его такого. И Конни это показалось странным, ведь не было никаких сомнений в том, что этой ночью они занимались вовсе не расфасовкой целебных трав.
Брат и сестра молчали до тех пор, пока здание «Тюльпанового дерева» не осталось далеко позади. Заговорили же они одновременно, перебив друг друга. Берт, как истинный джентльмен (коим он себя ошибочно считал), жестом дал понять сестрице, что уступает ей право первенства в этой сбивчивой беседе, и девушка еле сдержалась, чтобы не ответить ему театральным реверансом.
– Что-то пошло не так? Между тобой и нашей рыжей соседкой…
– Всё так, – коротко ответил Берт, умело подавив мечтательную улыбку и тут же, будто вспомнив о чём-то неприятном, поморщил нос и добавил так же кратко: – Но она не свободна.
– Ага, понятно. И что, она замужем? Или собирается?
– Собирается. Там какой-то договорной брак планируется, я не вдавался в детали, но было бы неплохо, если бы…
– Буду молчать, как рыба. Чего уж там.
– Спасибо. Моя очередь спрашивать. Что это за игру ты там устроила?
– Игру?
– Да-да, Констанция, – настаивал Берт и, кажется, даже был слегка раздражён, – откуда вот это твоё «А-ах, Боженька Всевышний, как могла такая приятная дама связаться с таким негодяя-я-ем?!» – он часто хлопал ресницами и, сомкнув руки в замок, возводил их небу, словно в молитве. Пародия получалась откровенно издевательская и грубо исполненная. Конни мысленно начала считать до десяти, унимая накатывающую волну братоубийственной злобы.
– Всевышнего я не упоминала, – проявляя наивысшую форму терпения, подчёркнуто спокойно отвечала девушка. – Мне надо было слегка продвинуть разговор вперёд. Не понимаю, почему тебя это задевает.
Берт в ответ принялся ворчать что-то бессвязное себе под нос. Конни не разобрала ни слова из этого «бу-бу-бу», но ей и не нужны были подробные объяснения, чтобы понять причину. Случайно, совершенно ненамеренно, весь этот разговор о Надин Тейнис и её несчастном браке сковырнул старую рану, которая сию секунду принялась сочно кровоточить. Волны острой боли, накатывающие откуда-то изнутри, из самых глубин памяти, мучили Берта, а, отступая, ещё долго отдавались в сознании звенящим эхом. Осознавая это, Констанция и сама как будто побледнела, чувствуя грядущий приступ мигрени.
– Я их не сравнивала. Даже и не думала об этом, – словно оправдываясь, выпалила она вдруг, хотя брат ни слова не сказал о том, в чём именно он обвиняет сестру. Это сквозило в его необоснованном ворчании, но не было сказано вслух. Тут вдруг Констанция поняла, как она выдала себя. Берт посмотрел на неё с нескрываемым осуждением, а затем как бы изумлённо вскинул брови. Поймал. Конни больно прикусила губу.
– Угу, я так и подумал, – почти беззвучно проговорил парень и угрюмо поплёлся дальше.
Они никогда не говорили об этом. Или просто очень-очень давно не говорили. Хотя вопрос всегда висел в воздухе, а тема не переставала быть актуальной никогда. Просто они оба старались делать вид, что этой истории и не было вовсе. Конни думала – так она не причинит Берту боль, а он искренне полагал, что сестру не стоит втягивать в разговоры о вещах, которые её, к счастью, коснулись лишь косвенно. Оба были неправы, ошибались наиглупейшим образом. Уж то ли это свежий, наполненный озоном, воздух Линсильвы так повлиял на Констанцию Маршан, то ли правильный возраст подошёл, но она в кои-то веки это поняла.
– Мне бы очень хотелось не сравнивать их, – чуть изменив формулировку, вновь заговорила она. Эти слова дались ей тяжелее, чем она думала. Ей бы следовало подготовить себя к этому, но ничего уже нельзя было поделать.
Алис возвратилась из своего Зазеркалья. Так Конни себе говорила, когда вспоминала о ней, об этой красивой, но странноватой женщине, оставившей неизгладимый след в их с братом жизни. Хотя Берту досталось несоизмеримо больше, конечно же. Она полупрозрачной тенью скользила по его снам, словно призрак из детских страшилок, и напоминала о себе тогда, когда этого меньше всего хотелось. От Алис невозможно было избавиться, вытравить её из сознания, не говоря уже о подсознании. Она пряталась в своём сказочном сонном Зазеркалье, ожидая подходящего момента, чтобы вдруг выскочить чёртиком из табакерки и отравить этим явлением очередной день, ночь, неделю…
И потому всякий раз, когда в разговорах всплывали истории про диктаторов-мужей и отчаявшихся жён, общение с братом превращалось для Констанции в танго на минном поле. Стоит сделать лишь один неосторожный шаг, как с Бертом случится подмена – жизнерадостный, обаятельный авантюрист вдруг обратится в мрачного и замкнувшегося ворчуна, жестоко пытающего своей раздражительностью всех вокруг. И всё из-за проклятой Алис.
– Мне бы очень хотелось не сравнивать их, – с нажимом повторила Конни, принуждая, прежде всего, саму себя продолжить этот неприятный разговор. Берт молчал и даже не смотрел на неё, они шли в сторону Линсильвы, и утренняя тишина леса давила на них со всех сторон. Конни сделала глубокий вдох и продолжала: – Но больше всего мне бы хотелось, чтобы ты не вспоминал об Алис всякий раз, когда мы сталкиваемся с чем-то, хоть немного напоминающим о ней. Мне бы хотелось, чтобы ты и вовсе о ней не вспоминал, раз на то пошло, но я знаю, как неправильно и жестоко с моей стороны было бы надеяться на подобное. И ещё…я думаю, что нам больше не стоит молчать об этом…
– С каких пор ты стала такой разговорчивой? – перебив её, нервно огрызнулся Берт, но натолкнулся на взгляд сестры, преисполненный боли и серьёзнейшего самопреодоления. Это зрелище выбило парня из колеи. Похоже, он не особенно понимал искренность намерений Констанции, пока не взглянул на неё.
– Ты не сможешь её забыть, это мне прекрасно известно, – игнорируя его выпад, продолжала девушка смело, – но нельзя позволять этому отравлять тебе жизнь по случаю и без, Адальберт. Тем не менее – так уж сложилось – но мы с тобой вроде тех близнецов, что перенимают эмоции друг друга. И если, по какой-то причине, ты собрался упиваться своей болью, то, хочешь ты того или нет, но тебе придётся разделить её со мной. Можешь снова убежать от меня на месяц-другой, вот только это ничего не изменит. Твои проблемы – это и мои проблемы. Так уж у Маршанов повелось.
Он не знал, что ответить ей. По правде говоря, он не ожидал, что этот разговор состоится…когда-либо вообще. А ещё – и это важнее всего – слова Констанции тронули его до глубины души. Никогда прежде ему не приходилось слышать подобного, и только сейчас Берт осознал, насколько важный момент состоялся между ними. Изо всех сил он боролся в эту секунду с эмоциями, кое-как сохраняя внешнюю сдержанность. Тем не менее, взгляд его чудеснейшим образом потеплел, и жизнерадостный авантюрист в нём одержал безоговорочную победу над ворчуном.
– Это место на нас странно влияет, – заметил он, заключив любимую сестрицу в объятия.
– Островок тот ещё… – согласилась девушка. – Сколько мы уже здесь? Дня три? Четыре? При этом успели заработать три трупа, толпу голых мужиков, одного домашнего тирана и одного шантажиста. Красота-а…
– Но есть и положительные стороны, – отстраняясь, но при этом обхватывая Конни за плечи, братец попытался добавить немного оптимизма. – Мы богаты, Роза обворожительна, а у тебя есть куча жутких секретиков, каждый из которых ты собираешься поддеть своим коготком и расковырять.
– И, возможно, ты даже позволишь мне поговорить с тобой об Алис? – с надеждой в голосе предположила Констанция. Берт тяжело вздохнул и на мгновение нахмурился, но в итоге кивнул и попытался вновь выдавить из себя улыбку.
– Возможно…
– И они совсем не похожи, эти истории, – поймав момент его податливости, быстро добавила Конни, – всё же Надин не…эмм… – вдруг она осеклась и прикусила губу резко и больно, почти до крови. Внезапная, взявшаяся буквально из ниоткуда догадка, яркой вспышкой обожгла сознание. Девушка остановилась и с ужасом попыталась прогнать её от себя прочь, но было уже поздно. Оно застряло в её голове и наотрез отказывалось уходить.
– Всё же Надин…что? – переспросил Берт, с интересом изучая меняющиеся с бешеной скоростью выражения лица сестрицы. Она казалась ему то напуганной, то удивлённой, то вдохновлённой. Наконец, Конни зафиксировала состояние на странной отстранённости, с полминуты она молча смотрела куда-то в пространство, а потом вдруг произнесла, словно в трансе:
– Нет-нет, ничего. Но нам нужно это проверить…
– Проверить ничего? – иронично подловил её брат. Конни поморщилась, сбитая с толку его неумелым каламбуром, и подняла на парня чуть раздражённый взгляд.
– Надо связаться с госпожой Сапфир и попросить дать нам машину.
– Ателье не так уж и далеко.
– Да, но комиссариат далековато. А ещё мы не знаем, где он живёт.
– Кто?
– Альфред Диккенс, – спокойно отвечала Конни, – я подумываю пригласить его на субботний приём.
Госпожа Бовари оказалась совсем не флаберовской, но не менее занимательной дамой. Невысокая и склонная к полноте (и именно поэтому соблюдающая множество диет и поглощающая странные таблетки для похудения) еврейская женщина чуть за сорок с выдающимся профилем и большими карими глазами встретила Маршанов радушно в узком фойе своего ателье, будучи прекрасно подготовленной к этой встрече. Одета она была с иголочки, в ушах её сверкали серьги с настоящими рубинами, а на двери своего заведения она поспешила вывесить табличку – «Закрыто по техническим причинам до 13:00». Позже она призналась, что Ди Гранов ей обслуживать никогда не доводилось, поэтому отнестись к визиту Констанции и Адальберта решила предельно серьёзно.
Интерьер салона соответствовал ценнику предлагаемых моделей одежды: выполненный в сочетании чёрного и золотого цветов, скрипящий дорогим дубовым паркетом и окружающий гостей несметным количеством зеркал. Выслушав пожелания гостей, госпожа Бовари немного театральным жестом пригласила их пройти в помещение для примерки, такое же роскошное и зеркальное, где Конни и Берт смогли присесть на бархатные диванчики и ознакомиться с каталогом имеющихся готовых изделий. Поскольку субботний приём был уже совсем близко, Маршаны не могли рассчитывать на индивидуальный пошив, но мастерство госпожи Бовари впечатлило их, и они начали подумывать о том, чтобы обшиваться у неё в будущем. Благо, наследство Августа Ди Грана позволяло им не беспокоиться о деньгах.