– Ах, какой лапочка! – тут же отреагировала дваждыответчица, и я понял, что все девчонки, будь они хоть сто раз роботами, одинаковые. – Жаль только, что он не металлический, – тихонько вздохнув, роботесса перестроилась на деловой лад. – И что, хочешь сказать, он будет шестым? Х-м-м…
– Нет, шестым будет Фрэд. Он ведь хочет остаться. И это полезно ему для будущей учебы – вещевод должен вдоволь наобщаться с душами своих подопечных, ведь так? А Топа займет место Фреда в группе. Почему нет? Без Топы я никуда не пойду и вам придется ждать еще одного ученика, чтобы набрать группу. – Настасья смотрела на роботессу одновременно и строго и умоляюще.
– Где это видано – животных в ученики! Хотя надо заглянуть в правила… – роботесса вдруг закатила глаза, и по ее ставшим вдруг страшными пустым глазницам забегали какие-то цифры. – Хм! Нигде в правилах не сказано, что учащийся должен быть человеком! Ведь и эльфы, и феи, и даже один драконеныш учились когда-то в нашей Академии. В правилах сказано, набрать шесть учеников и одного отсеять. Не до заржавения же нам тут сидеть!
Роботесса разглядывала меня, явно все еще одолеваемая сомнением. К счастью, тут к нам с Настасьей явилась неожиданная помощь.
– Значит, мы дождались? Можем, все ж таки, уйти из этого покойничьего дома? – радостно поинтересовался кто-то из коридора. В проеме стояла хрупкая короткостриженная девочка, похожая на младшеклашек из Настасьиной школы. Очень бледная и какая-то испуганная. Она тут же, словно сто лет нас знала, кинулась откровенничать. – Так страшно тут! С виду – сосульки морозные, внутри – глаза человечьи. А на самом деле – души мертвых вещей! Это ж и нарочно мозги крутить, не придумаешь! – девочка с безграничным восхищением глянула на Настасью, потом на меня. – Это счастье, что вы пришли! Ну, же! ДваждаОтветчевна, миленькая! – ребенок переключился на роботессу. – Нас уже шестеро! Вы обещали ведь! Выпускайте на свободу!
– Вот еще! Зачем? – скептически зафыркала дваждыответчица. – На свободу вы еще долго не попадете. А вот в тылы – это, пожалуй, можно. Итак! Пятеро победивших в сложнейшем конкурсном отборе – вперед! Нас ждет гранит наук и антинаучных знаний. Академия Волшебства принимает вас в свои ряды!
2. Несостоявшаяся дуэль
Вы ошибаетесь, если думаете, что, «принимая в ряды», Академия тут же раскрыла нам свои сверхсекретные двери. Ничего подобного! До самого здания Академии, как выяснилось, нам предстояло три дня пути. Нелегкого, нудного и совершенно бессмысленного.
Прошло уже двое с половиной суток, а дваждыответчица все тащила нас по какой-то пустыне. Жара при этом стояла такая, что я искренне удивлялся, почему Настасьины джинсы не расплавились, а песок под моими лапами все еще не прерватился в стекло. Скудная еда, ночевки под открытым небом, нотации Роботессы и полное непонимание ситуации делали дорогу еще тяжелее.
«Если б мы двигались на передовую, я бы стерпела любые лишения, – мысленно жаловалась Настасья. – Но ведь мы же идем вовсе не туда! И это вместо того, чтобы просто потребовать встречи с братом! Раз он тут крутая шишка, то ради него, наверное, могут отступиться от правил?»
«Не забывай, если будешь слишком настаивать на встрече с братом, провалишь все дело!» – я откровенно рычал и страшно боялся, что Настасья меня не послушается.
Настасья вяло возражала, ныла по поводу сложностей пути и заражала своим настроением остальных:
– Знаете, когда на уроках физкультуры Воробушек заставлял нас бежать три километра – это было ужасно. Но в сравнении с нынешней дорогой, уроки Воробушка – просто детский сад!
Роботесса действительно гнала нас очень быстро. Я был доволен поразмяться, а вот дети страдали. При этом роботесса искренне считала, что поступает правильно. Уверяла, что такой путь – отличная закалка для любого волшебника.
– Не удивлюсь, если наша дваждыответчица раньше была обычной девчонкой, а потом прошлась (вот так, как мы сейчас) до Академии, закалилась и превратилась в робота. Я тоже скоро или умру, или стану железной… – не унималась Настасья.
– Я с тобой! – невпопад серьезно сообщила Анюта и вцепилась в Настасьину руку. Моя подопечная измученно улыбнулась, тяжело вздохнула, но ладонь не забрала, хотя Анюта и висела на ней пудовой гирею.
Как выяснилось из дорожных разговоров, Анюта росла в детском доме и родителей не помнила. Потому и согласилась «уйти в колдуньи». Иначе «была бы мамка или хоть папка какой завалящий, ни за что от них не ушла бы! А так я все равно никому не нужная… Думаете, брат заволнуется? Нет, он в общежитие к студентам жить ушел. Позабыл меня совсем. Раз в месяц заглянет, рукой помашет, и снова в свою жизнь умчится. Взрослый стал! Я ему, как зайцу стоп-сигнал – не нужная…. А в Школьной академии этой, небось, столовка хорошая. И тепло, наверное…»
– Куда ты – туда и я! – продолжала Анюта. – Ты станешь роботом – и я попрошусь. Ты умрешь – и я тоже. Мы ведь настоящие друзяки! Не разлей вода!
Настасья смущенно сопела. Такое доверие и льстило и тяготило одновременно.
– Прошу вы, Анастэси и Энн, не говорить так мрачно! – вмешался в разговор Стив.
Говорил он все еще с акцентом, но уже вполне сносно. Если сравнивать с тем, как он разговаривал позавчера, по крайней мере. Слыхали когда-нибудь как лают рыси? Вроде и лай, а что хотят сказать – никто не знает. Так и наши американцы в первый день. Вроде и на русском говорят, а что – никому не понять. Зато сейчас ребята подтянулись и вовсю демонстрировали нам преимущества одурманенного мозга, поддающегося любому обучению.
– Анастэси, лучше расскажи что-нибудь веселеющее. – продолжал Стив. – Кто ест Воробушек и отчего он заставлять тебя совершать бег?
– Кто ест воробушек? – переспросила Настасья, нахмурившись. – Ну… Голубь, наверное… Хотя нет, что это я! – она поняла свою глупость и громко рассмеялась. – Кошки едят воробушков. – по выражению лица Стива Настя поняла, что снова говорит что-то не то. – А-а-а, ты про нашего Воробушка? – догадалась она, наконец. – Это наш физрук. Он очень высокий и когда-то давно, когда он только пришел в школу, его дразнили ДядяДостаньВоробушка. Но такое длинное прозвище произносить ленились, поэтому со временем стали говорить просто Воробушек. Так он и остался. Вообще, наш Воробушек – страшный зверь. А кто его ест? Ну, не знаю… Частенько директриса.
– Вот это радость! – внезапно за нашими спинами раздался бодрый голос дваждыответчицы. Не понимаю, как ей удается подкрадываться так незаметно?! То ли она наделена какими-то сверхспобностями в этом смысле, то ли переход между мирами плохо сказался на моей бдительности… – Правда радость, Настенька! – искренне улыбалась наша провожатая, и ее металлические зубы глупо сверкали на солнце, как глаза влюбленной болонки. – Признаюсь, ты у меня была на подозрении. Ведь ничего из моих пассов не усваиваешь, словно и не одурманенная вовсе. Я уж думала – шпион. А сейчас вот послушала ваш разговор – ха-ха-ха! Директриса питается воробьями, которые, оказывается, не птицы, а звери, – вот умора! Теперь я спокойна. Все-таки ты, как и положено, одурманенная. Только очень ты заторможенная. В смысле, еще на ранних стадиях обезумивания находишься. Ну, когда человек в прострацию впадает, и глупости всякие говорит… Ничего, скоро исправишься.. Еще чуть-чуть, действие дурманки перейдет в следующий этап, и ты прекрасно обучаться станешь…
Настасья промычала в ответ нечто невнятное и на всякий случай замолчала. Впрочем, тут и без нее было, кому поговорить. Спустя полчаса наши спутники уже влезли в отчаянный спор. Спорили, естественно, о волшебстве.
Началось все с невинного разговора Стива и Анюты. Речь зашла о том, кто что волшебное уже успел в жизни натворить.
– Я вообще сразу знала, что колдунья. Как родилась, так и знала… – серьезно призналась Анюта.
– Ты есть помнить себя с рождения? – усмехнулся Стив. – Так не бывать!
– Бывать-бывать! – девочка обиженно нахмурилась. – Я как родилась, глядь наверх – кругом сосны, а сквозь них – солнечные лучи полосочками… Я прямо даже чуть не задохнулась, как это красиво было. А потом смотрю – мамка. Только я не знала тогда, что это она, я думала – это бог мне улыбается. И говорит: «У тебя – тоже ямочка на подбородке. Моя ямочка… Экое милое ведьменятко на свет появилось! Мое любимое!» Ну, тут я от счастья и заорала. И так громко, что сама напугалась. Все, что дальше было – не помню. Забыла от страха. – Анюта замолчала и, выжидательно сощурившись, уперлась взглядом в Стива. Он молча глядел себе под ноги. – Хорошие вы люди! – вдруг заявила Анюта. – Вот в нашем доме, когда я это рассказывала, кто-нибудь обязательно интересовался: «Если такая уж ты была любимая, то отчего тебя потом бросили?» И не просто от интересу, а с неверием. С издевательством. А вы вот молчите, ничего такого не говорите… Я всегда плакала, когда меня так спрашивали. Неужели они не понимают, что с мамкой случилось что-то ужасное! Иначе она никогда бы меня не бросила. Она меня любила, знаете как!!! А одна девочка в детдоме мне недавно сказала: «Тебе психиатру надо показаться, врунишка!» Я так обиделась! Наверное, даже оттаскала бы ее за волосы, хоть она и выше меня была и старше на два года. Точно оттаскала бы, да не удалось – люстра внезапно с крючка сорвалась и ка-а-ак даст этой грымзе по башке!
– Грустный рассказ, – внезапно вступил в разговор молчавший до сих пор Марик. Акцента у него почти не было. Видимо, курс обучения ему дался легче. –Похоже, таких как мы – тех, кто на пике волшебной силы – надо вообще от общества изолировать… Чтобы не вредили бы…
По утренним тихим рассказам Стива мы знали, что Марик, застав свою девушку, держащейся за руку с другим парнем, нечаянным всплеском энергии забросил соперника на ближайший столб. Парень оказался братом девушки, и потом целые сорок минут, Марик, изнывая от угрызений совести, наблюдал, как мучается неповинный человек, подвешенный за воротник рубашки к фонарю на самой верхушке столба. Собственный ворот передавил несчастному горло. Когда спасатели прибыли, шея потерпевшего была похожа на баклажан – страшная, синяя и опухшая. Полуживого, парня сняли со столба, а Марик с тех пор чувствовал себя последним негодяем.