо пассажиров летят в никуда и в неизвестно какое время некие призраки?

Но нет, ведь лопатка действительно зачесалась, да и желудок давал о себе знать, от долгого сидения затекла нога… Если это смерть, решил Либби, то в материальном отношении она ничем не отличается от жизни.

Восстановив душевное равновесие, Энди вышел из диспетчерской и направился в давно облюбованный им ресторанчик, одновременно обдумывая пути решения математической задачи в свете новых известных природных явлений. Он сразу же отказался от осмысления того, каким образом гипотетические боги джокайра телепортировали долгожителей с планеты на космический корабль. Получить хоть какие-нибудь, а тем более измеримые данные не было никакой возможности. Лучшее, что мог бы сделать в такой ситуации непредвзятый ученый — это зафиксировать факт и указать, что научного объяснения ему пока нет. А факты ведь вещь упрямая — вот сейчас он сидит в корабле, а всего несколько часов назад беседовал на планете с представителем джокайра; о реальности происшедшего говорило и то, что врачи под руководством Шульца накачивали успокоительным тех землян, для кого неожиданный отлет оказался тяжким испытанием.

Либби пока не мог дать объяснение всему происходящему и, не располагая необходимыми данными, даже не пытался этого сделать. А вот проблемой проявления всеобщих закономерностей в незнакомой среде — одной из основных задач физики — он занялся бы с удовольствием.

Если отбросить необычайные способности к математике, Либби был обычным человеком. Ему нравилась непринужденная атмосфера «Клуба» — столовой 9Д, однако, несколько по иным причинам, чем Лазарусу. Компания людей, которые были младше по возрасту, успокаивала душу, а Лазарус был единственным из старших, с кем он чувствовал себя свободно.

Зайдя в клуб, он узнал, что в течение ближайшего времени пообедать ему не удастся; хозяйственная служба оказалась явно неподготовленной к такому наплыву людей. Но зато там уже сидел Лазарус и его друзья; Нэнси Уизерол подвинулась и уступила место Либби.

— Я как раз собиралась поговорить с вами, — сказала она. — Лазарус любезно согласился помочь мне. Куда же мы летим на этот раз и когда мы будем на месте?

Либби изложил свое мнение как можно доступнее. Нэнси поморщилась.

— Ничего себе, прогнозик! Как я понимаю, малышке Нэнси снова придется надолго заснуть.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вот вы когда-нибудь пробовали ухаживать за нашими сомнамбулами? Ну, конечно, нет, ведь это утомляет! Переворачивать их, правильно складывать руки, оберегать от пролежней, переставлять с головы на ноги, закрывать капсулу и переходить к следующему — и так до бесконечности! Меня уже и так тошнит от человеческих тел, что я готова навеки дать обет безбрачия!

— Ну, зачем уж так сразу, — возразил Лазарус.

В их разговор вмешалась Элинор Джонсон:

— А я рада, что мы снова на корабле. Эти противные джокайра — фу!

Нэнси пожала плечами.

— Ты необъективна, Элинор. Джоки — по-своему неплохие ребята. Конечно, они не такие, как мы, но ведь то же самое можно сказать и о собаках. Ты ведь ничего не имеешь против собак?

— Вот именно, — отозвался Лазарус. — Они и есть собаки.

— Что-то я не понимаю…

— Я не хочу сказать, что они полностью похожи на собак — внешне у них и близко нет ничего общего, они сродни нам и даже в чем-то превзошли нас, но все равно это домашние ручные собачки. Эти существа, которых они зовут «Богами», на самом деле — их хозяева, просто владельцы. Нас нельзя приручить, поэтому хозяева и выгнали нас.

Либби тем временем силился понять, каким образом владельцы джокайра применили массовый телекинез.

— Интересно мне знать, — задумчиво промолвил он, — на что бы все это было похоже, если бы они смогли приручить нас. Они научили бы нас многим превосходным вещам.

— Забудь об этом, — резко оборвал его Лазарус. — Людям не подобает быть чьей-либо собственностью.

— А что же подобает человеку?

— Человек должен сам решать, что ему делать и зачем! — Лазарус встал. — Я, пожалуй, пойду.

Либби тоже было поднялся, но Нэнси остановила его.

— Не уходите, мне нужно вас кое о чем спросить. Какой год сейчас идет там, на Земле?

Либби уже начал было что-то считать, но осекся.

— На этот вопрос я ответить не могу. Это все равно, что спросить: «А много — это сколько?»

— Наверно, я не совсем точно сформулировала вопрос, — призналась Нэнси. — Я не очень-то хорошо разбираюсь в физике, но все же знаю, что время — относительно, а одновременность — это понятие, применимое только к двум точкам, которые находятся недалеко друг от друга в одной и той же системе координат. Но все равно, я хотела бы кое-что узнать. Мы двигались намного быстрее и прошли гораздо большие расстояния, чем кто-либо до нас. Так вот, не отстают ли наши часы от времени в других измерениях или что-то в этом роде?

У Либби на лице появилось такое выражение, с каким обычно опытные физики слушают дилетантские рассуждения о точных науках, да еще и высказанные примитивным языком.

— Вы упомянули о явлении, известном как контракция Лоренца-Фитцджеральда. Но, простите меня, говорить о нем обычными словами — это просто бессмыслица.

— Но почему же?

— Потому что… Гм, потому что языковые средства не в состоянии это явление описать. Формулы, используемые для описания эффекта, обычно называемого контракцией, предполагают, что наблюдатель является одной из составляющих этого феномена. Но при словесном описании получается, что мы стоим где-нибудь в стороне и наблюдаем, что же происходит. Математические формулировки отрицают даже саму возможность такого постороннего наблюдения. Всякий наблюдатель принадлежит своей собственной мировой системе и не может выйти за ее рамки, чтобы вести постороннее наблюдение.

— А если предположить, что сможет? Скажем, если бы у нас сейчас была возможность наблюдать за Землей?

— Ну вот, так я и знал, — сокрушенно заметил Либби. — Я постарался объяснить словами, но все, чего добился, так это внес новую неразбериху. Не существует способа измерения абсолютного времени, когда два события происходят в разных континуумах. Можно измерить лишь промежуток.

— А что же такое тогда промежуток? Столько-то пространства и столько-то времени?

— Да нет же! Промежуток — это… промежуток. Я могу записать это в виде формул и показать, как мы ими пользуемся, но словами этого не передашь. Вот, например, Нэнси: вы смогли бы описать словами партитуру оркестровки симфонии?

— Нет. Впрочем, если постараться, то это сделать можно, однако потребуется в тысячу раз больше времени.

— И музыканты все равно не смогут играть до тех пор, пока вы не переложите ее на нотное письмо. Вот это я и имел в виду, — продолжал Либби, — когда говорил, что простой язык тут не подходит. Однажды я уже попал впросак в подобной ситуации, когда пытался рассказать о действии привода, основанного на световом давлении. Меня спросили, почему — ведь действие привода зависит от потери инерции, а мы здесь, на корабле, этого не почувствовали. Ответа, который бы можно было сформулировать словами, нет. Инерция — это не просто какое-то слово; это математическое понятие, употребляемое в математически определенных средах. Я не смог ничего сказать.

Нэнси, хотя и выглядела озадаченной, продолжала настаивать на своем.

— И все равно в моем вопросе есть смысл, пусть он даже не так сформулирован. Вы ведь не можете послать меня, будто трехлетнюю девочку, поиграть в песочнице и не лезть во взрослые дела. Предположим, если мы развернемся и полетим обратно тем же маршрутом, каким мы прибыли сюда, прямо к Земле — точно так же, только в обратном направлении и удвоив время нахождения корабля в пути — какой год будет на Земле, когда мы вернемся?

— Это будет… Дайте подумать… — В мозгу Либби почти автоматически заработал механизм вычислений с учетом ускорений, интервалов, дифформного движения. Он пытался найти ответ во мраке математических дебрей, как вдруг вся проблема как бы распалась на куски и перестала существовать. Внезапно Энди понял, что у задачи может быть бесчисленное множество решений.

Но ведь это невозможно! В реальной жизни, а не в фантастическом мире математики, такая ситуация была бы абсурдной. На вопрос Нэнси должен существовать один ответ — единственно верный.

Может быть, логические построения теории относительности — всего лишь нелепость? Или же это означает, что физически будет невозможно пройти на обратном пути такие же межзвездные расстояния?

— Мне еще нужно над этим подумать, — сказал Либби и быстро ретировался, не дав Нэнси даже возразить.

Но и уединившись, он все же не смог найти ответ на поставленный вопрос, что, однако, не свидетельствовало об утрате им математических способностей. Либби знал, что может математически описать любую данность, чего бы она ни касалась. Трудность состояла в том, что данных у него было слишком мало. До тех пор, пока какой-нибудь наблюдатель не пройдет межзвездные дистанции на скорости, приближающейся к скорости света, и не вернется обратно на планету, с которой он стартовал, ответа не может быть. Математика сама по себе не несет смысловой нагрузки и не дает готовых ответов.

Либби обнаружил, что думает не о задаче, а о том, цветут ли сады в его родном Озарксе, слышен ли запах дыма в осеннем лесу, и затем вспомнил, что такой вопрос не имел смысла изначально и его невозможно было решить по тем правилам, которыми он пользовался. Он дал увлечь себя порыву ностальгии, почти такому же, который он испытывал в юности, когда был членом Корпуса космического строительства и впервые улетел в длительную космическую командировку.

Чувство неуверенности и сомнений, затерянности и ностальгии охватило весь космолет. В начале своего пути Кланы имели перед собой цель, которая помогала им держаться вместе и стойко переносить трудности. Однако сейчас они летели в никуда, лишь отмечая, как уныло проходят дни. Долгие годы их жизни превратились теперь в бессмысленное бремя.

Айра Говард, на чьи средства был основан Фонд Говарда, родился в 1825-м и умер в 1873-м году от старости. Он торговал бакалейными товарами среди золотоискателей Сан-Франциско; в период Гражданской войны стал оптовым маркитантом, удвоив свое богатство в трагический период Реконструкции.

Больше всего на свете Говард боялся смерти. Он нанял лучших врачей своего времени для того, чтобы они продлили ему жизнь, и все же старость настигла его тогда, когда большинство людей еще были полны сил и энергии. В своем завещании он распорядился направить накопленные им средства для «продления человеческой жизни». Администраторы треста не нашли иного способа, кроме одного — подыскать людей, продолжительность жизни которых в силу врожденной предрасположенности была велика, и предложить им объединиться для продления рода. Их метод предвосхитил работы Бербанка; возможно, они знали о выдающихся исследованиях Грегора Менделя.

Мэри Сперлинг отложила книгу на самом интересном месте, когда увидела, что в комнату вошел Лазарус. Он взял книгу и повернул, чтобы посмотреть заглавие.

— Что ты читаешь, сестрица? «Екклезиаст»? Гм, я не думал, что ты веришь в Бога. — Он прочел вслух: «А тот, хотя бы прожил две тысячи лет и не наслаждался добром, не все ли пойдет в одно место?»[3]. — Как-то очень все грустно, Мэри. Не можешь ли ты найти чего-нибудь повеселее даже здесь, у Проповедника? — Он пробежал глазами дальше по тексту. — Вот, например, это: «Кто находится между живыми, тому еще есть надежда…»[4]. М-да, не очень весело… Вот, кажется, нашел: «И удаляй печаль от сердца твоего, и уклоняй злое от тела твоего, потому что детство и юность — суета»[5]. Это я принимаю; ни за какие богатства я бы не хотел снова быть молодым.

— А я бы хотела…

— Мэри, что тебя гложет? Ты сидишь здесь и читаешь самую печальную книгу из всей Библии, ведь в ней нет ничего, кроме смерти и похорон. Что с тобой?

Мэри устало провела рукой по глазам.

— Я старею, Лазарус. О чем же мне еще думать?

— Да брось, ты в полном расцвете сил!

Мэри с упреком посмотрела на него. Она ведь знала, что он говорит неправду — зеркало говорило ей об этом: седеющие волосы, морщины на лице, эта постоянная усталость… Но ведь Лазарус старше ее — хотя она узнала из результатов исследований, которые она столько лет помогала проводить, что Лазарус не должен был дожить до своих лет. Когда он родился, программа в своей реализации дошла лишь до третьего поколения, а этого слишком мало, чтобы устранить негативное воздействие факторов недолговечности. Скорее, тут все дело в довольно удачном сочетании генов. И вот он стоял теперь перед ней, живой и здоровый.

— Лазарус, — произнесла она, — сколько ты еще рассчитываешь прожить?

— Я? Что за вопрос… Я не задумывался об этом с тех пор, когда задал этот же вопрос одному парню — конечно же, не о его возрасте, а о своем. Ты когда-нибудь слышала о докторе Хуго Пинеро?

— Пинеро… Что-то припоминаю… Ах, да: «Пинеро-шарлатан».

— Мэри, он не был шарлатаном. Он действительно мог это делать. Хуго умел предсказывать точное время смерти человека.

— Но ведь… Впрочем, рассказывай дальше. Что же он тебе поведал?

— Минуточку. Я хочу, чтобы ты поняла: он не был обманщиком. Его предсказания были верными, и если бы он не умер, компании по страхованию жизни в конце концов обанкротились бы. Это было еще до твоего рождения, но я тогда жил и знаю. Во всяком случае, Пинеро взял мои данные и результат обескуражил его. Тогда он повторно провел анализы, после чего вернул мне деньги.

— Что он сказал?

— Я не смог из него выдавить ни слова. Он смотрел то на меня, то на свой прибор, и только хмурился и чесал затылок. Поэтому я не могу ответить на твой вопрос.

— Но что ты сам об этом думаешь, Лазарус? Ведь ты же понимаешь, что это не может продолжаться вечно…

— Мэри, — ответил Лонг как можно мягче, — меня не тревожит смерть. Я просто не думаю о ней, вот и все.

Они некоторое время помолчали. Наконец Мэри сказала:

— Лазарус, я не хочу умирать. Но какова же цель нашей долгой жизни? Ведь с годами мы не очень-то мудреем. А может быть, мы просто бесцельно слоняемся по жизни и цепляемся за нее, хотя наше время уже ушло? Возможно, мы должны умереть и снова родиться?

— Не знаю, — ответил Лазарус, — и не имею возможности узнать. Черт побери, я не вижу причин для волнений. Да и тебе вряд ли стоит это делать. Я могу предложить все дальше и дальше цепляться за жизнь и узнавать что-нибудь новое для себя. Возможно, в конце жизни мы поймем смысл бытия, а может, для нас это и не предусмотрено. Во всяком случае, я доволен, что могу жить и наслаждаться жизнью. Мэри, дорогая, да выбрось ты все это из головы!

Корабль вновь погрузился в ту же монотонность существования, которая угнетала всех во время первого перелета. Большинство долгожителей погрузились в «охлажденный сон», остальные ухаживали за ними, обслуживали космолет, вели свое гидропонное хозяйство. Среди усыпленных оказался и Слейтон Форд; «охлажденный сон» был испытанным средством лечения острого психоза.

Полет к звезде РК3722 по корабельному времени длился семь месяцев и три дня. Как оказалось, экипаж корабля мог воздействовать на окончание полета точно так же, как и на его начало, подчиняясь лишь неведомым силам. За несколько часов до прибытия на экране вновь появились четкие изображения звезд, и скорость космолета снизилась до показателей обычных межпланетных полетов. При этом снижения скорости никто даже не почувствовал: неведомые силы, казалось, распределили всю нагрузку равномерно. «Новый рубеж» вышел на орбиту покрытой обильной зеленью планеты, обращавшейся на расстоянии нескольких сотен миллионов миль от своего светила. Вскоре Либби доложил капитану Кингу о том, что корабль вышел на стабильную парковочную орбиту.

Капитан осторожно попробовал включить приборы, которые бездействовали с момента их непредвиденного вылета. Космолет вздрогнул; его прежний невидимый пилот отпустил свою хватку.

Либби подумал о том, что полет был спланирован для них, но это не должно означать, что долгожители обязаны теперь здесь оставаться. Он и раньше подозревал, что «Боги» несчастных джокайра рассматривали среду как нечто статичное; насильная депортация землян была свершившимся фактом, но подсознательно Энди чувствовал, что они уже вышли из заранее заданной космической траектории и теперь корабль вновь принадлежит им.

Либби постарался втолковать свои мысли Лазарусу и Кингу, но не сильно в этом преуспел. Ему не хватало ни данных, ни времени для того, чтобы математически описать это явление, и в результате никто ничего не понял.

Ни у Кинга, ни у Лазаруса не было времени для проведения подобных дискуссий. И тем более после того, как они увидели на одном из внутренних мониторов корабля встревоженное лицо Барстоу.

— Капитан! — обратился он. — Вы не могли бы подойти в кормовую часть к люку номер семь? У нас посетители!

Барстоу преувеличивал: визитер был только один. Это существо напомнило Лазарусу ребенка, одетого в костюм крольчонка для участия в карнавале. Малыш был больше похож на земного мальчика, чем джокайра, хотя наверняка не принадлежал к классу млекопитающих. Он был полуголый: его детское тельце прикрывали красивые, отливающие золотом полоски меха. Его глаза излучали радость и ум.

Однако Кинг был слишком сконфужен, чтобы заметить такую деталь. В его голове зазвучал мелодичный голос: «…я знаю, что вы руководитель этой группы… добро пожаловать в наш мир… мы уже ждем вас… наш /незнакомое слово/ рассказал о вашем прибытии…»

Контролируемая телепатия!

Эти создания были так добры, так цивилизованны, так свободны от зла, подозрительности, что могли позволить себе делиться с другими своими мыслями — и даже больше того: эти существа были столь приветливы и щедры, что предложили людям обосноваться на своей планете. Именно для этого и прибыл сюда посыльный.

Кинг подумал, что все весьма похоже на шкатулку с сюрпризом, предложенную джокайра; он пытался догадаться, какая еще ловушка их ждет впереди.

Посыльный, казалось, прочел его мысль. «…Загляните в наши сердца… мы не таим в них злобы против вас… мы так же, как и вы, любим жизнь, и мы ценим ваше внутреннее „я“…»

— Мы благодарим вас, — официальным тоном вслух ответил Кинг. — Нам нужно посоветоваться. — Он повернулся к Барстоу, а, оглянувшись, через секунду уже никого не увидел. Посетитель исчез.

— Куда он делся? — изумился Кинг, глядя на Лазаруса.

— Это ты меня спрашиваешь?

— Но ведь ты смотрел прямо в иллюминатор!

— Я проверял контрольную аппаратуру. Приборы показали, что к кораблю не причалила даже космошлюпка, и я решил проверить, исправны ли они. Все работает нормально! Но как он мог проникнуть в корабль? Где его судно?

— А как он смог испариться?

— Уж во всяком случае, мимо меня он не пролетал!

— Заккур, ведь он прибыл через этот шлюз, правда?

— Не знаю.

— Но, несомненно, он вылетел через него.

— Ничего подобного, — возразил Лазарус. — Шлюз даже не открывался. Все затворы для дальних космических перелетов на месте. Можете убедиться сами.

Кинг решил-таки проверить все сам.

— Не хотите ли вы сказать, — медленно проговорил он, — что он может проходить сквозь..

— И нечего на меня так смотреть! — бросил Лазарус.

— Меня это не сильно волнует. Куда, скажи, девается образ, когда ты выключаешь свой монитор?

И Лазарус вышел, чуть слышно напевая старую песенку, которую никто другой в силу своей молодости не знал:

«Куда же исчез человечек,

Который стоял за окном?»

4

Как оказалось впоследствии, в предложении посланца не было никакого подвоха. Люди с планеты — у них не было названия, поскольку они не имели разговорного языка и земляне просто называли их «малышами» — эти маленькие создания действительно хорошо их встретили и во многом помогли. Они без труда смогли убедить землян опуститься на планету, ибо у них не было тех сложностей с общением, которые возникали у джокайра. Малыши могли передавать свои даже самые мимолетные мысли землянам, а те в свою очередь могли воспринимать мысли, обращенные к ним. Казалось, что мысли, не предназначенные малышам, они игнорировали или не могли распознать: однако телепатическое общение находилось так же, как и устная речь, под контролем. При этом земляне не ощутили за собой каких-то новых телепатических способностей.

Планета малышей была еще больше похожа на Землю, чем планета джокайра. По размерам она была чуть больше Земли, но гравитация на ней была чуть меньше, что, видимо, объяснялось меньшей плотностью планеты.

Планета вращалась по орбите, угол наклона оси планеты отличался от угла наклона земной оси. Ее орбита имела почти круговую форму, афелий отстоял от перигелия не более чем на один градус. Здесь не наблюдалось ни смен времен года, ни большой луны, подобной той, что на Земле будоражит океаны и меняет изостатический баланс планетной коры. Горы были невысоки, ветры довольно слабы, а моря — спокойны. К разочарованию Лазаруса, здешний климат походил на тот, который патриоты Калифорнии желали бы всем землянам. И на планете малышей климат был достоянием всех ее обитателей.

Малыши показали землянам место, куда им нужно приземлиться: широкую прибрежную песчаную полосу. Вдали от побережья зеленели равнины, на которых кое-где росли одинокие кусты и деревья. Пейзаж отличался аккуратностью, как будто это был кем-то спланированный парк, хотя нигде не было видно следов возделывания земли.

Именно здесь, как сообщил посыльный малышей, они и должны были поселиться.

Когда землянам потребовалась помощь, на месте всегда оказывался кто-нибудь из малышей — не в пример суетливым джокайра, то и дело предлагавшим свою помощь где надо и не надо. Малыши всегда были под рукой в нужный момент, когда для выполнения какой-нибудь работы требовался соответствующий инструмент. Малыш, сопровождавший первую партию землян, озадачил Лазаруса и Барстоу, как бы невзначай сообщив им, что видел их раньше, когда прилетал на корабль. Поскольку шерсть малыша была ярко-красного цвета, Барстоу решил, что эти существа могут, подобно хамелеонам, менять свой цвет в зависимости от обстоятельств. Лазарус же предпочел оставить свое мнение при себе.

Заккур поинтересовался, где планетяне разрешат пришельцам возводить свои сооружения. Этот вопрос очень волновал его, потому как предварительное обследование с борта корабли показало, что на планете нет городов. Похоже, аборигены жили где-то под землей, а Барстоу хотел избежать недоразумений и не сердить местные власти несогласованными с ними действиями.

Он заговорил вслух, обращаясь к проводнику /они уже поняли, что именно таким образом планетяне могут лучше всего понимать их мысли/.

Ответ маленького гида, мысленно полученный им через несколько секунд, несколько озадачивал своим неприкрытым удивлением. «Неужели нужно портить такой прекрасный пейзаж? С какой целью вы хотите строить свои дома?..»

— Нам нужны дома по многим причинам, — разъяснил Барстоу. — Днем — для отдыха, ночью — для сна. Кроме того, там мы будем выращивать пищу и готовить ее к употреблению. — Он задумался, стоит ли объяснять принципы гидропонного выращивания культур и переработки сырья, приготовления пищи, и решил этого не делать, доверяя утонченным телепатическим ощущениям своего «собеседника». — Нам нужны помещения для других видов хозяйственной деятельности — для мастерских и лабораторий, машин, для всего, что мы делаем в повседневной жизни.

«… будьте снисходительны ко мне, — вернулась назад мысль, — ведь я знаю так немного о вашем образе жизни… но скажите… неужели вы действительно предпочитаете спать в этом?..» — Он жестом показал на космошлюпки, в которых прибыли земляне. Похоже, мысль, родившуюся в его мозгу, почти невозможно было выразить словами. У Лазаруса возникли ассоциации с замкнутым пространством, с тюремным заточением, где ему однажды довелось побывать, с изгаженной телефонной будкой.

— Но таков наш обычай.

Малыш наклонился и потрогал рукой мягкую землю:

— … неужели здесь плохо спать?…

Лазарус отметил про себя, что вовсе даже не плохо. Земля была покрыта мягкой весенней зеленью, похожей на траву, но более тонкой, чем трава, более мягкой, ровной и густой. Лазарус снял свои сандалии и попробовал зелень ногой, наслаждаясь прикосновением. Все это больше смахивало на мягкий коврик, чем на траву, подумал он.

«…что касается пищи, — продолжал их провожатый, — зачем же отдавать столько сил на добывание того, что земля отдает даром сама?.. пойдемте со мной…»

Он провел их через широкий луг к небольшому извилистому ручейку, над которым свисали густые кроны деревьев. «Листья» с ладонь человека, неправильной формы и двухсантиметровой толщины. Малыш сорвал один из них и жадно обглодал его.

Лазарус потянулся за листком и внимательно осмотрел его. Листок легко разламывался, как хорошо поджаренный пирог. Внутри была клейкая жидкость кремового цвета, пористая, но довольно твердая, и от нее исходил приятный аромат, напоминавший запах манго.

— Лазарус, не ешь! — предупредил Барстоу. — Ведь мы еще не сделали анализа.

«…это вполне приемлемо для вашего телесного строения…»

Лазарус вновь понюхал листок.

— Пусть я буду подопытным кроликом, Зак.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Барстоу. — Я предупреждал тебя. Ты ведь все равно от своего не отступишься.

Лазарус откусил кусочек. Еда была на удивление приятной, достаточно твердой для зубов, с пикантным ароматом и вкусом. Благополучно добравшись до желудка, листик чувствовал себя там, как дома.

Барстоу запретил кому бы то ни было пробовать плоды до тех пор, пока их воздействие на Лазаруса не будет установлено. Лазарус же воспользовался своим привилегированным положением и плотно кушал, отметив про себя, что ничего вкуснее он не ел уже много лет.

«…не расскажете ли вы мне, чем вы привыкли питаться…» — попросил их маленький друг. Барстоу начал было объяснять, но малыш мысленно остановил его: «…пока что достаточно… я думаю, мои жены смогут об этом позаботиться…»

Барстоу не был уверен, действительно ли речь шла о женах, но хорошо понял, что малыш имел в виду каких-то близких родственников. Ведь они даже не выяснили, были ли их хозяева двуполыми — или как там у них это называется.

После ночи, которую Лазарус провел под открытым небом при мягком свете звезд, у него полностью исчезло желание спать в замкнутом пространстве. Конечно, знакомые по Земле созвездия здесь можно было отыскать с трудом, хотя ему показалось, что он различил холодную голубизну Веги и оранжевый отблеск Рыб. Пожалуй, легче всего было узнать Млечный Путь, который рассыпал свои блестки почти так же, как и дома. Он знал, что Солнце невооруженным глазом отсюда не увидеть, даже если смотреть в нужном направлении: его небольшие абсолютные размеры не позволяли свету пробиться на расстояние многих и многих световых лет.

Поскольку для ночного сна не требовалось никаких укрытий, земляне прибывали на планету постоянно, как только позволяли возможности челноков. Толпы вновь прибывших беспорядочно выгружались на дружественную землю, здесь им позволялось все — отдыхать, забавляться, кутить в свое удовольствие. Поначалу земляне питались запасами, прихваченными с корабля, однако вскоре, имея в качестве наглядного примера перед собой сытого и пышущего здоровьем Лазаруса, они стали переходить к здешней пище. Спустя какое-то время пришельцы опробовали массу новых, ранее неведомых продуктов, употребляя земную пищу только тогда, когда им хотелось разнообразить свое меню.

Как-то раз Лазарус прогуливался неподалеку от их стоянки. По дороге ему встретился один из маленьких человечков; абориген приветствовал его как ближайшего друга и пригласил Лазаруса в рощу. Там он остановился под одним из деревьев и дал Лонгу понять, что хочет его угостить.

Лазарусу не особенно хотелось есть, но он чувствовал себя обязанным откушать в знак признательности за подобное гостеприимство; он сорвал листок и попробовал его. От удивления чуть не поперхнулся: картофельное пюре с мясом! «…что-нибудь не так?…» — взволнованно вопрошали глаза малыша?

— Ребятки! — довольным тоном ответил Лазарус. — Я не знаю, что вы ожидали от меня услышать, но это просто замечательно!

Тут же он получил от собеседника флюиды удовольствия и предложение:

«…попробуйте со следующего дерева…»

Лазарус последовал совету с удовольствием, хотя и не без некоторой осторожности. На этот раз вкус листа напомнил свежий черный хлеб с маслом, и даже с привкусом сливочного мороженого. После плодов с третьего дерева, имеющих вкус грибов, смешанных со свежим бифштексом, Лазарус больше не удивлялся, «…мы использовали почти все ваши зрительные образы…» — пояснил его собеседник. — «…они были гораздо живее, чем объяснения любой из ваших жен…»

Лазарус даже не попытался объяснить, что он не женат. Маленький человечек продолжал:

«…пока что у нас не было достаточно времени, чтобы воспроизвести форму и цвет всех продуктов, о которых вы постоянно думаете… так ли уж это важно для вас?..» Лазарус заверил его, что большого значения это не имеет. Вернувшись на базу, он рассказал о случившемся другим землянам, но те пока что верили ему с трудом.

Одним из тех, кто сполна воспользовался легкостью и изобилием питания нынешних колонистов, был Слейтон Форд. Он пробудился от «охлажденного сна» явно поздоровевшим, но никак не мог вспомнить, что же произошло с ним во время посещения храма Крееля. Ральф Шульц счел это здоровой реакцией на тяжелый шок и перестал вести за ним медицинские наблюдения.

Казалось, Форд помолодел и посвежел. Он уже не занимал официальных постов в колонии землян — надо сказать, у них почти не осталось каких-либо четких управленческих структур. Кланы жили на этой благодатной планете легко и свободно, почти в состоянии анархии, однако к Форду по-прежнему обращались как к старшему, чтя его советы, считаясь с мнением — словом, как к одному из авторитетов. Членов Семейств не особенно заботила и разница в календарном возрасте — ну и что, если кому-то из них на сотню лет больше? В течение многих лет они полагались на управленческий талант Форда и сейчас продолжали считать его старшим по рангу государственным деятелем, хотя две трети из них были, конечно же, старше его.

Бесконечное праздное времяпрепровождение растянулось на недели и месяцы. После длительного заточения в корабле и посменной работы вперемешку со сном соблазн ничегонеделания был слишком велик, а главное, все способствовало этому! Еды — вдоволь, готовой к употреблению и легко получаемой; вода имелась во всех водоемах в больших количествах, к тому же, очень чистая и вкусная. Одежды было предостаточно, и ее наличие имело скорее эстетическую, чем чисто утилитарную функцию. Носить одежду при этой райской погоде было так же бессмысленно, как и надевать выходной костюм в бассейн. Кто хотел одеваться, тот делал это; браслеты, бусы и немного цветов было вполне достаточно… К тому же, они не так обременительны, если вдруг захочется искупаться в лазурных морских волнах. Правда, Лазарус все же предпочел оставаться в старой испытанной шотландской юбке.

Уровень культуры и просвещенности малышей поначалу было трудно определить, поскольку они вели довольно отшельнический образ жизни, у них не было, по земным понятиям, признаков выдающихся достижений научно-технической мысли — никаких высотных зданий, сложных транспортных средств, ни следа чего-либо наподобие электростанций: легче всего их было принять за детей Матери Природы, живущих в Саду Эдема.

Но, как известно, над водой видна лишь одна восьмая часть айсберга. Знания по физике у малышей не уступали познаниям колонистов, более того, намного превосходили их. Они осмотрели космошлюпки землян с вежливым интересом, но немало озадачили пришельцев своими расспросами о том, почему та или иная вещь базируется на этом принципе, а не на другом, и предлагали свой путь решения проблемы. Причем он показывал, что их варианты неизменно более просты и эффективны, чем те, на которых основывалась земная техника /если, конечно, изумленные инженеры-земляне вообще хоть что-нибудь понимали, о чем говорили малыши/.

Малютки разбирались в технике, но практически ею не пользовались. Прежде всего, им не нужны были никакие приспособления для систем связи, а также не было нужды в транспортных средствах /хотя причины этого стали ясны позже/, да и в других областях машины применялись редко. Но когда возникала потребность в каком-нибудь механическом устройстве, они сами способны были его спроектировать, сконструировать, единожды использовать и затем уничтожить, выполняя все эти процедуры в духе полного взаимопонимания и сотрудничества, зачастую чуждого в таких делах землянам.

Но наиболее заметными были их достижения в области биологии. Малыши мастерски умели манипулировать формами жизни. В течение считанных дней они могли разработать любое растение, вдвое превосходящее те, к которым привыкли земляне, не только по запаху и вкусу, но и по питательным свойствам. Такая задача была для них обычной, с ней мог справиться любой биотехнолог. У них это получалось гораздо лучше, чем у земного садовода, который старается вывести новую разновидность цветка по его цветовому оттенку или форме.

Однако их методы разительно отличались от тех, которыми пользуются земные селекционеры. К их чести следует сказать, что они пытались-таки разъяснить сущность своих методов, но пришельцы оказались просто не готовы их воспринять. Малыши утверждали, что «придумывают» растение желаемой формы с заданными свойствами. Как бы это ни делалось, факт остается фактом: они могли взять нераспустившийся саженец, и, не трогая его и не обрабатывая каким-либо иным видимым способом, заставляли его расцвести и образовать плоды в течение нескольких часов, причем плоды, которые уже имели желаемые свойства и сохраняли их в последующих поколениях.

Впрочем, малыши по степени технического совершенства отличались от землян меньше, чем в некоторых других отношениях. И главная их особенность заключалась в том, что они не были индивидуумами.

Ни в одном отдельно взятом малыше нельзя было выявить его индивидуальности. Их особи имели множество вариаций тел; у них была групповая «душа». Основной ячейкой их общества была гармоничная телепатическая группа, состоящая из многих элементов. Число тел и мозговых центров, обслуживающих одну особь, подчас доходило до девяноста и никогда не бывало ниже тридцати.

Колонистам стали понятны многие стороны жизни малышей лишь после того, как они узнали об этой их особенности. Кстати, имеются все основания полагать, что малыши не в меньшей степени удивлялись «устройству» землян и предполагали, что способ существования пришельцев естественным образом должен повторяться в других. Обнаружившиеся наконец различия привели к крупным недоразумениям и, похоже, породили страх в умах малышей. Они даже предпочли удалиться подальше от места расположения землян и не контактировали с ними на протяжении нескольких дней.

Наконец в лагерь поселенцев прибыл посыльный и мысленно связался с Барстоу.

«…мы просим прощения за то, что избегали вас… в спешке мы приняли вашу беду за вашу вину… нам хотелось бы вам помочь… мы предлагаем научить вас быть такими же, как мы…»

Барстоу пришлось крепко подумать над тем, как бы поделикатнее ответить на подобное заявление.

— Мы благодарны вам за желание помочь, — после длительной паузы ответил он, — однако то, что вы называете нашим несчастьем, представляется нам необходимым элементом бытия. У вас свои обычаи, у нас свои. Не думаю, чтобы мы смогли воспринять ваши традиции.

Мысль, вернувшаяся к нему, была преисполнена горечи.

«…мы помогли небесным и земным созданиям покончить с разногласиями…» «…если же вы отказываетесь от помощи, мы не будем навязывать ее вам…»

Посыльный удалился, оставив Барстоу в сильном смятении. Возможно, он слишком поспешил с ответом, не посоветовавшись со старейшинами. Ведь телепатия — не из тех даров, от которых следует отказаться; возможно, малыши смогли бы научить людей телепатии, не посягая на индивидуальность каждого из них. Однако то, что он знал о телепатах из числа кланов, не прибавляло энтузиазма: из них не было ни одного, кто был бы эмоционально здоровым, и даже наоборот — большинство из них были умственно отсталыми. Такой путь небезопасен для людей, решил он. Кроме того, к этому вопросу можно вернуться и позже, ведь время терпит.

Мысль о том, что все может подождать, была широко распространена среди колонистов: ведь им не надо бороться за выживание. Солнце грело так ласково и приятно, один день был похож на другой, и казалось, так будет продолжаться вечно. Долгожители, которые привыкли все делать не спеша, стали даже подумывать о вечности. Время теперь не играло никакой роли, так что даже исследования в области геронтологии потихоньку сходили на нет. Гордон Харди бросил свои прежние эксперименты и занялся изучением куда более занятной темы, а именно взглядами малышей на проблемы долголетия. Он занимался этим весьма неторопливо и размеренно, часами обдумывая вновь полученную информацию. Время казалось, существовало по своим законам, и Харди даже не заметил, что периоды его раздумья становились все дольше, а активные поиски секретов земного долголетия свелись к нулю.

Правда, он узнал потрясающую вещь, которая могла перевернуть основы их мировоззрения: в некотором смысле малышам даже удалось победить смерть!

Поскольку каждое «эго» растворялось во многих телах, кончина одного из тел не вызывала смерти особи. Весь мысленный опыт этого тела сохранялся и связанная с ним личность также, а физические потери могли быть возмещены переходом в молодую особь малышей. При этом групповое «эго», представленное одной особью, обращавшейся к землянами, не могло умереть, разве что погибли бы все тела, в которых оно существовало. Они попросту продолжали жить, и по всей видимости, вечно.

Их юные особи до возраста «бракосочетания» имели некоторые признаки личности, в том числе рудиментарные, а возможно, лишь инстинктивные умственные способности. Старшие собратья не требовали от них большого благоразумия, как земляне от еще не родившегося младенца. В каждой группе были десятки таких молодых особей; о них заботились так, как о горячо любимых домашних животных или беспомощных грудных детях, хотя они зачастую были весьма крупными созданиями.

Лазарусу весь этот рай наскучил гораздо быстрее, чем большинству его собратьев.

— Не может же вечно продолжаться эта легкая прогулка, — с досадой заметил он как-то Либби, мирно растянувшемуся рядом с ним на шелковой траве.

— Что тебя гложет, Лазарус?

— Да ничего особенного. — Лонг вытащил свой ножик и стал бросать его в землю, наблюдая, как он плавно входит в нее. — Просто это место напоминает мне хорошо спланированный и управляемый зоопарк. Да и перепективы у нас примерно такие же. — Он вздохнул. — Это потерянный мир.

— Но что же тебя конкретно беспокоит?

— Ничего. Именно это меня и волнует. Скажи мне, как на духу, Энди, ты не замечаешь ничего подозрительного в том, что мы оказались на этом пастбище?

Либби едва заметно улыбнулся.

— Пожалуй, нет. Вероятно, это из-за моего деревенского происхождения. Мне кажется, что здесь живем мы вполне сносно. А ты что думаешь?

— Я скажу тебе. — Лазарус посмотрел куда-то вдаль и перестал играть со своим ножиком. — Когда-то в молодости, очень давно, мне приходилось бывать в южных морях…

— Где-нибудь на Гаваях?

— Нет, гораздо южнее. Я даже не представляю себе, как теперь называются те места. Я растратил все деньги, и мне даже пришлось продать секстант. Очень скоро меня нельзя было отличить от туземца. Я уже совсем свыкся с этим, но однажды мне посчастливилось взглянуть на себя в зеркало. — Лазарус аж поморщился от омерзения.

— Я удирал от этой экзотики, спрятавшись в трюме одного из кораблей — можешь представить себе, насколько я был перепуган и как противен себе!

Либби никак не отреагировал.

— Ну, а ты, Энди, как проводишь время?

— Как всегда: думаю о математике, пытаюсь придумать новое устройство вроде космического двигателя…

— Ну и получается что-нибудь? — Вдруг Лазарус сильно занервничал.

— Пока что нет. Для этого нужно время. Обычно я просто наблюдаю, как плывут облака. В любом деле можно найти математические аналогии, даже там, где этого совсем не ждешь. Например, в кругах, расходящихся по воде, в скульптурах, функциях пятого порядка…

— Ты хотел сказать четвертого порядка?

— Пятого. Ты не учел временного фактора. Мне нравятся уравнения пятого порядка, — задумчиво протянул Либби.

— Фух! — Лазарус нетерпеливо поднялся. — Тебе, может быть, это и подходит, но мне — нет.

— Ты куда-то идешь?

— Да, надо прогуляться.

И Лазарус отправился в путь. Он шел в северном направлении, по ночам укладываясь прямо на траве. На рассвете он двигался дальше. Так прошло несколько дней… Идти было легко, как будто прогуливаешься по парку — даже слишком легко, подумалось Лазарусу. За то, чтобы по дороге ему встретился хоть какой-нибудь вулкан или водопад, он готов был дорого заплатить.

Пищевые растения подчас отличались странноватым вкусом, но зато их было чрезвычайно много. Раз или два он видел небольшие группы малышей, торопливо бегущих по своим делам. Они не спрашивали, куда он идет и зачем, а просто приветствовали его как своего старого друга. Лазарусу даже захотелось специально встретить какого-нибудь незнакомца — иначе можно было подумать, что за ним просто следят.

Со временем ночи стали холоднее, погода все больше портилась, а малыши попадались реже. Тот день, когда он не встретил ни одного малыша, он решил посвятить изучению своей души, да прихватил еще ночь и весь следующий день.

Что ж, обвинить малышей в чем-либо у него не было никаких оснований. Но столь же решительно ему что-то здесь не нравилось. Ни одно из философских учений, о которых он слыхал или с которыми был знаком, не давало определения смыслу человеческой жизни и четких критериев его поведения. Греться на солнышке — ничем не хуже, чем заниматься другими делами. Единственное, что он знал наверняка — такое занятие не для него, хотя и не понимал, откуда эта убежденность.

Бегство Кланов было ошибкой. Было бы гораздо естественнее и благороднее, остаться на Земле и побороться за свои права. Вместо этого они прошли чуть ли не пол-Вселенной. Казалось, они нашли себе убежище и даже очень неплохое, правда, уже заселенное существами, намного превосходящими их, причем до такой степени, что люди просто не могли этого вынести. Существа, однако, были так безразличны к землянам, что даже не уничтожили их, а просто отправили в этот затерянный мирок показного благополучия.

Но ведь это само по себе и было унижением. «Новый рубеж» представлял собой венец более чем пятисотлетних творений человеческой мысли, лучшее, на что было способно человечество. Но его швырнули в глубины космоса так же небрежно и легко, как человек мог бы вернуть в гнездо выпавшего из него птенца.

Скорее всего, у малышей не было намерения выгонять пришельцев, но они оказывали на землян не менее деморализующее воздействие, чем Боги на джокайра. Каждая особь в отдельности ничем особым не отличалась, но все вместе, группы малышей представляли собой гениев, которые могли заткнуть за пояс самых выдающихся землян. Человеческие существа не могли на равных соперничать с группами малышей, с таким видом организации жизни. И даже если бы земляне захотели организовать такие же группы, то при этом они утратили бы нечто очень ценное из того, что делает их людьми.

Про себя он отметил, что к своим собратьям он никогда не будет беспристрастным, ведь он один из них.

Дни летели, как прежде, а Лонг все еще размышлял, не в силах побороть смятения чувств. Это были вечные проблемы, появившиеся тогда, когда первый обезьяночеловек осознал себя личностью, и эти проблемы нельзя было решить простым пресыщением желудка или изощренными техническими приспособлениями. Бесконечные тихие дни, проведенные в раздумьях, ни на шаг не продвинули Лазаруса в постижении истины, впрочем, как все столетия раздумий его предшественников. Почему все есть так, как есть? Какая людям от этого польза? Ответа он не находил, кроме, пожалуй, одного: человек не предназначен и внутренне не готов к вечному безделью в таком, пусть даже райском, уголке.

Ход его тревожных мыслей был прерван появлением одного из малышей.

«…приветствую вас, друг… ваш супруг Кинг просит вас вернуться обратно… ему нужно с вами посоветоваться…»

— Что случилось? — не на шутку взволновался Лазарус, однако малыш не захотел или не смог ему ничего рассказать. Решительно поднявшись, Лонг быстро зашагал на юг.

«…так медленно идти не имеет смысла…» — догнала его мысль.

Лазарус позволил вывести себя на полянку посреди рощи. Там он обнаружил предмет яйцевидной формы длиной около двух метров, ничем не примечательный, за исключением дверного отверстия с одной стороны. Планетянин без труда прошел в дверь, а Лазарус едва протиснулся в эту довольно узкую для него щель.

Дверь закрылась, и Лазарус уже приготовился к длительному полету, однако дверь тут же открылась и Лонг обнаружил, что они находятся на побережье как раз напротив поселения землян. «Это у них здорово получается», — отметил он про себя и тут же поспешил к мирно покачивающейся на волнах лодочке, в каюте которой Барстоу и Кинг оборудовали нечто вроде импровизированной штаб-квартиры поселенцев.

— Вы посылали за мной, капитан. Что случилось?

— Речь идет о Мэри Сперлинг, — лицо капитана выражало глубокую озабоченность. Лазарус почувствовал, как у него екнуло сердце.

— Умерла?

— Нет. Не совсем. Она пошла к малышам. Присоединилась к одной из их семейных групп.

— Но ведь это невозможно!

Лазарус ошибался. Конечно, не могло быть и речи о кровесмешении землян и малышей, но при этом не было и препятствий при желании присоединиться к одной из их организаций посредством растворения своего «я» в коллективной личности планетян.

Мэри Сперлинг, движимая сознанием неизбежно надвигающейся смерти, предпочла обрести бессмертие в групповом эго. Столкнувшись с извечной проблемой борьбы между жизнью и смертью, она умудрилась избежать трагического конца, отказавшись от собственного «я». Мэри нашла группу, которая захотела ее принять, и присоединилась к ней.

— В связи с этим возникает множество новых проблем, — продолжал Кинг. — Поэтому мы с Заккуром и Слейтоном сочли ваше присутствие здесь необходимым.

— Да, да, конечно, но где сейчас Мэри?

Не дожидаясь ответа, Лазарус побежал в сторону лагеря, не обращая внимания на приветствия и попытки остановить его. Неподалеку от поселения он натолкнулся на одного из аборигенов.

— Где Мэри Сперлинг?

«… Мэри Сперлинг — это я…»

— Но ведь ты же не можешь… Ведь это не ты!

«…Я — Мэри Сперлинг: а Мэри Сперлинг — это я… Неужели вы меня не узнаете?… Я знаю вас, Лазарус…»

— Нет! — замахал руками Лазарус. — Я хочу видеть Мэри Сперлинг, которая выглядит, как земная жительница, как я!

Абориген с минуту колебался, но затем сообщил:

«…следуйте за мной…»

Лазарус обнаружил ее довольно далеко от лагеря; было очевидно, что она избегает других колонистов.

— Мэри!

«…мне прискорбно видеть тебя таким опечаленным… — мысленно ответила она ему. — …Мэри Сперлинг больше нет, теперь она всего лишь одна из нас…»

— О, Мэри, вернись назад! Ты ведь не можешь так со мной поступить? Ты узнаешь меня?

«…конечно же, я знаю тебя, Лазарус… это ты теперь не узнаешь меня… не печаль свою душу и не тревожь свое сердце созерцанием моей прежней телесной оболочки… теперь я уже не принадлежу вам, я одна из жительниц этой планеты…»

— Мэри! — настаивал он. — Это нужно как-то отменить! Давай уйдем отсюда!

Она покачала головой — какой странный человеческий жест! — но ни один мускул не дрогнул на ее лице. Это была маска далекой отчужденности…

«… это невозможно… Мэри Сперлинг больше нет… пусть тебе это не покажется странным, но именно я говорю с тобой, однако в то же время я больше не принадлежу вам…»

— Мэри!!!

На него вдруг нахлынули воспоминания о той страшной ночи, когда погибла его мать. Лазарус закрыл лицо руками и впервые с той ночи заплакал горько и безутешно, как ребенок.

5

Кинг и Барстоу на том же месте ждали его возвращения. Увидев покрасневшие глаза Лонга, Кинг тихо сказал:

— Я хотел вам все рассказать, но вы наверняка не стали бы меня слушать…

— Забудь об этом, — резко оборвал его Лазарус. — Что-нибудь еще?

— Прежде, чем мы вернемся к нашему разговору, я хочу показать тебе нечто, — ответил Барстоу.

— И что же это такое?

— Пойдем, увидишь сам.

Они провели Лонга в каюту для руководящего состава. Вопреки обычаям Кланов, она была закрыта; Кинг открыл дверь своим ключом. Внутри сидела женщина, которая, едва завидев их, сразу же вышла.

— Взгляни на это, — Барстоу кивнул в угол комнаты.

В инкубаторе находилось живое существо, маленький ребенок, однако не из тех, что ему приходилось видеть раньше. Лазарус в течение нескольких минут рассматривал его, а затем сердито бросил:

— Это еще что за чертовщина?

— Посмотри внимательнее, можешь даже взять на руки. Ты не причинишь ему вреда.

Лазарус последовал совету, очень осторожно взял существо на руки и с любопытством стал разглядывать его. Он пока что не мог сообразить, что это такое. Нельзя было сказать, что то был человек, однако не походил он и на отпрысков малышей. Может быть, на этой планете существует, как и на предыдущей, какая-то неведомая раса? Ребенок был похож на землянина, но, несомненно, не был человеческим существом. У него не было ни носовых дырочек, ни выступающих ушей. Все человеческие органы находились вроде бы на своих местах, но каждый из них заканчивался защитными костными наростами, похожими на маленькие черепки. На ручках ребенка было слишком много пальцев, а возле запястья помещался еще один, самый крупный, который заканчивался пучком розовых ответвлений.

Довольно странным показался Лазарусу и торс ребенка, хотя сразу он и не сообразил, почему. Ноги заканчивались не обычными человеческими ступнями с пальцами, а роговидными основаниями, похожими на копытца; кроме того, ребенок был гермафродитом, — эдакое милое маленькое двуполое создание.

— Это еще что такое? — спросил Лазарус, хотя в его мозгу уже мелькнула страшная догадка.

— Это Марион Шмидт, — ответил Барстоу, — родившаяся три недели назад.

— Что здесь произошло, ты можешь объяснить?

— Это значит, что малыши не менее искусны в создании людей, чем в селекции растений.

— Но ведь они обещали оставить нас в покое!

— Не осуждай их слишком. Мы позволили им это сделать. Первоначальная идея состояла лишь в некоторых усовершенствованиях.

— Ничего себе усовершенствования! Ведь это же просто мерзость!

— И да, и нет. Когда я смотрю на нее, у меня все внутри переворачивается — но на самом деле это нечто вроде супермена. Строение ее тела реконструировано для придания большей эффективности, наши наиболее явные изъяны устранены, а ее органы стали куда более чувствительными. Ты не можешь сказать, что это не человек, ибо перед тобой его усовершенствованная модель. Взять хотя бы вот эту лишнюю миниатюрную руку на запястье. Ею управляет дополнительный микроскопический глаз. Когда привыкнешь к самой этой мысли, то начинаешь понимать всю ее пользу. И все же с точки зрения землян она выглядит весьма отвратительно.

— Тут каждый может испугаться, — согласился Лазарус.

— Пусть это даже и усовершенствование, но в основе своей оно бесчеловечно!

— Во всяком случае, возникают определенные проблемы.

— Да еще какие! — Лазарус вновь посмотрел на существо. — Так ты говоришь, что на этих маленьких ручках имеются дополнительные глаза? Я бы сказал, что верится с трудом.

Барстоу пожал плечами.

— Я ведь не биолог. Но ты знаешь, что в каждой клетке тела содержится полный набор хромосом. Похоже, что можно наращивать глаза, кости или еще что-нибудь в любом нужном месте, если знать, как манипулировать генами в хромосомах. Малыши знают это.

— Я не желаю, чтобы мной манипулировали!

— Я тоже.

Стоя на берегу залива, Лазарус окинул взглядом долгожителей, которые пришли на общее собрание.

— Мне исполнилось… — начал он официальным тоном, затем вдруг осекся и, позвав к себе Либби, что-то прошептал ему на ухо. Видно было, как Либби сильно смутился и что-то прошептал в ответ. Они неслышно перебросились еще несколькими фразами, и наконец Лазарус продолжил собрание.

— Мне двести сорок один год, по меньшей мере, — заявил он. — Есть ли здесь кто-нибудь старше меня? — Это была не более чем формальность; все знали, что он самый старший, а самому Лазарусу казалось, что он вдвое старше своего возраста.

— Собрание объявляется открытым, — заговорил он в микрофон через усилители, расставленные по всему побережью. — Предлагайте кандидатуры на председательствующего.

— Продолжайте, Лазарус! — крикнул кто-то из толпы.

— Хорошо, — отозвался Лонг. — Прошу вас, Заккур Барстоу.

Оператор передвинул микрофон в нужном направлении.

— Заккур Барстоу, — разнеслось на несколько миль вокруг. — Выступаю от своего имени. Некоторые из нас пришли к мнению, что эта планета, хоть жизнь на ней очень приятна, не подходит для нас. Все вы уже слышали о Мэри Сперлинг, а также видели стереофото малышки Марион Шмидт; есть у нас и другие примеры, на которых я подробно останавливаться не буду. Проблема новой эмиграции вызывает множество других вопросов, и главный из них — куда? Лазарус Лонг предлагает нам вернуться на Землю. В таком случае… — его слова заглушил гул толпы.

Лазарус призвал собравшихся к порядку.

— Никто не может насильно заставить вас возвратиться. Но если нас наберется довольно много для того, чтобы воспользоваться космолетом, то не вижу причин, почему бы этого не сделать? Я предлагаю вернуться на Землю, а кое-кто — перелететь на другую планету. Куда лететь — еще предстоит решить. Но прежде всего, я хотел бы знать, кто из вас думает, как и я, что настало время убраться отсюда?

— Я! Я! — слышалось то слева, то справа. Лазарус попросил оператора передать микрофон одному мужчине из первого ряда, который сразу же отозвался на слова Лазаруса. — Прошу вас.

— Меня зовут Оливер Шмидт. Я уже несколько месяцев жду, пока кто-нибудь предложит нам улететь. Временами мне казалось, что я единственный в нашем мире, у кого болит душа. Особых причин покинуть эту планету у меня нет — меня не пугает происшедшее с Мэри Сперлинг и Марион Шмидт. Всем, кому нравится эта планета — на здоровье, кто же может запретить? Но меня давно уже преследует мысль, что я больше не увижу Цинциннати, мне до чертиков здесь надоело, и я не согласен до конца дней поедать здешние лотосы! Я хочу зарабатывать себе на жизнь, черт побери!

По данным генетиков Кланов, меня хватит еще на добрую сотню лет, и я не вижу смысла в том, чтобы все это время пролежать на солнышке в грезах о завтрашнем дне.

Когда он закончил, раздалось множество голосов, наперебой требовавших предоставить им слово.

— Потише! Потише! — увещевал Лазарус. — Давайте не будем говорить одновременно, лучше выделите своих представителей. А пока прошу вас, — он велел поднести микрофон мужчине из левого ряда.

— Я не отберу у вас много времени, — начал мужчина, — потому что поддерживаю Оливера Шмидта. Я только хотел вам сказать о своих соображениях. Мне не хватает Луны. Да, да, Луны! У себя дома я любил сиживать по вечерам у открытого окна и, покуривая трубку, часами глядеть на Луну. Я не знал, что это может быть так важно для меня. Мне нужна планета с луной!

Следующий выступающий был еще менее многословен.

— Случай с Мэри Сперлинг хорошенько пощекотал мне нервы. По ночам меня преследуют кошмары, будто это я сам стал одним из малышей…

Долгожители наперебой приводили все новые аргументы. Кто-то напомнил, что их изгнали с Земли; на чем же была основана убежденность, что им разрешат вернуться? Лазарус решил ответить на этот вопрос сам.

— Мы многое узнали от джокайра, а теперь намного больше — от малышей. Это выводит нас на новые рубежи в научно-техническом прогрессе. На Земле с этим не могут не считаться. Мы вернемся на родную планету закаленными в испытаниях и сможем во весь голос заявить о своих правах. Мы достаточно сильны, чтобы их отстаивать.

— Лазарус Лонг… — прозвучал голос слева.

— Да, я слушаю вас, — он пододвинул микрофон к говорящему.

— Я слишком стар, чтобы пускаться в новые межзвездные перелеты, и слишком устал, чтобы в конце путешествия еще за что-то бороться. Что бы вы здесь ни решили, я остаюсь.

— В таком случае, — ответил Лазарус, — и обсуждать больше нечего, так ведь?

— Я имею право на собственное мнение!

— Вы его уже высказали. Теперь дайте слово другим.

Солнце опустилось за горизонт, и на небе появились первые звезды, а обсуждение все еще продолжалось. Лазарус понял, что это может длиться до бесконечности, и решил прекратить дискуссию.

— Все, хватит! — заявил он. — Мы, скорее всего, еще вернемся к обсуждению этой темы на семейных советах, а пока что давайте подведем предварительные итоги, чтобы посмотреть, чего мы хотим. Все, кто хочет возвратиться на Землю — становитесь справа от меня; кто хочет остаться — слева. Те же из вас, кто хочет отправиться на поиски новой планеты, оставайтесь здесь, по центру, прямо передо мной. — Он повернулся к помощнику. — Включите пока музыку, чтобы поторопить их.

Через минуту по всему побережью разнеслись волшебные звуки вальса «Голубой Дунай», перешедшие потом в ритмичный негритянский блюз начала XX века.

— Наверное, это ты подобрал записи? — спросил Барстоу, обращаясь к Лазарусу.

— Я? Нет, ты ведь знаешь, что у меня неважный слух.

Даже под музыку земляне разбивались по группам довольно долго. Последние аккорды знаменитой Пятой симфонии давно стихли, когда землянам удалось наконец разделиться на три части.

Слева от Лонга осталось около десяти процентов долгожителей, изъявивших желание остаться: большинство из них — это немолодые и усталые люди, чьи дни были практически сочтены. К ним присоединились юноши и девушки, никогда не видевшие Земли, и еще парочка бездельников среднего возраста.

В центре собралась совсем небольшая группа, не более трехсот человек, состоящая преимущественно из мужчин и нескольких молодых женщин, которые искали новых приключений и готовы были преодолевать все новые препятствия.

Основная масса долгожителей собралась справа от Лазаруса. Он смотрел на них и читал в их глазах счастливое возбуждение. Его сердце забилось от радости — ведь сперва он сильно побаивался, что его стремление вернуться поддержат немногие.

— Похоже, вы остались в меньшинстве, — обратился он к группе, оставшейся в центре. — Не стоит расстраиваться — времена ведь меняются.

На его глазах эта группка растаяла: разбившись по двое и по трое, люди делали свой окончательный выбор. Лишь очень немногие решили остаться на планете; основная же масса пополнила группу, стоявшую справа.

Когда выбор был сделан, Лазарус обратился к тем, кто решил навечно поселиться у малышей.

— Ну что ж, мои старички, вы можете вернуться на свои любимые луга и вздремнуть. Остальным же придется серьезно поработать над свершением наших дальнейших планов.

Затем Лазарус предоставил слово Либби, который объяснил, что возвращение домой не будет столь долгим и утомительным, каким было бегство с Земли или второй перелет. Энди отдал должное — и вполне заслуженно — научным достижениям малышей, которые во многом помогли ему справиться с задачей развития скоростей, превышающих скорость света. Если малыши действительно говорят правду, а не верить им нет оснований, то пределов тому, что Либби назвал «параускорением», не существует («пара-» — отклонение, потому что подобно световому приводу Либби оно воздействует на всю массу равномерно и ощущается человеком так, как гравитация, да и корабль не будет лететь сквозь пространство, а скорее двигаться в другом измерении).

— Проблема здесь не столько в том, чтобы привести корабль в движение, сколько в выборе оптимального потенциального уровня n-мерной гиперсреды с (n+1) степенью свободы…

Лазарус понял, что пора решительно вмешаться.

— Это твоя стихия, парень, и все мы доверяем тебе. У нас маловато знаний, чтобы обсуждать такие тонкости.

— Я только хотел добавить…

— Знаю. Но тебя уже занесло, поэтому приходится останавливать.

Кто-то из толпы успел выкрикнуть:

— Так когда же мы сможем быть дома?

— Не знаю, — ответил Либби, вспоминая о вопросе, который когда-то давно задала ему Нэнси Уизерол. — Я не знаю, какой там сейчас год. Но чтобы добраться туда, нам должно хватить не более трех недель.

Приготовления заняли несколько дней, ведь для погрузки землян на корабль потребовалось несколько сот ходок космических челноков. Расставание с долгожителями, которые предпочли остаться, проходило очень скромно, да они большей частью старались и не попадаться на глаза отбывающим домой землянам. Между двумя группами долгожителей будто кошка черная пробежала; разделение на берегу подчас разбивало давние дружеские и даже брачные узы, задевало чувства очень многих землян и оставляло неизбывную горечь. Единственным положительным моментом стало решение родителей мутанта Марион Шмидт остаться на приютившей их планете.

Лазарус отдавал приказания, готовясь отчалить на последнем челноке. Незадолго до того, как он собрался зайти внутрь, он почувствовал легкое прикосновение.

— Простите меня, — сказал юноша. — Меня зовут Хьюберт Джонсон. Я бы хотел полететь с вами, но мне нужно остаться здесь, чтобы уберечь мою мать от бурных расставаний. Если я прибегу в последний момент, то могу ли рассчитывать на то, что вы меня примете?

Лазарус осмотрел его с головы до ног.

— Ты уже достаточно взрослый, чтобы принимать самостоятельные решения.

— Вы меня не поняли. Я был любимым ребенком в семье, и моя мать буквально следует за мной по пятам. Мне с трудом удалось сейчас ускользнуть… Сколько вы еще пробудете здесь?

— Я не буду задерживать отход лодки. А ты тоже рискуешь навсегда остаться маменькиным сынком. Залезай внутрь!

— Но я ведь…

— Залезай, тебе говорят!

Парень подчинился, бросив последний тревожный взгляд на побережье. «Что ж, вот еще один мальчик превратился в мужчину», — отметил про себя Лазарус.

Оказавшись на борту «Нового рубежа», Лазарус доложил обо всем капитану.

— Все ли на борту? — спросил Кинг.

— Да. Включая тех, кто принял решение в последний момент, да еще женщина по имени Элинор Джонсон, успевшая проскочить за какие-то доли секунды. Поехали!

Кинг повернулся к Либби:

— Вперед, старина.

В непроглядной бездне ночи можно было заметить лишь слабый свет мерцающих звезд.

Корабль летел наугад, и только незаурядный талант Либби помогал ему двигаться в нужном направлении. Даже когда у него возникали сомнения в правильности курса, он оставлял их при себе. На двадцать третий день корабельного времени и на одиннадцатый день подключения параускорения на экране вновь засветились мириады звезд, некоторые приобрели знакомые очертания — Большая Медведица, гигантский Орион, неровный Южный Крест, загадочные Плеяды, и прямо по курсу, мерцая на фоне холодного отсвета Млечного Пути, лежал источник золотого солнечного света.

Во второй раз за этот месяц на глазах Лазаруса выступили слезы, но то были слезы радости.

Земляне не могли просто вступить в радиоконтакт со своей планетой, выйти на парковочную орбиту и разгрузить корабль; прежде всего, нужно было разведать обстановку и выяснить, какой же сейчас год на Земле.

По данным спектрального анализа близлежащих звезд, Либби смог определить, что к настоящему времени на их родной планете прошло не более 3700 лет от Рождества Христова; не имея точных астрономических инструментов, он не смог назвать более конкретную дату. Однако, оказавшись довольно близко от планет Солнечной системы, он прочел показания других «часов», ведь, как известно, эти планеты сами образуют циферблат с девятью стрелками.

Любой дате соответствует определенная конфигурация этих «стрелок», поскольку, период каждой планеты не измерим с периодом другой. Плутон отсчитывает «час» за четверть тысячелетия; Юпитер возвещает о прошествии космической минуты каждые двенадцать лет; для Меркурия угловая секунда пробегается за девяносто дней. С помощью других «стрелок» время можно уточнить — период вращения Нептуна столь разительно отличается от периода Плутона, что оба они попадают в примерно повторяющуюся конфигурацию приблизительно один раз за семьсот пятьдесят восемь лет. Эти огромные часы можно использовать с различной степенью приближения в течение любого периода, однако прочесть по ним время очень нелегко.

Либби начал считать время сразу же, как только стало возможно определить одну из планет Солнечной системы. Конечно, над задачкой пришлось попотеть.

— Я сомневаюсь, что нам удастся засечь Плутон, — пожаловался он Лазарусу, — а определить нахождение Нептуна тоже будет нелегко. Ближние к Солнцу планеты могут дать бесконечное число аппроксимаций, а ведь бесконечное и есть бесконечное — как к нему подступишься?

— Не слишком ли ты все усложняешь, парень? Ведь практически мы можем получить ответ. Или дай я сам это сделаю.

— Конечно, я и сам все смогу, — недовольно заявил Либби, — если вам так уж хочется. Но ведь…

— Никаких «но»! Какой год на дворе, парень?

— Хорошо, давайте прикинем. Скорость течения времени на корабле и скорость времени на Земле трижды выходили из единой системы координат. Но сейчас они, наконец снова синхронизировались, поэтому я могу предположить, что с момента нашего отлета прошло более семидесяти четырех лет.

Лазарус тяжело вздохнул.

— Энди, что ж ты мне сразу не сказал? — Лонг вдруг представил себе, что за это время на Земле изменилось так много — может, теперь Нью-Йорк снова стал одноэтажным или что-нибудь в этом роде… — Ну, ты и выдал, Энди! Нельзя же меня так пугать!

— Кхм! — только и смог кашлянуть Либби в ответ. Проблема для него уже перестала существовать. Нерешенной оставалась лишь задача создания математического аппарата для описания двух, на первый взгляд противоречащих друг другу, фактов: экспериментов Микельсона-Морли и данных бортового журнала «Нового рубежа». С чувством предстоящего удовольствия он приступил к ее решению.

Тем временем космолет вышел на временную орбиту примерно в пятистах миллионах миль от Солнца с вектором радиуса, обычным для плоскости эклиптики. Таким образом, припарковавшись под прямым углом к плоскому пирогу Солнечной системы, они могли надеяться на то, что их еще долго не обнаружат. Одна из космошлюпок была снабжена новой моделью привода Либби, и на ней была послана на Землю группа парламентеров.

Лазарус сразу же захотел присоединиться к ним; но Кинг отказался отпустить его, чем вызвал сильное негодование Лонга.

— Ведь это не поисковая партия, Лазарус, это — дипломатическая миссия, — заявил капитан.

— Послушай, парень, а кто сказал, что из меня получится дерьмовый дипломат? — взревел Лазарус.

— В этом я не сомневаюсь. Мы пошлем тех, кто не станет без толку бряцать оружием.

Миссию поручили возглавить Ральфу Шульцу, поскольку наиболее важными факторами прежней жизни на Земле считались психодинамические, однако в его команду вошли и специалисты по правовым, военным и техническим вопросам. Если Кланам предстоит бороться за жизненное пространство, то необходимо знать, какими видами техники, каким оружием владеют нынешние земляне и удастся ли им вполне мирно приземлиться. Старейшины наделили Шульца полномочиями по разработке плана, согласно которому Кланы смогут колонизировать редкозаселенный и пришедший в упадок европейский континент. Правда, не исключено, что это уже могло быть сделано в их отсутствие, поскольку сроки полураспада многих элементов уже давно миновали. В зависимости от обстоятельств Шульц должен был решать, на какие компромиссы ему идти. Теперь беглецам оставалось только набраться терпения и ждать.

Практически все время, пока миссия летела на Землю, Лазарус провел без сна. Он страстно пытался убедить тех, кто остался на корабле, что Кланы сейчас обладают таким техническим превосходством, что решат все земные проблемы. В душе, конечно, он понимал, что все это — досужие домыслы. Одними знаниями невозможно выиграть сражение. Невежественные фанатики средневековой Европы уничтожили куда более высокую исламскую культуру; Архимеда убил обычный солдат; варвары разрушили Рим. Либби или кто-нибудь из них мог бы изобрести непобедимое оружие, основанное на внеземных принципах, которыми они овладели; впрочем, это может и не получиться. А кто знает, как далеко шагнула военная наука землян за эти три четверти столетия?

Кинг, в прошлом кадровый военный, был весьма обеспокоен возможностью создания нового оружия на Земле, но еще больше волновало его то, кого он в случае надобности сможет поставить под ружье. Кланы совсем не были похожи на вооруженные легионы; даже поддержание элементарной дисциплины среди этих законченных индивидуалистов казалось ему просто невозможным.

Своими сомнениями и опасениями Кинг и Лазарус не решались поделиться друг с другом; каждый боялся, что стоит только кому-нибудь открыться, как это моментально станет достоянием всего корабля. Безусловно, в своем смятении они не были одиноки: почти половина пассажиров непрестанно думали об опасностях, исходивших от нынешних жителей Земли, и лишь огромное желание вернуться домой давало им силы надеяться и ждать.

— Капитан, — обратился к Кингу Лазарус примерно через две недели после того, как группа Шульца отправилась на Землю. — Как ты думаешь, что они нам скажут по поводу «Нового рубежа»?

— О чем это вы?

— Ведь в свое время мы попросту взяли его на абордаж.

— А ведь и правда! — Кинг совсем забыл об этом. — Вы знаете, столько много воды утекло с тех пор, и я давно привык к мысли, что это мой корабль. — Он задумался. — Интересно, на что похоже теперь Ковентри?

— Как я себе представляю, кормят не очень-то, — отозвался Лазарус. — Рано думать об этом. Мы еще сможем объединиться и выкарабкаться из этой ситуации. Пока что можно спать спокойно — они ведь нас еще не поймали.

— Интересно, чем все это может кончиться для Слейтона Форда, если обнаружится его связь с нами? Думаю, они не станут особенно церемониться.

— А может, ничего и не произойдет, — предположил Лазарус. — Даже если мы завладели кораблем не совсем законным путем, то использовали его действительно по назначению — для исследования космоса. Кроме того, мы возвращаем его целым и невредимым и, к тому же, у нас есть новый испытанный космический привод. Я полагаю, это даже большее, на что они могли надеяться. Думаю, можно убедить их забыть об этом и не вспоминать былое.

— Да, можно попробовать, — ответил Кинг, но голос его прозвучал очень неуверенно.

Миссия возвратилась с опозданием на пару дней. Пассажиры корабля не получали от нее никаких сообщений до тех пор, пока она не оказалась в единой с кораблем системе координат, как раз перед стыковкой, поскольку еще не изобрели устройства, позволяющего выходить на связь между паракосмосом и ортокосмосом. Через несколько минут после начала маневров по сближению на экране перед Кингом появилось радостное лицо Шульца.

— Приветствую вас, капитан! Мы скоро будем на борту и сможем представить отчет.

— Я жду от вас краткого доклада немедленно!

— Не знаю, с чего и начать. Все в порядке — мы можем вернуться домой!

— Я не ослышался? Повторите!

— Все в полном порядке. На Земле вновь вернулись к Согласию. Видите ли, мы теперь практически от них ничем не отличаемся. Сегодня все стали членами Кланов.

— Как это понимать?

— Они нашли его.

— Нашли что?

— Они нашли секрет долголетия.

— Что за ерунда! Ведь никакого секрета не было!

— У нас его действительно не было, но они думали иначе. Так вот, теперь они его получили.

— Объясните подробнее, — попросил Кинг.

— Капитан, с этим можно подождать до нашего возвращения, — мягко, но решительно оборвал его Шульц. — Я ведь не биолог. Кстати, мы захватили с собой представителя правительства — лучше вы зададите все наши вопросы ему.

6

Кинг принял представителя Земли у себя в каюте. На встречу он пригласил Заккура Барстоу и Джастина Фута как представителей Кланов, а также Гордона Харди, поскольку только биолог смог бы разобраться во всех нюансах поразительных новостей, привезенных с Земли. Либби присутствовал при разговоре как один из высших чинов на корабле; был приглашен и Слейтон Форд как единственный представитель недолговечных, хотя после посещения храма Крееля он не занимал никаких официальных постов. Лазарус присутствовал исключительно по собственному желанию. Его никто не приглашал, но даже капитан Кинг ничего не смог возразить против особых привилегий старейшего члена Кланов.

Ральф Шульц познакомил присутствующих с посланником Земли.

— Это — капитан Кинг, наш командир, а это — Майлс Родни, представитель Совета Федерации, Полномочный Министр и Посол по чрезвычайным поручениям, наверное, так его можно назвать.

— Не совсем так, — поправил его Родии, — хотя я и согласен, что моя нынешняя миссия носит чрезвычайный характер. Ведь сегодняшняя ситуация не имеет аналогов. Приятно с вами познакомиться, капитан.

— Рад видеть вас у себя на борту, сэр.

— А это Заккур Барстоу, представляющий здесь Опекунов Кланов Говарда, и Джастин Фут, секретарь Опекунского совета…

— Приветствуем вас.

— Рад нашей встрече, господа.

— …Эндрю Джексон Либби, помощник капитана по астронавигации, доктор Гордон Харди, биолог, главный консультант по исследованиям в области старения и смерти.

— Так это вы главный биолог, — с интересом осмотрел его собеседник. — Когда-то вы могли сослужить службу всему человечеству. Подумать только, как все меняется. Но, к счастью, людям удалось раскрыть секрет долголетия без помощи Кланов Говарда.

Харди удивленно посмотрел на него.

— Что вы имеете в виду, сэр? Не хотите ли вы сказать, что все еще продолжаете работать над раскрытием некоего призрачного секрета для продления жизни, которым мы якобы обладаем?

Родни небрежно устроился в кресле и заложил руки за голову.

— Ей-Богу, не стоит сейчас выставлять взаимных обвинений. Мы смогли на Земле достичь вашего долголетия.

Капитан Кинг вмешался в беседу.

— Минуточку. Ральф, скажите мне, придерживается ли до сих пор Федерация мнения, будто существует некий «секрет» нашего долголетия? Вы разве им ничего не рассказали?

Для Шульца вопрос оказался неожиданным.

— Странно, но этот вопрос даже не поднимался. Они сами научились контролировать продолжительность жизни; в этом отношении мы их больше не интересуем. Правда, там еще имелись некоторые заблуждения по поводу того, что мы достигли долголетия благодаря каким-то манипуляциям, а не за счет генов, но я развеял все сомнения.

— Наверное, это прозвучало не слишком убедительно, судя по тому, что говорит мистер Родни.

— Может быть. Я не придавал этому большого значения; нам незачем ворошить былое. Кланы Говарда и их долголетие не представляют уже интереса для землян. Тут дело в другом — как политиков, так и широкую общественность заинтересовал тот факт, что нам удалось успешно осуществить межзвездный перелет.

— Это действительно так, — подтвердил Майлс Родни.

— Каждый чиновник, каждое агентство новостей, каждый ученый и каждый гражданин с огромным нетерпением ожидают прибытия «Нового рубежа». Это грандиозное, самое выдающееся событие после высадки первого человека на Луну. Вы знамениты, господа, каждый из вас.

Лазарус взял Барстоу за локоть и шепнул ему что-то на ухо. Барстоу кивнул и обратился к Кингу:

— Капитан!

— Что такое, Зак?

— Я предлагаю нашему гостю где-нибудь поблизости прогуляться, пока мы выслушаем доклад Ральфа Шульца.

— Почему?

Барстоу бросил взгляд на Родни.

— Потому что после этого мы лучше будем подготовлены к обсуждению всех деталей.

— Вы не смогли бы ненадолго нас покинуть, сэр? — обратился капитан к Родни.

— Капитан, давайте без обиняков, — вмешался Лазарус.

— Зак излишне вежлив. Пусть мистер Родни тоже поучаствует в обсуждении. Скажите мне, Майлс: какие у вас имеются доказательства того, что вы нашли способ продления жизни?

— Доказательства? — Родни был ошеломлен. — А почему вы спрашиваете об этом? Вообще, с кем имею честь?..

— Извините. У меня не было возможности представить вас друг другу, — вмешался Ральф Шульц. — Это Лазарус Лонг, наш Старший.

— Приветствую вас. Старший чего?

— Он имеет в виду мое старшинство по возрасту. Я самый старый из долгожителей Кланов, а в прочих отношениях я обычный гражданин.

— Старейший из Кланов! Подумать только, ведь вы — старейший из всех ныне здравствующих!

— Я перестал думать об этом уже пару сот лет назад, — отрезал Лазарус. — Ну, так как насчет ответа на мой вопрос?

— Подождите, дайте мне опомниться. По сравнению с вами я себя чувствую просто младенцем, хотя я сам уже немолод: в июне мне исполнится сто пять лет.

— Если вы сможете доказать, что это действительно ваш возраст, то таким образом и ответите на мой вопрос.

— Вообще-то я и не думал, что здесь мне учинят такой допрос. Может быть, я покажу вам удостоверение личности?

— Вы что, шутите? Да у меня было с полсотни всяких удостоверений, и в каждом из них стояли разные даты рождения. Что еще вы можете предложить?

— Минуточку, Лазарус, — вступил в разговор капитан Кинг. — Какова цель вашего вопроса?

— Мы уносили ноги из Солнечной системы потому, что хотели спасти свою шкуру — ведь эти тугодумы не могли уразуметь, что у нас нет никаких секретов долголетия, и все же решили выжать их из нас. Сейчас все в ажуре — так они говорят. Неужели вас не настораживает, что этот парень, которого они послали выкурить с нами трубку мира, все еще уверен, что мы обладаем каким-то секретом?

— Да, меня это тоже удивляет.

— А что, если они не изобрели способа избавления от старости и думают, что теперь смогут его узнать с нашей помощью? Что можно придумать лучше, чем успокоить нас и усыпить бдительность до тех пор, пока мы не вернемся, а затем все начнется сначала.

Родни фыркнул.

— Что за абсурд! Капитан, уж я не знаю, что смогу для вас сделать.

— В тот раз все тоже казалось нелепостью, — холодно ответил Лазарус, — но оказалось правдой, приятель. Прежний опыт нас тоже кое-чему научил.

— Да постойте вы! — не выдержал Кинг. — Ральф, а ты что скажешь? Может быть, тебя тоже обвели вокруг пальца?

— Надеюсь, что нет. — Шульц помрачнел. — Хотя мне трудно сказать что-нибудь определенное. На поверхности это выглядит именно так, и, похоже, никто из членов передовой группы не заметил подвоха.

— Но ведь ты психолог. Ты бы наверняка заметил обман, если дело обстояло именно так.

— Да, я психолог, но ведь не чудотворец и не телепат. Я не думал, что, может быть, придется столкнуться с обманом. — Он неловко улыбнулся. — И, кроме того, попав домой, я был так рад, что мое эмоциональное состояние не позволило мне заметить ничего подозрительного.

— То есть, ты в этом не уверен до конца?

— До конца нет, но я чувствую, что Майлс Родни говорит правду. Кроме того, прояснить ситуацию нам помогут несколько вопросов. Как он утверждает, ему уже сто пять лет. Это можно легко проверить.

— Пожалуй, — согласился Кинг. — Ты сам побеседуешь с ним, Ральф?

— Вы позволите, Майлс? — осведомился Шульц.

— Ваше право, — холодно ответил тот.

— Вам было около тридцати лет, когда мы покинули Землю, ведь это случилось примерно семьдесят пять лет назад. Вы помните это событие?

— Весьма отлично. В то время я служил в Башне Новака, в подчинении Администратора.

Во время этой беседы Слейтон Форд оставался чуть поодаль и ничем не привлекал к себе внимания. Услышав ответ Родни, он встал во весь рост.

— Послушайте, капитан… Возможно, я смогу внести ясность в это дело. Вы позволите, Ральф? — Он повернулся к землянину. — Кто я?

Родни всмотрелся в его лицо и даже отпрянул от изумления. Не веря своим глазам, он пробормотал:

— Вы… Вы — Администратор Форд!

7

— Не все сразу! Да успокойтесь вы! — увещевал Кинг присутствующих. — Продолжайте, Слейтон. Вы знаете этого человека?

Форд осмотрел его с головы до ног.

— Нет, не думаю.

— Тогда это подтасовка, — предположил Лазарус и, обращаясь к Родни, спросил:

— Я полагаю, вы узнали Форда по старым стереофотографиями.

Казалось, Родни вот-вот лопнет от негодования:

— Да нет же! Я узнал его. Теперь он изменился, но я знал его. Господин Администратор, посмотрите на меня получше — ведь я работал в вашем отделе!

— Скорее всего, ему нечего вспоминать, — сухо заметил Кинг.

— Это еще ни о чем не говорит, — покачал головой Форд. — В моем управлении работало более двух тысяч служащих. Родни вполне мог быть одним из них. Его лицо мне немного напоминает кого-то, но ведь мало ли на свете похожих людей.

— Капитан, — подключился к разговору Гордон Харди. — Если мне позволят задать пару вопросов, то я смогу высказать и свое мнение по поводу того, действительно ли они знают, как бороться со смертью.

Родни тяжело вздохнул.

— Я ведь не биолог. Если хотите, можете отправлять меня обратно. Капитан Кинг, прошу вас при первой же возможности вернуть меня на Землю. Не желаю больше выслушивать всего этого!

И если хотите знать, меня совершенно не волнует, вернетесь ли вы и ваша… ваша замечательная команда к цивилизации или нет. Я прибыл сюда, чтобы помочь вам, но теперь испытываю только отвращение. — Он поднялся с кресла.

— Эй, полегче! — пошел ему навстречу Слейтон Форд. — Успокойтесь, Майлс! Поставьте себя на их место. Вы бы точно так же пытались перестраховаться, если бы пережили то же, что они.

Родни заколебался.

— Господин Администратор, а вы сами что здесь делаете?

— Это долго рассказывать. Когда-нибудь я поведаю эту историю.

— Вы — член Кланов Говарда. Да, наверняка это так, иначе многие вещи объяснить очень трудно.

— Нет, Майлс Родни, — покачал головой Форд. — Позже я вам все объясню. Итак, вы работали у меня — уточните, когда?

— С 2109 года до… до того времени, когда вы… исчезли.

— В чем заключались ваши обязанности?

— Во время кризиса 2113 года я был младшим служащим отдела корреляции в Управлении экономической статистики, секция контроля.

— Кто руководил вашей секцией?

— Лесли Уолдрон.

— Старина Уолдрон, говорите? Какого цвета были у него волосы?

— Волосы? Лесли был лысый, как колено.

Лазарус зашептал Барстоу на ухо:

— Похоже, я погорячился.

— Не спеши, — ответил Заккур. — Возможно, они его просто очень тщательно готовили — ведь могли же они догадаться, что на борту находится Форд.

— Что такое «Священная корова»? — продолжал тем временем Слейтон.

— Кхм… Но шеф, вы ведь даже не должны были знать о существовании этой газеты!

— Уж не думаете ли вы совсем плохо о моей разведслужбе, — сухо ответил Форд. — Будьте уверены, что я получал свежий номер каждую наделю.

— Так что же это все-таки такое? — вмешался Лазарус.

— Рукописная газетенка с комиксами и сплетнями, которую передавали служащие из рук в руки.

— Почти целиком посвященная высмеиванию боссов, и в первую очередь меня, — добавил Форд и положил руку Родни на плечо. — Друзья мои, теперь у меня нет никаких сомнений, что мы с Майлсом в прошлом были коллегами.

— И все же я хочу подробнее услышать о том, как удалось решить проблему продления жизни, — попросил доктор Харди.

— Думаю, что не вы один, — заметил Кинг. Он поставил перед гостем стакан и наполнил его вином почти до краев. — Вы ведь нам расскажете об этом?

— Постараюсь, — ответил Родни, — хотя я бы попросил доктора Харди помочь мне в этом. Конечно, все одним махом сделать нельзя — это многоступенчатый процесс, сперва одна базовая стадия, затем несколько последующих. Некоторые из этапов чисто косметические, в особенности для женщин. Я бы не сказал, что это процесс омоложения в прямом смысле слова. Можно приостановить наступление старости, но превратить старца снова в мальчика возможности нет.

— Да, это так, — согласился Харди. — Это понятно, но в чем же состоит основной процесс?

— Он состоит, в основном, в замене всех кровяных клеток в старческом теле новой, молодой кровью. Как мне объяснили специалисты, старение организма вызывается в первую очередь постепенным накоплением ядовитых отходов метаболизма. Предполагается, что кровь должна их выводить из организма, но в конце концов она настолько перенасыщается этой отравой, что процесс очищения организма сильно замедляется и даже прекращается. Это так, доктор Харди?

— Это несколько необычная трактовка, но в целом…

— Я же предупреждал вас, что не являюсь биотехнологом.

— Неважно, в целом направление верное. Здесь все дело в так называемом дефиците «давления диффузии» — если хотите, ДД, — которое в стенке кровяного сосуда должно быть таким, чтобы поддерживать довольно высокий показатель сопротивляемости, иначе неизбежно наступает прогрессирующая самоинтоксикация отдельных клеток. Но должен заметить, Родни, что я несколько разочарован. Идея сдерживания процессов старения путем обеспечения надлежащей очистки организма от шлаков не нова — я могу вам показать кусочек сердца цыпленка, который около двух с половиной столетий поддерживается в живом состоянии благодаря аналогичной технике. Что касается вливания молодой крови — да, это может дать результаты. Я проводил эксперименты с подопытными животными, и таким образом мне удавалось продлить срок их жизни почти вдвое… — доктор задумался, так и не закончив фразы.

— И что же дальше?

— Я перестал работать в этом направлении, — смущенно признался Харди. — Ведь возникала необходимость всегда иметь под рукой несколько молодых доноров для того, чтобы поддерживать жизнь в каком-нибудь привилегированном старце. Кроме того, это оказывало пусть и не очень значительное, но все же отрицательное воздействие на доноров. Да и вообще это мне представлялось бессмысленным: никогда не наберется столько доноров, чтобы хватило на всех. Как я понимаю, этот метод позволяет продлевать жизнь небольшой группе избранных?

— О, нет! Я, наверно, не совсем точно выразился. У нас нет доноров, господин Харди.

— Как это понимать?

— Новую кровь, в количествах, которых вполне хватает для каждого, и к тому же любой группы, поставляет и производит Служба общественного здравоохранения и долголетия.

Харди закрыл лицо руками.

— Подумать только, ведь мы были так близки к решению! Мы даже пытались создать костную ткань в пробирке. Нам следовало быть понастойчивее.

— Не стоит так уж расстраиваться. Нам тоже пришлось задействовать тысячи биологов и затратить миллиарды долларов, чтобы добиться желаемых результатов. Насколько мне известно, над этим пришлось потрудиться даже больше, чем над созданием управляемых термоядерных систем. — Родни улыбнулся. — Видите ли, они были просто обязаны получить подобные результаты; ведь так решили политики. — Родни повернулся лицом к Форду. — Когда на Земле узнали о бегстве Кланов Говарда, вашего бесценного преемника чуть не растерзала разъяренная толпа.

Харди продолжал засыпать собеседника вопросами о дополнительной методике — вживлении зубов, предотвращении старения клеток, гормональной терапии и тому подобном, пока на помощь Родни не пришел Кинг, который напомнил, что первостепенной целью визита было обсуждение деталей возвращения Кланов на Землю.

— Да, лучше займемся приготовлениями, — согласился Родни. — Насколько я понимаю, большинство ваших пассажиров сейчас пребывают в «охлажденном сне»? В таком случае им лучше еще некоторое время в этом состоянии и оставаться.

— Почему вы так считаете?

— Видите ли, — Родни снова заложил руки за голову, — Администрация сейчас находится в несколько затруднительном положении. По правде говоря, мы испытываем нехватку жилья. Сами понимаете, что невозможно в один день разместить свыше ста десяти тысяч человек.

Последнее замечание тоже вызвало немало споров, но в конце концов Барстоу прекратил дискуссию, вновь обратившись к Майлсу Родни:

— Мне представляется, что больших проблем не должно быть. Каково сейчас население на североамериканском континенте?

— Около семисот миллионов.

— И вы не сможете найти места для одной семидесятой части, чтобы разместить нас? В это верится с трудом.

— Вы не понимаете, сэр, — запротестовал Родни. — Перенаселение для нас стало одной из самых острых проблем. Кроме того, уважение права на частную жизнь, на собственный дом или квартиру неизменно остается законом нашей жизни. Для того чтобы расселить вас, нам придется освоить близлежащие пустыни или осушить часть прибрежных морских районов, или еще что-нибудь в этом роде…

— Все ясно, — заключил Лазарус. — Снова политические игры! Вы не хотите никого беспокоить, опасаясь, что кое-кто начнет возмущаться.

— Я бы не сказал, что вы правильно поняли наше положение…

— Значит, неправильно? Похоже, что у вас со дня на день должны состояться какие-нибудь выборы, а?

— По правде сказать, да, но ничего общего с вашей проблемой это не имеет.

Лазарус в ответ только хмыкнул.

— Мне кажется, Администрация подошла к этой проблеме поверхностно, — предположил Джастин Фут. — Ведь мы же не какие-нибудь бездомные иммигранты. У большинства наших людей имеются собственные дома. Без сомнения, вам известно, что Кланы были материально обеспечены, даже богаты, и по понятным причинам нам пришлось построить собственные дома, чтобы выжить. Я более чем уверен, что эти постройки в основном должны были сохраниться и до наших дней.

— Несомненно, — подтвердил Родни, — но ведь сейчас в них живут другие люди.

Джастин Фут только пожал плечами: «А нам какое дело до этого? Это Администрация должна решить проблемы с ними, ведь именно при ее попустительстве там смогли поселиться чужие люди. Что касается меня, то я собираюсь приземлиться при первой же возможности, получить в ближайшем суде ордер на возвращение моего владения и снова стать хозяином в собственном доме».

— Это не так просто. Вы можете приготовить омлет из яиц, но из омлета яйца вы не получите. С правовой точки зрения вы уже давно считаетесь умершими, и нынешний обитатель вашего дома имеет все основания на владение им.

Джастин Фут вскочил, нервно зашагал по комнате и лишь затем, чуть успокоившись, рявкнул.

— Это мы-то мертвы по закону! Да кто же мог принять такой закон! Я сам был уважаемым юристом, исполнял свои обязанности честно и добросовестно, никому не причиняя вреда, и в результате был беспричинно арестован и вынужден был спасаться бегством. Теперь мне без зазрения совести говорят, что мое имущество конфисковано и даже в юридическом существовании мне отказывают из-за того, что случилось помимо моей воли. И это вы называете юстицией? Кстати, продолжает ли действовать Согласие?

— Вы снова меня не поняли. Я только…

— Нет уж, я как раз все понял правильно. Если справедливость торжествует только тогда, когда это выгодно, тогда Согласие не стоит и той бумажки, на которой оно написано. Я готов выступить в роли подопытного для наших Кланов. Если мое имущество не будет возвращено полностью и немедленно, я буду подавать в суд на каждого чиновника, который этому препятствует. Я предам это дело самой широкой огласке! В течение стольких лет я испытывал неудобства, унижение и подвергался опасностям и теперь не позволю, чтобы это сошло кому-нибудь с рук. Я стану кричать об этом на каждом углу! — Наконец он перевел дух.

— Он прав, Майлс, — тихо сказал Слейтон Форд. — Правительству следует подойти к этому вопросу со всей серьезностью и немедленно.

Лазарус поймал взгляд Либби и жестом указал ему на дверь. Когда они вышли, Лонг сказал своему собеседнику:

— Джастин, похоже, будет доказывать свою правоту еще битый час. Давай лучше прошмыгнем в Клуб и подкрепимся.

— А ничего, что мы уйдем?

— Расслабься. Если мы капитану понадобимся, он нас и так найдет.

Лазарус умял три сэндвича, двойную порцию мороженого и несколько пирожных, тогда как Либби довольствовался гораздо меньшим количеством съеденного. Лазарус съел бы и больше, если бы ему не приходилось постоянно отвечать на расспросы завсегдатаев Клуба.

— На нашу интендантскую службу пора уже наслать ревизию, — пожаловался он, наливая третью чашку кофе.

— Жизнь среди малышей сослужила им плохую службу. Ребята совсем распустились! Либби, а не съесть ли нам жаркого с перцем?

— С удовольствием.

— Когда-то в Тихуане был ресторанчик, где подавали лучшее жаркое с перцем, которое мне когда-либо приходилось пробовать, — вытирая рот платком, задумчиво сказал Лазарус. — Интересно, а есть ли он сейчас?

— А где это — Тихуана? — спросила Маргарет Уизерол.

— Ты ведь совсем не помнишь Землю, детка? Это, дорогуша, в Нижней Калифорнии. Ты знаешь, где это?

— Неужели вы думаете, что у меня была двойка по географии. Это в Лос-Анджелесе.

— Да, совсем рядом. А может быть, теперь уже и в самом городе.

В этот момент на всю мощность включилась система оповещения:

— Главного астронавигатора прошу срочно сообщить о своем местонахождении или прибыть в диспетчерскую.

— Это меня! — засуетился Либби и поспешил к выходу.

Через несколько минут прозвучал сигнал готовности, и всех членов экипажа позвали наверх, а пассажиров предупредили о минутной готовности к старту.

— Ну вот, ребятки, мы и возвращаемся, — Лазарус встал, расправил кильт и пошел в капитанскую каюту, тихонько напевая:

«О, Калифорния! Я снова возвращаюсь

Туда, где я когда-то начинал…»

Корабль набрал скорость, и звезды исчезли с небосклона. Капитан Кинг вышел из диспетчерской, прихватив с собой посланника землян. Майлсу Родни это польстило; он не прочь был пропустить бокальчик-другой пива.

В диспетчерской остались Лазарус и Либби. Делать было особенно нечего; часа четыре корабль все еще будет находиться в паракосмосе, прежде чем войдет в обычное околоземное космическое пространство.

Лазарус закурил сигарету.

— Чем ты думаешь заняться после возвращения, Энди?

— Я пока что над этим не задумывался.

— Времени на раскачку особенно нет. Ты ведь знаешь, какие произошли изменения.

— Пожалуй, для начала вернусь на некоторое время домой. Хочу взглянуть на Озаркс. Даже не представляю, как он теперь выглядит.

— Горы остались на месте, будь уверен. Вот люди изменились.

— И в какую сторону?

— Помнишь, я говорил тебе, что мне надоели наши Кланы и я уже собирался было распрощаться с ними лет на сто? В общем и целом они стали столь самодовольны и глупы, что многих из наших с тобой собратьев я просто терпеть не мог. Боюсь, что сейчас мы обнаружим на Земле почти то же самое, ведь теперь они тоже надеются жить вечно. Всякие там долгосрочные инвестиции, обязательный шарфик зимой от простуды — вобщем, ты понимаешь, о чем я говорю.

— Но ведь сам ты не стал таким…

— Просто я жил по-другому. У меня никогда не было реальных шансов считать, что я буду жить вечно — ведь даже доктор Харди говорил о том, что я член Клана лишь в третьем поколении. Я просто зарабатывал себе на жизнь и не сушил мозги над глобальными проблемами. Но, видишь, далеко не все так думают. Взять хотя бы того же Майлса Родни — ведь его до смерти напугала новая ситуация, он боится хоть немного изменить установившийся порядок.

— Я обрадовался, когда Джастин отстаивал свои права, — сказал Либби. — Правда, не думаю, что он сделал это намеренно — просто он разозлился.

— Ты видел когда-нибудь, как маленькая собачонка прогоняет большого приблудного пса, который забрел не в ту подворотню?

— Вы думаете, Джастин сможет добиться своего?

— Конечно, и причем с твоей помощью!

— С моей?

— Разбирается ли хоть кто-нибудь в твоем суперприводе, если не считать меня?

— Я надиктовал все подробности на пленку.

— Но ведь ты не давал эти записи Майлсу Родни. Земля остро нуждается в твоем приводе, Энди. Ты ведь слышал, что Родни говорил о перенаселении. Ральф говорил мне, что для рождения ребенка сейчас необходимо запрашивать разрешение у правительства!

— Да неужели?

— Точно. Можешь быть уверен, что нашлась бы масса желающих эмигрировать, если бы появилась возможность пожить на какой-нибудь приличной планете. И вот тут-то твое изобретение и сыграет свою роль. С его помощью межзвездные перелеты станут реальностью. Им придется пойти на сделку.

— Конечно, не я разработал этот привод. В этом заслуга малышей.

— Не надо скромничать, ведь это ты его получил. И ты ведь не прочь подсобить Джастину, правда?

— Ну, конечно.

— Тогда мы поторгуемся. Скорее всего, я сам возьму на себя эту миссию. Но сейчас речь о другом. Кому-то все равно нужно будет изрядно исколесить космос, прежде чем откроется массовая эмиграция. Пока что я предлагаю нам с тобой заняться недвижимостью. Мы застолбим себе этот участок Галактики и посмотрим, что из этого получится.

Либби почесал затылок: «Звучит неплохо. Может быть, сначала я съезжу домой, а?»

— А никто и не торопит. Я куплю хорошую уютную яхту, тонн эдак тысяч на десять, и мы оснастим ее твоим приводом.

— А где мы возьмем деньги?

— Деньги у нас будут. Я организую головную фирму и заложу в ее устав любую деятельность, какую мы захотим. Для разных целей у нас будут дочерние фирмы, где мы обеспечим себе приличный процент. Потом…

— Похоже, вы это всерьез говорите, Лазарус. Сначала я подумал, что вы шутите.

— Мы сами этим заниматься не будем. Я найму хороших специалистов, толкового бухгалтера и юриста — кого-нибудь вроде Джастина. А может быть, даже именно Джастина.

— Тогда другое дело.

— Ну, а мы с тобой послоняемся по свету и посмотрим, как люди живут. Не бойся, мы уже и так навкалывались на всю оставшуюся жизнь, и теперь можем отдохнуть.

Несколько минут они помолчали, думая каждый о своем. Наконец Лазарус снова заговорил:

— Энди…

— Что?

— Ты собираешься попробовать эту штуковину с переливанием крови?

— Думаю, что в конце концов придется.

— А я и не знаю, что думать. Между нами, у меня силенок уже значительно поубавилось по сравнению с тем, что было сотню лет назад. Наверное, естественный отпущенный мне срок истекает. Но я скажу тебе и то, что стал планировать новую авантюру с созданием предприятия лишь тогда, когда услышал об этой их новой методике. У меня появилась перспектива! Ты знаешь, я теперь начинаю подумывать о тысячелетиях, тогда как до недавнего времени мои планы не простирались дальше, чем на неделю.

— Похоже, вы взрослеете, — улыбнулся Либби.

— Какой-нибудь остряк не преминул бы заметить, что это как раз вовремя. А если серьезно, Энди, то я примерно так и оцениваю то, что происходило со мной в последнее время. Последние две с половиной сотни лет можно считать порой моей юности, скажем так. Хоть я и шатался везде, но ни на йоту не приблизился к ответам на самые главные вопросы. У нас, землян, никогда не хватало времени, чтобы всерьез заняться действительно важными проблемами. Причем возможности для этого есть, но мы ими не пользуемся! Вообще, в решении серьезных задач мы не так уж далеко ушли от наших предков-обезьян.

— Хорошо, и что вы предлагаете делать с этими проблемами?

— А я почем знаю? Лет через пятьсот можешь спросить меня об этом снова.

— Вы думаете, что-то изменится?

— Хочу надеяться. В любом случае, у меня будет достаточно времени еще побродить по свету и пособирать любопытные факты. Взять, например, этих Богов джокайра…

— Это ведь не Боги, Лазарус. Не стоит их так называть.

— Конечно, конечно, я тоже так думаю. Мне кажется, что у этих существ было много возможностей вдоволь поразмышлять. Когда-нибудь, лет через тыщу, я хочу зайти прямо в храм Крееля, посмотреть ему в глаза и сказать: «Привет, приятель! Так что ты еще знаешь такое, чего бы я не знал?»

— Это может быть чревато…

— Ничего, разберемся. По крайней мере, хоть покажем, кто мы такие. Меня всегда удручало то, как мы с ними расстались. Как по мне, так во всей Вселенной, не должно быть такого места, куда бы человек ни смел сунуть свой нос. Так уж мы устроены, и я думаю, что для этого есть свои причины.

— А может быть, и ист.

— Да, вполне возможно, что все это — лишь колоссальная бессмысленная шутка. — Лазарус встал во весь рост и посмотрел в черную бездну космоса. — Но вот что я тебе скажу, Энди: каковы бы потом ни были ответы, перед тобой стоит одна из обезьян, которая будет безудержно карабкаться вверх, смотреть вокруг и стараться познать что-то новое — до тех пор, пока хватит сил…

УОЛДО