В темноте пульсирует песня цикад. Вдали слышен лай стаи койотов. Сообщники какое-то время сидят тихо, потом Лоло хлопает друга по плечу:
– А знаешь, Трэвис, может, это и к лучшему. Что ни говори, а пустыня – довольно-таки дурацкое место, чтобы через нее реку прокладывать.
Гомстед[103] Лоло тянется через пару акров наполовину защелоченной почвы, удобно близких к краю реки. Перевалив гребень последнего холма перед гомстедом, Лоло видит Анни. Она машет рукой, но продолжает заниматься огородом в расчете на ту воду, что он получит в виде премии.
Лоло останавливается, смотрит, как работает Анни. Как налетает ветер, неся запахи шалфея и глины. Возле Анни закручивается пыльный смерчик, сдергивает с головы бандану. Лоло с улыбкой смотрит, как Анни успевает ее поймать. Анни видит, что он все еще пялится, и машет ему рукой, чтобы прекратил бездельничать.
Он улыбается про себя и понукает Мэгги, направляя ее вниз по склону, но не перестает смотреть на работу Анни. Он благодарен ей. Благодарен, что каждый раз, когда возвращается с охоты на тамариск, она здесь. Она постоянна. Постояннее, чем люди вроде Трэвиса, которые сдают, когда наступают сухие времена. Постояннее любого, кого Лоло знал в этой жизни. И если иногда у нее и бывают кошмары, если она не может выдержать пребывание в городах или среди людей и просыпается посреди ночи, зовя родных, которых уже никогда не увидит, – что ж, тем более есть резон сеять тамариск и делать так, чтобы их никогда не вышвырнули со своей земли, как вышвырнули ее.
Лоло ставит Мэгги на колени, чтобы сойти, потом ведет ее к водопойной колоде, где полно слизи и шастают водомерки. Берет ведро и направляется к реке под жалобные стоны Мэгги. В былые времена на участке находились колодец и водопровод, но Лоло с Анни, как и все, лишились прав на откачку, и когда уровень подпочвенных вод упал ниже Минимально допустимого резерва, Бюро рекламаций забило колодец быстробетоном. Теперь они с Анни воруют из реки ведрами, или, когда не наблюдает Департамент внутренних дел, качают ножной помпой и заливают воду в скрытую подземную цистерну, которую он построил, когда вступили в действие Консервация ресурсов и правила допустимого использования.
Анни называет эти правила «ПеДИ», и звучит это почти нецензурно, но даже при запечатанном колодце им повезло. Здесь ведь не так, как в Спэниш-Оукс, или Энтелоп-Вэлли, или Ривер-Рич: дорогие участки с паршивыми водяными правами, которые превратились в пыль, и деньги не помогли, когда Вегас и Лос-Анджелес предъявили свои требования. И им не пришлось откупаться от «Феникс метро», когда компанию «Сентрал Аризона проджект» отключили от реки, а потом разнесли в черепки ее акведуки, потому что Аризона продолжала качать воду из озера Хавасу.
Наливая воду в колоду для Мэгги и оглядывая свой пыльный участок, где вовсю трудилась Анни, Лоло напоминает себе, насколько ему повезло. Его не сдуло. Они с Анни вкопались в землю. Пусть калифошки их зовут водяными клещами – так и хрен с ними, с калифошками. Если бы не такие люди, как он и Анни, эти сволочи и здесь бы все высушили и сдули, как в других местах. И если Лоло посеет кое-где чуть-чуть тамариска, то калифошки сами это заслужили, если подумать, что они со всеми прочими делают.
Напоив Мэгги, Лоло входит в дом и пьет сам из водяного фильтра. В прохладе саманного дома и вода прохладна. Низко над головой можжевеловые балки. Лоло садится и подключает камеру Бюро рекламаций к солнечной панели, которая установлена на крыше. Огонек зарядки мигает янтарным. Лоло встает и берет себе еще воды. Он привык к жажде, но почему-то сегодня никак не напьется. Сегодня его держит за горло Биг-Дэдди-Драут.
Входит Анни, отирая загорелой рукой пот со лба.
– Много не пей, – предупреждает она. – Качать нельзя было, гвардейцы вокруг шатаются.
– Какого черта им тут надо? Мы же даже еще затворы не открывали.
– Сказали, что тебя ищут.
Лоло едва не роняет чашку.
Узнали.
Узнали про посаженный тамариск. Узнали, что он расщепляет и сажает кластеры корней. Что таскает здоровые куски тамариска вдоль реки во все стороны. Неделю назад он запостил заявку на тамариск в каньоне – пока что самая большая заросль, стоит целого акрофута водяной премии. И вот гвардейцы пришли за ним.
Лоло ставит чашку, сдерживая дрожь в руке.
– Чего им надо, не сказали?
Сам удивился, что голос не дрогнул.
– Только что хотят с тобой говорить. – Она добавляет после паузы: – На «хаммере» приехали. Который с пушками.
– Они всегда на них ездят. Ерунда какая-нибудь.
– Мне Лейк-Хавасу напомнило. Когда нас вычищали. Когда закрыли станцию очистки воды и люди пытались сжечь офис компании.
– Наверняка ерунда.
Вдруг Лоло становится радостно, что не рассказывал ей про свои тамарисковые художества. Ее не могут наказать вместе с ним. А на сколько акрофутов он должен быть наказан? Сотни наверняка. Значит, он им нужен. Поставить в бригаду на Соломине и заставить работать до конца жизни, вечно расплачиваться с водяным долгом. Он же посадил сотни, если не тысячи кустов тамариска, разбрасывая их повсюду, как шулер за покерным столом, перенося с берега на берег, убивая снова, снова и снова и каждый раз посылая «доказательства».
– Ерунда какая-нибудь, – повторяет он.
– Вот так и в Хавасу говорили.
Лоло машет в сторону своего свежевспаханного участка. Солнце жарит клочок земли горячо и сильно.
– Да не стоим мы тех усилий. – Он заставляет себя улыбнуться. – Наверное, их визит как-то связан с теми экопсихами, что пытались Соломину взорвать. Кто-то из них вроде бы побежал в эту сторону. Да, наверняка.
Анни качает головой, неубежденная:
– Не знаю. Они могли с тем же успехом у меня спросить, а не у тебя.
– Да, но я много где бываю и много чего вижу. Вот поэтому, ручаюсь, я им и был нужен. Ищут экопсихов.
– Ну, может, ты и прав и дело в этом. – Она медленно кивает, стараясь заставить себя поверить. – Эти психи – ну совершенная бестолочь. Людям воды не хватает, а они хотят отдать реку каким-то рыбам и птицам.
Лоло энергично кивает и усмехается шире:
– Ага, дураки.
Внезапно его взгляды на экопсихов приобретают окраску братской нежности. За ним ведь тоже калифорнийцы охотятся.
Всю ночь он не спит. Инстинкты говорят – бежать надо, но не хватает духу ни сказать Анни, ни покинуть ее. Утром он уходит на охоту за тамариском, и тоже безрезультатно. Ни одного стебля за целый день не вырубил. Размышляет, не застрелиться ли из ружья, но дрейфит, вставив стволы в рот. Лучше быть живым и в бегах, чем мертвецом. Глядя в дыры стволов, он наконец понимает, что следует признаться Анни, сказать, что годами был водяным вором и теперь ему нужно бежать на север. Может быть, она пойдет с ним. Может быть, поймет причину и они убегут вместе. Это у них, по крайней мере, остается. Не даст он этим гадам засадить себя в трудовой лагерь до конца жизни.
Но когда он возвращается, гвардейцы уже ждут: сидят в тени своего «хаммера» и разговаривают. Когда Лоло переваливает через гребень, один хлопает другого по плечу и показывает рукой. Оба встают. Анни снова в полях, ворочает комья земли, не имея представления, что происходит. Лоло въезжает, рассматривая гвардейцев. Они, прислонившись к своей машине, смотрят на него.
Вдруг Лоло видит свое будущее. Оно пробегает перед глазами, как в кино, ясное, как синее небо. Он кладет руки на ружье. Оно на другом боку Мэгги, гвардейцам не видно. И держит Мэгги так, чтобы она к ним этим боком не повернулась, спускаясь по склону.
Гварды вразвалочку движутся к нему. У них «хаммер» с пушкой пятидесятого калибра, у обоих М-16 через плечо. В полной пуленепробиваемой броне, и видно, что они вспотели, им жарко. Лоло едет медленно. Обоих – в голову. Пот струится между лопатками. Рука скользит на ложе ружья.
Гвардейцы не волнуются. У них автоматы все еще на ремне, и они подпускают Лоло ближе. Один широко улыбается. Лет ему примерно сорок, загорелый. Давно, наверное, шатается под открытым небом. Второй поднимает руку:
– Эй, Лоло, привет!
Лоло так удивлен, что отпускает ложе ружья.
– Хейл?
Узнал он этого гвардейца. Росли вместе. Миллион лет назад в футбол играли – когда футбольные поля еще зеленели травой и разбрызгиватели пускали воду прямо в воздух. Хейл. Хейл Перкинс. Лоло хмурится.
В Хейла он стрелять не может.
– Все тем же занимаешься?
– Какого черта на тебе эта форма? Ты что, у калифошек теперь?
Хейл строит гримасу и показывает на нашивки. Национальная гвардия Юты.
Лоло кривится. Национальная гвардия Юты, национальная гвардия Колорадо, национальная гвардия Аризоны. Все они одинаковы. Вряд ли хоть один найдется в «национальной гвардии» человек, чтобы не был наемником не из штата. Большая часть местных гвардейцев давно дезертировала, потому что им до смерти надоело выгонять родных и друзей с земли, до смерти надоело перестреливаться с теми, кто хотел остаться в своих домах. Так что если и существует до сих пор национальная гвардия Колорадо, или Аризоны, или Юты, в этой самой форме, с дорогими приборами ночного видения и новенькими вертушками, летающими над речными изгибами, то это чистейшая Калифорния.
И еще несколько таких, как Хейл.
А Лоло помнит, что Хейл был нормальный мужик. Помнит, как вместе с ним стащили из «Элькс-клуба» бочонок пива. Лоло разглядывает его.
– Как тебе эта Программа дополнительной помощи? – Он глядит на второго гвардейца. – Нормально она вам? Калифошки отлично помогают?
Глаза Хейла молят о понимании.
– Брось, Лоло. Я же не ты, мне о семье думать надо. Если еще год послужу, Шеннон и детям позволят осесть в Калифорнии.
– И бассейн на заднем дворе тебе тоже дадут?
– Ты знаешь, что это не так. Там тоже с водой туго.
Лоло хотел бы над ним поиздеваться, но сердце к тому не лежит. И в глубине души есть сомнение: может, Хейл просто не дурак? Сперва, когда Калифорния стала выигрывать водяные суды и отключать города, сорванные с мест люди просто шли за водой – прямо в Калифорнию. Бюрократы не сразу сообразили, что происходит, но в конце концов кто-то с острым карандашом подбил бабки и понял, что вместе с водой принимать людей, ее лишенных, – вопросы дефицита не решает. И воздвиглись иммиграционные барьеры.