Глаз цепляется за заголовок с «Джимбо-блога». Перехожу на сайт, и экран заполняется цветными снимками трехколесных такси из моего детства. Я часто посещаю этот островок душевного уюта.
«Лаофренд» постит, что несколько человек – возможно, целое семейство – вплавь по Меконгу добрались до Таиланда. Неизвестно, приняли их там как беженцев или отправили назад.
Новость не из официальных. Да и не новость это, а всего лишь слух. «Сом-Па-Бой» не верит, но «Хамчан» утверждает, что все правда, он-де знает человека, у которого жена замужем за пограничником в Исане[123]. Так что мы чатимся на эту тему. Строим предположения. Гадаем, откуда эти люди и есть ли хоть мизерная вероятность, что среди них кто-нибудь из наших. Брат, сестра, племянник, отец…
Спустя час я закрываю планшет. Нет смысла читать дальше. Только память бередить. Переживать из-за прошлого глупо. Нет больше Лаосской Народно-Демократической Республики. И хватит из-за этого мучить себя.
В «Новотеле» о моем визите предупрежден ресепшен. Портье берет ключ и ведет меня в лифтовый холл. Кабина уносит нас ввысь, навстречу смогу, и открывается в короткий коридор; в его конце массивная дверь красного дерева. Гостиничный работник возвращается в кабину и исчезает, а я остаюсь в этой странной шлюзовой камере. Должно быть, сейчас меня проверяет секьюрити Кулаап.
Отворяется красная дверь. В проеме стоит мужчина сантиметров на сорок выше меня; мускулы бугрятся, как перевитые змеи. Он улыбается и приглашающе машет. В сопровождении иду по обиталищу Кулаап. Здесь почти тропическая жара, повсюду бьют фонтаны. Залы полнятся музыкой воды. Во влажной духоте расстегиваю воротник – я ожидал воздушного кондиционирования, а приходится потеть. Прямо как на родине.
И вот передо мной она, и у меня цепенеет язык. Это больше чем красота! Аж робость пронимает: женщина, существовавшая прежде только в кино и музыке, явилась мне во плоти. И пусть она не такая потрясающая, как в фильмах, зато в ней больше жизни, больше реальности; кино лишало ее этого качества.
Я делаю ноп – касаюсь лба соединенными ладонями.
Она смеется и здоровается со мной по-американски, рукопожатием.
– Твое счастье, что Марти тебя так сильно любит, – говорит Кулаап. – Я терпеть не могу интервью.
С трудом овладеваю голосом:
– Да… У меня лишь несколько вопросов.
– О нет! Не тушуйся. – Она снова смеется, а руку не выпускает, тянет меня в гостиную. – Марти рассказал о тебе. Нужно помочь с рейтингом. Он тоже мне помог когда-то.
Мне страшновато. Кулаап из моего народа, но она здесь адаптировалась лучше, чем я. Похоже, ей комфортно. Она по-другому ходит, иначе говорит. Американка, пусть и с колоритом нашей страны, но без ее корней. Да, это бросается в глаза. И странным образом разочаровывает. В фильмах она так классно держится, а тут сидит на диване развалившись да еще и ноги задрав. Совсем плевать, что о ней подумают. Мне стыдно за нее, и я рад, что не включил камеру. Надо же, ногами дрыгает на диване!
Она замечает шокированное выражение на моем лице и улыбается:
– Ты прямо как мои родаки. Будто только что с корабля сошел.
– Прошу прощения.
Она пожимает плечами:
– Не бери в голову. Я тут выросла, полжизни прожила. Другая страна, другие правила.
Я смущен. Пытаюсь не засмеяться от напряжения.
– Просто хочу взять интервью, – говорю.
– Валяй. – Она садится и устраивается перед установленной мною видеокамерой.
Начинаю:
– Вы были в Сингапуре, когда началась Мартовская чистка.
– Точно, – кивает она. – Мы доснимали «Тигра и призрака».
– Какой была первая мысль, когда все началось? Хотелось ли вернуться? Были ли вы удивлены?
Она хмурится:
– Выруби камеру.
Я подчиняюсь, и она смотрит на меня с жалостью:
– Так ты клики не получишь. Революция – дело давнее, никому она не интересна. Даже моим фанатам. – Кулаап резко встает и кричит в зеленые джунгли своего жилища: – Террел?
Появляется тот здоровяк. Улыбчивый и смертоносный. Нависает надо мной. Я вырос на боевиках с такими вот фалангами. С грозными чернокожими убийцами, которых нашим героям приходилось одолевать. А поселившись в Америке, убедился, что фаланги, в частности чернокожие, не похожи на киношных. Это вроде того, как сами они снимали фильмы на тему Вьетнамской войны, в которых лаосские борцы за свободу вели себя мерзко, – зверье, а не люди.
– Террел, мы выезжаем, – говорит Кулаап. – Позаботься о том, чтобы были пап-камеры. Устроим шоу!
– Не понимаю, – говорю.
– Тебе нужны клики или нет?
– Нужны, но…
– Для этого требуется не интервью, – улыбается Кулаап. – Для этого требуется событие. – Она оглядывает меня с головы до ног. – И прикид получше. – Затем кивает охраннику. – Террел, одень его.
На выходе из небоскреба нас приветствует сверкотня фотовспышек. Дроны жужжат пропеллерами, Террел и трое его помощников ведут нас через толпу прессы к лимузину, причем здоровяк отталкивает камеры вовсе без той расчетливой деликатности, с которой выбирал для меня костюм от «Гуччи».
Кулаап изображает должное изумление при виде множества орущих репортеров, но где этому изумлению до моего. И вот мы уже в машине, разгоняемся на выезде с гостиничной территории, а пап-камеры следуют за нами.
Склонившись над бортовым планшетом, Кулаап вводит пароль. Она очень хороша в черном платье: юбка трется о бедра, узкие лямки ласкают нежную кожу плеч. У меня такое чувство, будто я попал в кинофильм. Она стучит по клавишам. Оживает экран, показывает задние фары нашего автомобиля. Съемка ведется с пап-камер.
– Знаешь, что у меня уже три года никого не было? – спрашивает Кулаап.
– Знаю. Читал биографию на твоем сайте.
Она ухмыляется:
– Но теперь выглядит так, будто я подыскала себе соотечественника.
– Так мы же не на свидании, – возражаю я.
– А то на чем же? – Новая улыбка. – Я убегаю, чтобы приятно провести время с симпатичным и таинственным лаосским пареньком. Гляди, сколько за нами гонится пап-камер. Пресса очень хочет знать, куда мы направляемся и чем намерены заняться. – Она опять ухмыляется. – Моим фанатам интересно, как я себе представляю жизнь.
Могу вообразить, как в эти минуты выглядит мальстрем. Конечно, это по-прежнему репортаж Марти, но теперь засветились и десятки чужих сайтов. В центре сюжета волнующие приключения звезды, и фанаты подтянутся – им ведь захочется узнать непосредственно от Кулаап, каково это в ощущениях.
Она подносит к лицу зеркальце, проверяет, все ли в порядке, а затем улыбается в камеру своего смартфона:
– Привет, народ! Похоже, с вашей Кулаап сорван покров таинственности. Вот я и решила признаться вам, что у меня любовное свиданьице с красивым мужчинкой. И вы узнаете, как все пройдет, обещаю.
Кулаап направляет на меня камеру. Я тупо таращусь. Она смеется:
– Онг, скажи: «Привет и пока».
– Привет и пока…
Она хохочет и машет ладошкой перед камерой:
– Обожаю вас всех. Надеюсь, эту ночку вы проведете не хуже, чем я.
На этом она прекращает съемку и отправляет видео на свой сайт.
Это какая-то чепуха. Не новостной сюжет и даже не сенсация. И все же, когда Кулаап открывает на планшете другое окно, с ее собственной мини-версией мальстрема, я вижу, как ее сайт озаряется трафиком. Этот мальстрем не такой мощный, как у «Майлстоуна», однако количество ресурсов, показывающих теги Кулаап, впечатляет.
– Какой у тебя канал? – спрашивает она. – Поглядим, можно ли подкачать трафик.
– Ты серьезно?
– Марти Макли мне помог куда больше. Я ему обещала выручить тебя. – Она смеется. – И потом, разве мы хотим, чтобы тебя вернули в черную дыру?
– Ты знаешь про черную дыру?
Я изумлен. Неужели ошибся в ней?
Улыбка становится слегка печальной.
– Думаешь, если я закидываю ноги на мебель, мне безразлична судьба оставшихся дома дядюшек и тетушек? Думаешь, я не интересуюсь происходящим там?
– Я не…
Она мотает головой:
– Просто ты без году неделя как сошел с корабля.
– И что, ты даже бываешь в «Джамбо»?[124]
Я умолкаю. Предположение кажется слишком невероятным.
Она наклоняется ко мне:
– Мой никнейм – Лаофренд. А твой?
– Литлксанг. Я думал, Лаофренд парень…
Она знай себе смеется.
Я склоняюсь к ней и понижаю голос:
– Говорят, твоя семья выбралась?
Она кивает:
– Это правда. В таиландской армии служит один генерал, мой фанат. Он мне все рассказывает. У них есть пост перехвата. И разведчиков они иногда через границу посылают.
Я как будто снова на родине.
В крошечном лаосском ресторанчике все ее узнают, сбегаются. Нахраписто лезут и папарацци, но владельцы просто выгоняют их наружу. Вечер проводим, копаясь в воспоминаниях о Вьентьяне. Выясняется, что в Кен-Кхонге[125] мы покупали рисовую лапшу с одной и той же торговой тележки. Что Кулаап сиживала на берегу Меконга и мечтала стать рыбачкой. Что на выходные оба ездили за город, к водопадам. Что за пределами нашей страны невозможно найти приличный тум мак хунг[126].
Она отличная собеседница, энергия из нее так и брызжет. Маленько странноватая из-за своей американскости, зато душевная, сердечная. Мы периодически фоткаем друг друга и закидываем снимки на ее сайт, ублажаем вуайеристов.
Но вот мы возвращаемся к лимузину. Кругом папарацци. Полыхают фотовспышки, репортеры выкрикивают вопросы. Чувство собственной популярности мне в диковинку, но я горжусь тем, что рядом со мной такая красивая и умная женщина, лучше любого из нас, лаосцев, осведомленная о ситуации в родной стране.
В машине Кулаап велит мне откупорить бутылку шампанского. Пока я наполняю бокалы, она открывает мальстрем и изучает результаты нашего свидания. Заодно выводит на экран структуру моего канала.