– У тебя на двадцать тысяч читателей больше, чем вчера.
Я сияю. Кулаап продолжает читать результаты.
– Кто-то уже отсканировал твое лицо. – Она торжественно поднимает бокал. – Ты знаменитость.
Мы чокаемся. От вина и счастья я раскраснелся. Будет у меня достаточный показатель для Дженис! Ни дать ни взять сам бодхисатва сошел с небес, чтобы спасти бедного Онга от увольнения. Мысленно благодарю Марти – вот же щедрая душа!
Кулаап наклоняется к экрану, глядит на мерцающий контент. Открывает другое окно, читает. Хмурится:
– Что за хрень ты пишешь?
Я отшатываюсь в изумлении.
– В основном статьи о работе правительства. – Пожимаю плечами. – Иногда об окружающей среде.
– Например?
– Сейчас готовлю статью о глобальном потеплении и о Генри Дэвиде Торо.
– Разве мы с этим не закончили?
Я в замешательстве.
– С чем «не закончили»?
Лимузин встряхивается на повороте, катит по бульвару Голливуд, предоставляя пап-камерам роиться вокруг нас, подобно рыбному косяку. Они снимают лимузин со всех сторон, снимают нас. Через тонировку камеры выглядят светлячками, крапинками даже поменьше, чем мои репортажи в мальстреме.
– В смысле, разве это не старая история? – Она прихлебывает шампанское. – Весь мир осознал проблему, уже и Америка сократила выбросы. – Она хлопает ладонью по подлокотнику сиденья. – У моего лимузина гибридный двигатель, а налог все равно утроили. Никто же не спорит, что проблема существует. Мы намерены ее устранить. Так зачем же о ней писать?
Она американка. У американцев много хороших качеств: оптимизм, стремление двигаться вперед, самим творить будущее. Но столько же и плохого: это странное невежество, нежелание понимать, что вести себя надо по-взрослому.
– Нет, она не старая, – отвечаю. – Ситуация тяжелая. С каждым днем ухудшается. И наши попытки ее исправить мало что дают. Возможно, они недостаточны; возможно, запоздали. В общем, все плохо.
– Я ни о чем таком не читала.
Стараюсь не выдать разочарования.
– Конечно не читала. – Тычу пальцем в экран. – Видишь, как мало кликов у моего канала? Люди хотят развлекаться. Им подавай счастливые, веселые истории, не те, что предлагаю я. Вот мы и пишем то, что вы будете читать. Пишем ни о чем.
– Но все же…
– Нет. – Делаю рубящее движение. – Мы, ньюсмейкеры, очень хитрые обезьяны. За ваши клики, за переходы по ссылкам предоставим любой товар на ваш вкус. Хорошие новости. Полезные новости. Продажные новости. Новости с тремя «с». Объясним вам, как лучше сношаться, как лучше сморкаться, как лучше смотреться. Поможем почувствовать себя счастливыми, даже дадим просветление. – Строю гримасу. – Да-да. Желаете ходячую медитацию и Двойного Ди-Пи? Мигом организуем.
Она хохочет.
– Что ты ржешь-то? – сержусь. – Я не шучу.
Она машет ладошкой:
– Знаю, что не шутишь, но смешно же сказал про медитацию и Двойного… – Она мотает головой, не прекращая смеяться. – Не бери в голову.
Погружаюсь в молчание. Хочется общаться с ней, делиться горькими думами. Но я подавлен – все-таки не удержал себя в руках. Потерял лицо. Не надо было так себя вести. Я привык контролировать эмоции… Но ведь я теперь американец, инфантильный и несдержанный, как Дженис. И Кулаап смеется надо мной.
Совладав с гневом, говорю:
– Хочу домой. Хватит с меня этого свидания.
Она улыбается и протягивает руку, дотрагивается до плеча:
– Не будь букой, ладно?
Подсознание подсказывает, что я веду себя как последний дурак. Надо быть конченым идиотом, чтобы отказываться от такого шанса. Но есть и что-то еще. Бешеная охота за посещениями страниц, за переходами по ссылкам, за рекламными отчислениями теперь почему-то попахивает тухлым. Как будто с нами в машине сидит мой отец – сидит и смотрит осуждающе. Спрашивает, неужели листовки с протестами против исчезновения друзей он развешивал на фонарных столбах ради среднего числа пингов.
– Хочу выйти, – слышу собственный голос. – Не нужны мне твои клики.
– Но…
Смотрю ей в глаза:
– Выпусти меня. Сейчас же.
– Здесь? – На ее лице негодование, но она пожимает плечами. – Что ж, твой выбор.
– Да. Спасибо.
Она велит водителю съехать на обочину. Мы сидим в напряженном молчании.
– Пришлю тебе костюм, – говорю.
Она печально улыбается:
– Да ладно… Это подарок.
Мне от этого только хуже – унизительна щедрость, которую невозможно отвергнуть. Но я молчу, выходя из лимузина. Кругом щелкают камеры, сверкают фотовспышки. Это мои пятнадцать минут славы – все фанаты Кулаап сфокусировались на мне.
Иду домой под вопросительные выкрики папарацци.
Через пятнадцать минут я и впрямь остаюсь один. От намерения вызвать такси отказываюсь в пользу вечерней прогулки – по городу, в котором никто не гуляет в одиночку. На перекрестке покупаю пупусу[127] и решаю сыграть в мексиканскую лотерею – нравятся мне эти билетики с лазерными картинками на тему Дня мертвых. Словно эхо наставления Будды – надо помнить, что все мы когда-нибудь вернемся в прах.
Беру три билета, один оказывается выигрышным – сто долларов можно обналичить в любом киоске «Телмекса»[128]. Принимаю это за доброе предзнаменование. Пускай удача в этот раз мне явно изменила, пускай напрасно Кулаап казалась мне бодхисатвой, я все же счастлив. Как будто в эту холодную ночь по лос-анджелесской улице рядом со мной идет отец. У меня – пупуса и выигрышный билет, у него – сигарета «Ах дан» и спокойная улыбка азартного игрока. Почему-то мне кажется, будто он меня благословляет.
Вместо того чтобы вернуться домой, я иду в редакцию.
И обнаруживаю, что мои хиты[129] умножились. Даже сейчас, посреди ночи, крошечная доля фан-базы Кулаап читает о бабочке-шашечнице и халатности американского правительства. В моей стране такой репортаж невозможен, его мгновенно уничтожит цензура. А здесь он светится зеленым, ширится и сокращается в зависимости от количества кликов. Одинокая тусклая звездочка среди пламенеющих громадин – новейших процессоров «Интел», путеводителей по безжировым диетам, фотоколлекций с кошачьими приколами, эпизодов шоу «Выживальщик! Антарктика!»
Как же красивы эти волны света и цвета…
В центре мальстрема горит зеленое солнце Двойного Ди-Пи. Оно вдруг распухает – Ди-Пи не сидит сложа руки. Может, сдается, может, убивает заложников. Может, фанаты ринулись его спасать, прорывают оцепление. Читательское внимание совсем уходит от моего контента, и тот сдувается.
Я еще немного смотрю на мальстрем, затем иду к рабочему столу и набираю телефонный номер. На экране появляется растрепанный бородач, потирает заспанное лицо. Я извиняюсь за поздний звонок и бомбардирую визави заготовленными для интервью вопросами.
Бородач таращит дикие глаза. Он всю жизнь воображал себя Торо, медитировал в манере лесного монаха и бродил глухими тропами по жалким останкам лесов, среди берез, кленов и васильков. Он глуп, но сердцем искренен.
– Ни одной не обнаружил, – сообщает он. – А ведь Торо в это время года находил их тысячами. Даже не искал – их было полно кругом. Как здорово, что ты позвонил. Я пытался рассылать пресс-релизы, но… – Он пожимает плечами. – Рад, что ты берешься. Иначе это так и осталось бы разговорами между нами, хоббиистами.
Я улыбаюсь и киваю, отдавая должное искренности этого загадочного дикого существа, качеству, которое никто не оценит. Его облик не годен для видео; его речь не подходит для текста. Он не заключает увиденное в емкие изящные фразы, а излагает жаргоном биологов и натуралистов. Возможно, со временем я подыщу кого-нибудь симпатичного или красноречивого, а сейчас у меня только этот косматый дедуган, растрепа-недотепа, маразматик, влюбленный в цветок, которого уже нет на свете.
Я всю ночь тружусь, шлифую статью. Она почти готова к восьми утра, к началу рабочего дня. Пойти с докладом к Дженис не успеваю, она сама подходит ко мне. Щупает ткань и изрекает:
– Ничего так костюмчик.
Потом придвигает кресло и садится рядом.
– Мы все видели тебя с Кулаап. Показатели твои подскочили. – Она кивает на мой экран. – Пишешь, что было?
– Нет. Это был приватный разговор.
– Но всем хочется узнать, почему ты высадился из машины. Мне уже звонили из «Файнэншл таймс» – предлагают поделиться хитами, если дашь интервью. Тебе даже писать ничего не надо.
А ведь заманчиво. Легкие хиты. Высокая кликабельность. Бонусы за рекламу.
И все-таки я отрицательно качаю головой:
– Мы не говорили о вещах, которые нужно услышать другим.
Дженис смотрит на меня как на психа:
– Онг, ты не в том положении, чтобы торговаться. Между тобой и Кулаап что-то произошло, и люди хотят узнать, что именно. А тебе нужны клики. Просто расскажи нам про ваше свидание.
– Это было не свидание. Это было интервью.
– Ладно! Так опубликуй долбаное интервью и повысь свои показатели!
– Нет. Кулаап сама запостит, если захочет. А у меня есть кое-что другое.
Я указываю на экран. Дженис наклоняется вперед. Читает, все крепче сжимая зубы. В этот раз ее гнев холоден. Зря я ждал бешеного рева.
– Васильки? – Она смотрит на меня. – Тебе нужны хиты, а ты предлагаешь цветочки и Уолденский пруд?
– Я бы хотел опубликовать эту статью.
– Нет! Твою мать! Нет! Это просто очередная хрень! Как статья про бабочку! Как статья про контракты на ремонт дорог! Как статья про Бюджетное управление Конгресса! Ты не получишь ни одного паршивого клика! Это бесполезно! Никто не станет читать!
– Это новости.
– Марти ради тебя собственной головой рискнул… – Она сжимает губы, обуздывая гнев. – Прекрасно. Ладно, Онг, выбор за тобой. Если хочешь писать про Торо и цветочки – что ж, это твои похороны. Нельзя помочь тому, кто сам себе помочь не желает. Нижняя граница – пятьдесят тысяч. Или я тебя отправлю назад в третий мир.