Мы смотрим друг на друга. Взаимная оценка двух азартных игроков. У кого козыри, а кто блефует?
Я нажимаю на клавишу «Publish».
Статья уносится в Сеть, сообщает о себе каналам. Через минуту в мальстреме зажигается крошечное новостное солнце.
Мы с Дженис следим за мерцанием зеленой искры на экране. Эта искра уже привлекла первых читателей. Кто-то просто заглядывает в контент, кто-то кидает ссылку знакомым. На странице регистрируются хиты. Мало-помалу посещаемость растет.
Мой отец делал ставки на Торо. Я сын моего отца.
Дети Морайбе
Элани никогда не видела кракенов, но в ее стране этих существ поминали часто. Кракены, прожорливые дети Морайбе, водятся за волноломами Безмятежной бухты. Они живут на большой глубине, пресмыкаются по дну, но порой всплывают поохотиться. Кракен запросто обовьет щупальцами парусник и раздавит. Мачты он ломает, как хворостины, а моряков проглатывает заживо.
Ловить кракенов пытались лишь самые упрямые и отчаянные храбрецы. Говорят, все же случалось изредка кому-нибудь возвратиться с детенышем Морайбе в трюме. Судно, от тяжести просев до якорей, входило в бухту и причаливало к Княжеской пристани, и удачливый добытчик выручал целое состояние за гору кровавого мяса.
Элани торговала устрицами на площади Хариуса, и ей доводилось видеть, как азартные моряки поднимали паруса и отправлялись ловить кракена. Но никто не приплывал назад с вожделенным трофеем. А большинство смельчаков и вовсе не вернулись.
За устрицами спускались повара из богатых домов Верхней улицы, что окаймляла бухту, протянувшись по белым утесам, и Элани всегда отдавала товар не торгуясь. После смерти отца она молилась Морайбе, просила помочь с ловлей и продажей устриц – пусть всегда их будет в достатке, чтобы ее с матерью не выселили из родового гнезда на Средней улице. Но каждый вечер возвращалась с выручкой, не окупавшей трудов.
Нередко она задерживалась на площади Хариуса до темноты и к дому брела уже в свете звезд. В такие вечера на рынке Элани слушала, как другие торговки рыбой меряются уловом и прибылью, как они прикидывают, сколько бы денег выручил шкипер, кабы доставил в порт полный трюм кракенины.
– Давным-давно, когда Хариус возвратился с добычей, я была на берегу, – сказала старая Берича, выхватывая из бочки последнюю рыбу боковуху.
Она отрубила голову, а тушку отдала повару Трайди Маурча.
– Князь устроил праздник. Хариус поднимался на гору, к княжескому дворцу, а девы бросали ему под ноги лепестки роз. За шкипером гуськом шли его матросы, каждый держал в руках сосуд, до краев наполненный ярко-красной кровью, или серым-пресерым ядом, или наичернейшими чернилами.
Чернила нужны любовникам, чтобы исписывать пергамент филигранью слащавых уверений в преданности до гроба. Кровь поставляется в спальни богачей – смешанная с вином, она сутки напролет не дает угаснуть жару похоти. Конечно же, находится применение и яду. Серая вязкая отрава, выжатая из щупальцев кракена, через ход для прислуги доберется до глупца, которому достало наивности поверить в нежную каллиграфию любви и обезуметь, узнавши правду. Яд кракена можно подлить в калагарийское вино, или в хмельной мед, привезенный с мыса Грабли, или в фарш для рыбы боковухи – и будет обманутый любовник биться в судорогах, харкать красной пеной и тщетно молить о пощаде.
Чернила, и кровь, и яд, и сладкое мясо, и толченые щупальца – все это не залеживается в портовых амбарах, а расходится по особнякам Верхней улицы. Выстроившиеся на беломраморных утесах, эти дома зоркими очами окон следят за торговлей в княжестве.
Элани никогда не видела кракенов, но ее мать поминала их часто. Синолиза с горечью проклинала тварей, забравших «Воробья» вместе со всей командой. Она рассказывала об отце, который запомнился Элани смеющимся чернобородым великаном.
Мать утверждала, что кракены всегда голодны. Эти существа – плоды злосчастного брака Морайбе и Буреликого, наглядное доказательство того, что нельзя заниматься любовью, ненавидя друг друга, ибо чудовищны будут плоды.
Кракены ненасытны, говорила Синолиза, и не только плоти людской алчут они, но и стремятся пожрать души.
Охотники на кракенов находятся всегда. Мужчина сходит с ума от жажды сказочной наживы. Он забывает все: жену и ребенка, любовь и жизнь. Кракен затуманит бедняге мозги, и тот возомнит себя новым Орином Хариусом, легендарным героем для будущих поколений. Сколько раз так бывало… В погоне за кракеном мужчина находит свою гибель, обрекая семью на страдания. Семья вынуждена переселиться из города на далекое пастбище. Несчастная женщина вынуждена искать нового мужа. А много ли желающих взять в дом нищую вдову с дочерью?
Кракены не только у моряков отнимают жизнь, но и у тех, кто по глупости своей этим морякам доверился.
Элани никогда не видела кракенов, но ее отец поминал их часто.
«Я видел их, Элани, – говорил он. – Своими глазами видел за бортом “Воробья”, да так близко – рукой мог бы дотянуться».
Он рассказывал о том, как «Воробей» угодил в самое пекло любовной битвы Морайбе и Буреликого, как парусник еле выбрался, набрав полтрюма воды через щели в обшивке.
«Всякий раз, когда набегала волна, я боялся, что мы черпанем носом и пойдем ко дну. Двое суток трепал нас жестокий шторм; двое суток без передышки мы откачивали воду. Яростно совокупляясь, Морайбе и Ванем смахнули за борт Томо и Релкина. Мы боролись с волнами Морайбе, сражались с порывами Ванема, и уже никому не верилось в спасение. Огромные волны, Элани, – выше наших мачт! Ветры мотали нас, как игрушку на бечевке! Все, что я мог делать, – это держать „Воробья“ носом поперек волны, снова и снова выскальзывать из объятий Морайбе. И каждый раз, когда мы взбирались на гребень вала, я думал, что эта удача – последняя…»
Отец умолк, погрузившись в задумчивость, а потом вдруг улыбнулся.
«Борьба и холод изнурили нас до беспамятства, и, когда рассвело, мы уже было поверили, что утонули и отправились к далеким берегам. Но не Восходящие Земли согрели нас теплом нежных песен, а солнце своими лучами.
Волны осадили туман, и небо засинело пуще раковины моллюска-бородача. А Морайбе сделалась тиха и нежна, точно кошка, стерегущая сон котят, и только два дельфина составили нам компанию. Эти дельфины спасли Томо – как будто Морайбе сочла старого Релкина достаточной жертвой и решила оставить в живых тощенького юнгу.
И в тот день, Элани, мы было поверили, что боги благоволят нам. Каждый раз, выплескивая из ведра за борт трюмную воду, благодарили Морайбе за то, что помирилась с Буреликим. Затихла она, унялась: только солнце и гладь до самого горизонта. Эта гладь блистала, что твое зеркало…
И тут – такое! Сразу за бортом! Ох, Элани, до чего же они огромны!.. Видал я однажды, как вынырнул черный кит и ударом хвоста, точно пушинку, сбил в небе фрегата… Но черный кит ничто в сравнении с кракеном – так, закуска на один зубок. Кракен до того огромен, что и глазом-то не охватишь. Кто ему ровня? Ну, может, только синеспинник, так ведь и он нипочем не рискнет сразиться с кракеном.
Все мы, кто жив остался, окаменели от ужаса. Стоим и глядим вниз, даже ахнуть не в силах, а кракены знай себе мимо плывут. И выглядят дети Морайбе, скажу я тебе, незабываемо. За ними тянулись по воде толстенные и длиннющие щупальца, десятки щупальцев, и любой запросто смог бы утянуть нас под воду. Ведь кракен больше нашего бедного „Воробья“. Гораздо больше!»
Помолчав, отец продолжил с благоговением:
«О кракенах все судачат, да только никто не знает правды. Взять хотя бы добычу, что привез Орин Хариус. Ту, что якобы величиной с его судно. – Отец скептически покачал головой. – Элани, это был детеныш. Всего лишь плюгавый малек».
Когда же отец напрочь обеднел из-за скверной торговли и на складе у него в сотнях бочек протухла ворвань черного кита, он вспомнил, как после битвы и замирения Ванема и Морайбе всплыли кракены.
Вооруженный отчаянием, отравленными гарпунами и легендой о триумфе Хариуса, отец поднял на «Воробье» паруса и направился в пасть к назревающему шторму. Его матросам, этой шайке рисковых оборванцев, терять было нечего, кроме перспективы ломать мрамор в белых утесах, чтобы расплатиться с заимодавцами. Вот они и сделали ставку на удачу – на удачу, которая уже отвернулась от них.
Элани никогда не видела кракенов, зато часто слышала их.
Кракены разговаривали с ней в ее снах. И при этом обращались по имени.
Элани… Элани…
В сумрачном усадебном доме из тесаного камня, кутаясь в стеганое одеяло, внемля, как возятся и стонут ее мать и мужчина, выбранный ее матерью в покровители, Элани неподвижно глядела в мерцающие угли камина, а кракены взывали к ней.
Кракены пели об океанских течениях, о сокрытых под волнами городах, об истлевших кораблях с древним золотом в трюмах. Они пели о сосудах с оливковым маслом и китовым жиром, о мраморных статуях Мельны и Калиба, о потаенных кладах и о сокровищах, ковром расстеленных по дну вперемешку с костями моряков.
Кракены взывали к Элани спящей и следили за ней бодрствующей. Пели ей, когда она бродила по лугам и училась пастушескому делу у Эльба, сводного брата. Нашептывали, пока она спускалась с утеса к пляжу, где пряталась от своей новой семьи и заодно искала устриц. Язвительно хихикали у нее в мозгу, когда она, увлеченно выскабливая раковины, вдруг вскидывалась, обнаружив, что приемный отец стоит рядом, странно прикипев взглядом к ее телу.
Каждую ночь, когда меркли в золе угли, кракены взывали:
Элани… Элани…
Элани никогда не видела кракенов, но помнила тот день, когда впервые услышала их песню.
Она стояла на Княжеской пристани – крошечная девичья фигурка на краю длинного пальца, воткнувшегося в бухту. Стояла и смотрела по-над тихими водами на пену прибоя у волноломов, на проход, по которому должен был вернуться ее отец. Поблизости моряки сгружали с телег тюки шерсти, привезенные в город с пастбищ. Промокшую и отяжелевшую под грозовым ливнем шерсть матросы и стивидоры крыли на все корки, а шкиперы и грузовладельцы спорили, сушить ли ее или спускать в трюмы как ес