Хайпенни, на мой взгляд, не был похож на обычного маленького бродягу. У него была такая непреодолимая тяга к семье, он был таким приветливым и послушным, что я просто чувствовал себя обязанным помочь ему. Я осторожно стал расспрашивать его о «матери».
По его словам, она была любящая, правдивая и строгая. Он так рвался к ней в своем одиночестве, бедняге так не хватало материнского тепла, но он не смог найти пути к сердцу этой женщины.
Однажды в разговоре я спросил у Хайпенни:
— Скажи мне, почему ты стал бродяжничать, ведь у тебя такая хорошая мама?
Он не смог ответить на мой вопрос. При всей своей смышлености он не сумел ничего на это сказать. Он понимал: будь у него такая мать, разве он стал бы бродягой!
— Имя того мальчика все-таки Дики, а не Тики, — добавил я.
И он понял, что его обман раскрыт. Другой бы на его месте сказал: «А я и говорил вам, что его зовут Дики». Но Хайпенни был умен и сообразил, что если я знаю имя мальчика, то мне известно и все остальное.
Я был поражен действием моих слов. Он стоял передо мною разоблаченный, но не как мелкий лгунишка, а как обездоленное дитя, лишившееся матери, братьев, сестер. Я слишком сильно, бестактно задел его гордость и чувство человеческого достоинства. Мальчик был потрясен.
Вскоре Хайпенни слег, и врач обнаружил у него туберкулез. Узнав об этом, я написал миссис Маарман. Я писал, что мальчик воспринял ее как идеал матери и мечтает стать одним из ее сыновей. Она ответила, что не может взять на себя ответственность за его судьбу. Кроме того, мальчик — чернокожий, а она цветная[21]. Она не может взять такого мальчика к себе в дом.
Туберкулез прогрессирует иногда со страшной быстротой и приводит к трагическому финалу. Именно так развивалась болезнь у Хайпенни.
Мальчик отгородился от всего мира, отошел от всех. Врач сказал, что на его выздоровление почти нет надежды. Я был в совершенном отчаянии и послал миссис Маарман денег, прося ее немедленно приехать.
Бэтти Маарман была в конце-концов доброй женщиной. Узнав, что положение мальчика критическое, она приехала и без лишних слов усыновила Хайпенни.
У нас ее приняли как родную мать мальчика. Целыми днями она просиживала около постели больного, рассказывая ему о Ричарде и Дике, о Мине и Анне, о том, как они все ждут его возвращения домой.
Она осыпала его ласками, не боясь заразиться, и не позволяла врачу останавливать и ограничивать себя.
Ей хотелось нежностью и любовью вернуть мальчика к жизни, вырвать его у смерти. Они вместе строили планы, как они вернутся домой, что будут делать, как Хайпенни пойдет в школу и как они вместе будут делать разные покупки к наступающим праздникам.
Когда она говорила, Хайпенни не спускал с нее горящих восторгом глаз. Он был весь внимание и старался не пропускать ни одного слова.
Я приходил проведать его, и он всячески выражал мне свою признательность, однако я больше не принадлежал к его миру.
Я знал о его желании иметь мать, но даже не подозревал, насколько сильным и глубоким было это чувство. Как я жалел, что ничего не предпринял раньше, не проявил большей чуткости и настойчивости…
Мы похоронили Хайпенни в одном из красивейших уголков нашей фермы, и миссис Маарман сказала мне:
— Напишите на его могиле, что он был моим сыном… — И добавила: — Мне так больно и стыдно, что я отказалась от него тогда…
— Болезнь все равно бы унесла его, — сказал я.
— Нет, — возразила она уверенно, качая головой. — Этого могло и не случиться. Если бы он заболел дома, все было бы по-другому и он бы поправился.
Закончив свою необычную миссию, Бэтти Маарман уехала в Блумфонтейн.
А я остался, решив отдать все свои силы, знания и любовь обездоленным детям.
ЯПОНИЯ
ЯПОНИЯ.
Государство в Восточной Азии, расположено на четырех крупных островах (Консю, Сикоку, Кюсю и Хоккайдо) и множестве мелких.
Территория — 370 тыс. кв. км.
Население — 100 022 тыс. жителей (1967 г.).
Столица — Токио (11201 тыс. жит.).
Крупнейшие города: Осака, Нагои, Иокагама, Киото, Кобэ, Хиросима, Нагасаки.
Микико СугиКРАСНАЯ ШАЛЬ
Перевела с японского Г. Ронская.
Рис. Г. Калиновского.
наете ли вы, что такое какумаки? Не знаете? Ну, тогда я вам скажу. Какумаки — это кусок теплой шерстяной материи с клочком меха в виде воротника и бахромой по всему низу, как у скатерти, — словом, шаль. В наших снежных краях женщины (да и мужчины тоже) в студеные дни выходят из дома, закутавшись в такую шаль. Иной раз и младенец под ней сидит на спине у матери.
Ну так вот. В доме у Тияко, в общей комнате, тоже висит такая шаль. И что это за шаль, если бы вы только знали! Просто чудо, а не шаль. Нет, не то чтобы фасон у нее был какой необычный или мех какой-то особенный. Нет! Самое замечательное у нее — цвет!
Вообще-то какумаки бывают черные, синие, коричневые, как креветки, или серые, как мыши. В последнее время стали, правда, появляться и светло-голубые или светло-зеленые…
А шаль в доме Тияко — ярко-красного цвета. Как солнце на закате! Когда она висит на стене, все вокруг делается веселым и ярким.
Вы, наверно, хотите спросить, почему это мама Тияко купила такую яркую шаль? Так вот. Купила ее вовсе не мама Тияко, а бабушка. А маме досталась она по наследству.
«А почему бабушка выбрала такую шаль?» — спросите вы.
Да нипочему, а просто так. Понравилась шаль, вот она ее и купила. И еще потому, что никакой другой шали в лавке не оказалось. Только эта одна и висела. Увидела бабушка красную шаль, и очень захотелось ее купить. Знала, что красный цвет ей к лицу. В то время не было разных пальто и свитеров, как теперь. Накинут шаль поверх кимоно — и весь наряд.
Одно только было плохо: пойдет бабушка по улице в своем ярком наряде, а люди так и смотрят, так и смотрят на нее. Иные даже останавливались и глядели ей вслед. Неловко как-то бабушке было — очень уж ее разглядывали. Сняла она свою новую красную шаль да и спрятала в сундук. А когда мама Тияко выходила замуж, вынула бабушка из сундука эту шаль и отдала дочке. «Вот, мол, старинная моя шаль. Может, пригодится когда…»
Но мама Тияко не знала, что ей делать с таким подарком.
— Какие вещи делали в старину, — вздыхала мама, — прямо жаль надевать. Вот уж изношу свою серую шаль, тогда и надену эту… — И, аккуратно свернув красную бабушкину шаль, мама Тияко снова укладывала ее на самое дно сундука.
Шли дни, месяцы, годы. Родился Итиро, за ним — Дзиро, потом — Тосико и, наконец, появилась на свет Тияко. А за неделю до ее рождения бабушка заболела и скончалась. И назвали девочку бабушкиным именем: Тия.
Дети появлялись на свет один за другим. Было не до нарядов. Серая мамина шаль почернела, бахрома на ней обтрепалась. Но шла война, и было не так-то легко купить что-либо из одежды. Тогда-то и решила мама Тияко вытащить из сундука бабушкину шаль.
Вскоре после того, как родилась Тияко, отца — он был монтером — забрали в солдаты. И перед концом войны пришло извещение, что он убит. Тияко тогда было всего три года, Тосико — десять, Дзиро — двенадцать, а самый старший, Итиро, учился в третьем классе средней школы[22] и был уже юношей.
Вот когда началась для матери самая трудная пора. Работала она до изнеможения. Вечерами, поручив маленькую Тияко сестренке и брату, делала искусственные цветы, а днем ходила по окрестным деревням, продавала карамель и леденцы, которые получала у соседа-торговца.
А порой вместе с корзиной для сластей качалась за спиной у матери, под шалью, и маленькая Тияко.
И, конечно, это была та самая бабушкина шаль. Красная шаль. Сколько лет прошло с тех пор, как бабушка купила ее, а она по-прежнему привлекает внимание прохожих.
Кто бы ни встретился на пути, все с изумлением глядели на бедную женщину, одетую в такую роскошную шаль. Правда, в ту пору мама уже перестала стыдиться своего наряда. Ведь на новую шаль все равно не было денег… Да и что бы они с Тияко вообще стали делать, если бы не бабушкина шаль?
А между тем красная шаль сослужила матери добрую службу. Алая, как вечерний закат, она хорошо запомнилась окрестным крестьянам, и торговля у «тетушки Красная Шаль», как стали называть маму Тияко, шла бойко.
Тем временем дети подросли. И хоть жили они в бедности, все, на счастье матери, были крепкими и здоровыми. Кончив школу, они один за другим устраивались на работу. Итиро пошел по стопам отца — стал электромонтером. Дзиро поступил в электрокомпанию. Тосико устроилась в страховую контору.
Тияко училась в пятом классе. А мать по-прежнему каждое утро ходила по деревням и продавала сласти.
Красная шаль немного выцвела, но все еще была прочна и всегда была верной спутницей матери. А потом ее стала надевать иногда и старшая дочь.
Тишина снежным вечером бывает какая-то особенная. Она наполняет всю комнату, словно прозрачная вода.
Мать что-то латает, сидя у очага. Она то и дело поправляет сползающее с плеч одеяло. Старшая сестра, примостившись напротив матери, вяжет голубой свитер и тихо напевает.
Тияко разложила на циновке вечернюю газету. Читает. От тепла клонит ко сну.
Братьев нет. Итиро уже три месяца тянет провода к Кагэсуэки — деревне в горах, где до сих пор нет электричества. Дзиро еще не вернулся с работы.
Ш-ш-шух! — падает с крыши снег.
— Что это Итиро так долго не возвращается? Уж не заблудился ли он среди сугробов? — без особого беспокойства произносит Тияко, подняв голову от газеты.
— И правда! Что это он там делает до сих пор? В этой Кагэсуэки как снег выпадет, так и лежит всю зиму… И зачем было начинать работу в такие холода! — говорит мать и мрачнеет. Она забыла дать сыну вязаную жилетку. Это очень огорчает ее.