– А знаешь, Берт, это и впрямь может быть интересно, – произнесла она и чуть театрально улыбнулась. – Сальтхайм – очень красивый город с живописными окрестностями. У меня там живёт приятельница – Лив Сигрин. Я давно обещала её навестить. К тому же у нас появился шанс сделать что-то хорошее и, возможно, помочь невиновному человеку избежать несправедливого наказания.
– И-и-и занавес, господа! Он сдался! – подытожила разговор Конни, заметив лишь самые первые признаки податливости на лице брата. Девушка подскочила на месте и быстро отправила в рот последний кусочек хрустящей хлебной корочки. – Собирайтесь, а я попрошу госпожу Сапфир подвезти вас до вокзала Линсильвы! Чего сидим? Шевелитесь, ну!
Следующие несколько часов Конни вспоминала с трудом. Всё происходило и быстро, и медленно одновременно. Сложно было уловить хоть что-то, когда воспоминание больше походило на плохо сделанную монтажную склейку. В какой-то момент она вспомнила, как проводила брата с Розой до ворот, где они направились к припаркованной неподалеку «Клаудии». Севилла Сапфир уже ждала за рулём, будучи совершенно неотразимой в элегантных тёмных очках, фиолетовой шляпке и с чёрными кружевными перчатками на руках. Она не стала задавать лишних вопросов и лишь послала Констанции воздушный поцелуй перед тем, как завести машину. Роза в последний момент спешно и как-то неуклюже обняла Конни, словно это что-то для неё значило. Затем отстранилась и произнесла взволнованно:
– Я прослежу, чтобы с Бертом ничего не случилось, но только уж и ты себя побереги, ладно?
– Постараюсь, – пожала плечами Констанция и перевела взгляд на брата. Кажется, он всё ещё дулся на сестру, но лицо его выражало и беспокойство. Видимо, он всерьёз начал опасаться за её душевное здоровье. Они безымоционально обнялись и разошлись в разные стороны. Быть может, им стоило вложить чуть больше чувств в это расставание. Конни думала об этом теперь, когда ощупывала заплатку из бинтов и пластыря у себя над правой бровью. Доктор Сигрин шлёпнул её по руке, запрещая ковырять пальцами место ранения, и велел продолжать вспоминать, чем она занималась до обеда.
Покорно повинуясь стальному тону этого сухого человека, девушка начала перебирать в памяти кучки мелких событий: кажется, она просматривала какие-то фотографии Исидоры Совиньи из числа тех, что предоставил ей Франк Аллан, а потом о чём-то беседовала то с Руфь, то с Ивой. Темы разговора она вспомнить не смогла, но это и не нужно было, потому что на языке проступил горький привкус разочарования. Кажется, те разговоры не дали ей абсолютно ничего нового. Она маялась, бродила по замку и заламывала руки в ожидании чего-то вроде озарения. Жуткая догадка, посетившая её несколько дней назад, обрастала всё новыми и новыми деталями, но, увы, лишь в воображении. По факту же, у Констанции не было ни единого обоснования своей теории. И это угнетало. Она чувствовала, как замедляется кровь в жилах, превращаясь в вонючее вязкое болото. Всё в её теле протестовало против этого застоя и требовало двигаться резче, думать шире и предполагать как невозможное, так и самое очевидное.
И Конни предпочла начать с очевидного. Быстро нацепив свитер, а поверх него – плотный дождевик цвета хаки, девушка пулей выскочила из замка. Широким шагом она направлялась к роще, где у неё заранее была назначена встреча с Максом Аткинсом. Они собирались увидеться ближе к трём часам, но нетерпение толкало Констанцию к месту рандеву часа на два раньше. Мелкий дождик продолжал бить косыми струями по спине и затылку, пока мшистые ветви самшитов не сомкнулись вокруг, впитывая его, как губки, и наполняя воздух вокруг непередаваемо прекрасным древесным ароматом. День и без того нельзя было назвать особенно солнечным, но в лесу света было ещё меньше. Впрочем, Конни это даже нравилось, это успокаивало.
Мысленно она обращалась то к Лили, то к Роуэн, так любившим гулять в этих местах. Даже не принимая во внимание одержимость Лили Марком, эти прогулки можно было понять. Самшитовый лес убаюкивал особенной атмосферой, поглощая посторонние шумы своими пушистыми ветвями. Он рисовал в воображении спокойные линии и мягкие полутени на портретах трёх таких разных женщин – двух девочек и госпожи нотариуса – к тому же ушедших из жизни такими разными дорогами. Иногда она погружалась в эти размышления настолько глубоко, что ей всерьёз начинало казаться, будто бы их силуэты мелькают среди деревьев. Где-то поблизости скользнуло еле уловимое облачко дорогих духов Исидоры Совиньи, и редкий лучик света, отразившись от массивного камня в одном из её перстней, коротким бликом сверкнул меж листвы.
А потом ей почудилось, будто бы она увидела Лили. Это не было похоже на встречу с привидением, но, скорее, на просмотр старой видеокассеты. Достаточно чёткий образ девушки, высокой и плечистой, с ровной загорелой кожей и недлинными светлыми волосами, обрамляющими юное лицо, явился ей коротким видением, похожим на забытое воспоминание. Она стояла неподалёку, на небольшой возвышенности, обхватив одной рукой чуть покосившийся ствол старого и облезлого самшита. Несмотря на окружающую сырость, простенькое ситцевое платье Лили не мокло, как и её волосы. Всего один взгляд она бросила на Конни, завёрнутую в дождевик, а затем развернулась и, скользнув во мрак рощи, скрылась из виду.
– Стой! – на выдохе выпалила Констанция в тщетной попытке задержать фантом и бросилась следом. Сойдя с тропы, она широкими и прыгучими шагами преодолевала расстояние, отделявшее от того места, где она всего мгновение назад видела умершую девушку. Ковер из грязи и мха под ногами то пружинил и захлёбывался влагой, то скользил и разлетался клоками во все стороны, грозясь вырвать почву у Конни из-под ног. Тяжелее всего дался ей подъём на ту самую возвышенность, с которой взирал на неё безмолвный призрак. Паникуя и чувствуя страшный шум крови в ушах, Констанция хваталась за какие-то ветки, торчащие из земли массивные корни и острые камни, чтобы не упасть, не сорваться вниз, пока взбиралась на этот треклятый холм. Но, как и ожидалось, оказавшись на вершине, она не обнаружила там никаких призраков. Только ещё больше деревьев, а ещё одышку и мелькающих чёрных мушек перед глазами. Всем телом Конни припала к тому самому старому, полуголому самшиту, за который держалась в её видении Лили, и попыталась выровнять дыхание и сердцебиение. Лицо её горело, а тело скрипело, как у старухи. Кажется, физическая форма госпожи Маршан с годами отнюдь не становилась лучше. Внезапно Конни услышала смех и не с первой попытки догадалась, что это её собственный голос сотрясает тишину леса.
Сначала она даже не понимала, над чем смеётся. А потом до неё начала доходить абсурдность всего происходящего. Она погналась за привидением! Констанция Маршан – самая здравомыслящая и приземлённая особа на свете – рванула в непроглядную чащу, пытаясь поймать плод собственного воображения! Смех постепенно превратился в нервное хихиканье и усталые всхлипы. Кажется, Берт был прав, и именно Конни в их семействе первая тронулась умом. Она обхватывала дерево обеими руками и, уткнувшись лбом в шершавую кору, прерывисто выдыхала из себя остатки хохота, понимая, что в тот момент, когда он закончится, она останется наедине с этим странным местом и собственной отчаянной глупостью.
Кое-как заставив себя собраться с мыслями, девушка отшатнулась от дерева, и только сейчас взгляд её сфокусировался на нём. Этот самшит либо не выдержал конкуренции с более наглыми сородичами, либо пал жертвой какого-то паразита, потому что ствол его был совсем гол, а пушистая листва почти полностью опала, оставляя безвольно свисать опустевшие ветви. Конни вспомнила, как отец рассказывал ей о том, что этот сорт называется «самшит вечнозелёный», и что он прекрасно чувствует себя в тени, хотя и любит тепло. На одной из картин Яна Маршана была изображена подобная роща – одновременно пугающе мрачная и великолепно живая. Там, на этой картине, один острый луч света пробивался сквозь густую поросль в центр композиции, выхватывая из тьмы чуть уловимый силуэт обнажённой лесной нимфы, причесывающей свои длинные золотые волосы. Конни вдруг стало интересно, а не гонялся ли её вдохновлённый этими образами отец за нимфами по лесам, подобно тому, как она погналась за призраком Лили несколько минут назад. И, если да, то что это – наследственное психическое отклонение или просто чрезмерная увлечённость собственными фантазиями?
Она думала, что снова рассмеётся, но промолчала. То ли от того, что запас сил и энтузиазма в ней окончательно иссяк, то ли из-за странных линий, вырезанных в стволе дерева, которые она не заприметила сначала. Теперь же они переключили на себя всё её внимание. Конни осторожно коснулась их и начала водить пальцем по контуру, пытаясь понять суть изображения. Буквы. Но разобрать их было сложно – часть уже скрылась под слоем мха и плесени, поэтому пришлось постараться и как следует поковырять вокруг. Наконец, старания девушки оправдались, и она смогла разглядеть то, что кто-то старательно выцарапал на поверхности самшита. Это были странные инициалы, вписанные в рамку в форме сердца – «2НТ» – а прямо под ними расположилась строчка мелких цифр, похожая на даты, но расшифровать её оказалось невозможно. Слишком маленькими были символы, часть из которых были либо сколоты, либо забиты грязью доверху. Очевидно, надписи шёл уже не первый год, и природа хорошенько поработала над тем, чтобы стереть её с лица земли.
Конечно, Констанция по-прежнему не верила ни в какую мистику.
Конечно.
Но…
Но какова вероятность, что во всём этом лесу, погнавшись за воображаемым привидением, она придёт к тому самому единственному деревцу, на котором нацарапано это послание от влюблённых? И ведь в том видении Лили стояла, держась именно за этот конкретный полумёртвый самшит! Констанция почувствовала, как лицо снова начинает гореть, и поспешила остудить его своими похолодевшими ладонями. Осторожно она сползла по дереву вниз и уселась на небольшую горку из камней, чтобы немного отдохнуть и привести мысли в порядок.