– Поступили свежие новости, прямо из наших студий. Как это ни печально, хаос захватывает все новые территории. В настоящий момент горят два небоскреба на Авеню-Америк, квартал четырнадцать два ноля.
Уже во втором фрагменте передачи озвучивается этот адрес – я ворошу муравейник. Запускается реклама, и я слышу, как толпы на улицах разбиваются о шеренги полицейских, применяющих слезоточивый газ, дубинки и резиновые пули. Смутьяны растерзали бы меня, если бы сумели прорваться через установленные Донованом сверхпрочные двери. Жалко, нет у нас балкона, а то бы я помахала с него протестунам, – мол, у меня все в порядке и я вас по-прежнему обожаю.
Приближается Соня, вручает мне чашку кофе. Мы прихлебываем и наблюдаем за происходящим снаружи. На другой стороне улицы два гигантских костра. Кто-то ухитряется вывесить из дымящегося окна транспарант. Я нацистка? Или это они за нацистов? Ни хрена не разобрать.
– Их стойкость заслуживает уважения. Чего не скажешь об умении рисовать буквы.
– На улицах получше, – говорит Соня.
Она выводит на свой телефон снимки с передовой. Вопящие женщины с дредами. Смуглые мужчины с платком на лице. Изобилие пирсинга и псевдоплеменных татуировок, как в старых фильмах о Безумном Максе. Я показываю пальцем: чернокожая женщина с проколотым носом и круглыми от бешенства глазами заходится криком.
– Давай ее используем.
– Приглянулась дубина, которой она размахивает?
– Шикарный типаж.
Подбегает Джамал:
– Свежие сводки по травмам!
– Излагай.
– Уже больше двадцати полицейских отправились в больницу. Пытались обеспечить проезд для пожарных.
– А среди гражданских есть пострадавшие? – спрашивает Соня.
Джамал озадачен:
– Нас что, волнуют потери у протестунов?
Я шлепаю Соню по руке и неодобрительно смотрю на нее:
– Нет, Соня просто прикалывается. Ты молодчина. Держи меня в курсе насчет битых копов.
– Сообщают, что бунтовщики подожгли автозак.
– И?
– В машине были их приятели.
– Отличная новость! – хором восклицаем мы с Соней.
– А видео есть? – спрашивает Соня.
– Работаем над этим.
Из эфирной студии мне сигналит Джиа.
– Твой выход, – говорит Соня.
К сожалению, Джамал не успевает добыть видео с горящим автозаком, поэтому мы начинаем следующий сюжет. По ходу поступают кадры с еще двумя пострадавшими полицейскими. Один из них мертв, и мы хватаемся за эту тему.
– Офицер полиции погиб в стычке с погромщиками на Авеню-Америк.
А вот и семейные фотографии. Хоэль Эрнандес. Славный парень. Славная семья. Дети охренеть какие славные. Герой Хоэль Эрнандес – с этого момента называем его только так. Друзья, давайте еще разок взглянем на этих замечательных ребятишек!
И вот еще что: я не хочу, чтобы вы прозевали крутой поворот. У нас больше нет протестующих, а есть мятежники. Погиб полицейский. Мятежники на Авеню-Америк. Мародеры в Лос-Анджелесе. Погромщики в Денвере. Бандиты в Бостоне. Перестрелка в Вашингтоне. Собаки взбесились повсюду.
Шквал комментариев не заставляет себя ждать. Мои зрители неистовствуют, подстегивают друг друга; все они питаются праведным гневом, создаваемым мною. Растет доход от сетевой рекламы. Люди просто не могут оторваться от экранов, не могут не подливать масло собственной ненависти в костер вселенского безумия.
Мы завершаем дневной эфир, Джиа выключает камеры. Коллеги в следующем выпуске будут активно раскручивать начатую мной тему. Мятежники сегодня, мятежники завтра. Была бы наша воля, мы бы вставили мятежников в прогноз погоды. Я не шучу, дамы и господа. Весь день мятеж грохочет, пламенеет… Хоть на музыку клади.
Мне сигналит Соня, она смотрит наши текущие рейтинги. Показывает палец, потом три. Мы на каждом рынке номер один. В Сети утроили общее количество просмотров.
Конечно, как только мы начинаем праздновать, в студию заходит Дэнни, чтобы обломать кайф:
– Из мэрии звонили, просили сбавить обороты.
– Еще чего!
– Мэр практически умоляет.
Я смотрю вниз, на улицы, где разгорается война.
– Толку-то? Выборы ему не пережить.
– Даже Донован названивает. Считает, что мы перегибаем. Боится, как бы нам не потерять часть рекламодателей.
– Ну потеряем, и что? Мой бонус зависит от количества зрителей, а наши зрители нам верны. К тому же всегда найдется рекламодатель, которому нужна аудитория. Вон «Церберу» мы охренеть как нравимся. Его защитные системы расходятся, точно горячие пирожки.
Дэнни морщится:
– Хайди, твой бонус – не единственное, что нам необходимо учитывать. Есть же границы. Порядочность, ответственность…
– Соня, скажи ему.
С нежной улыбкой Соня открывает секрет:
– Тройной, зайчик. У нас тройной рост.
– Ого! – У Дэнни округляются глаза, и он прекращает брюзжать.
Еще один доходный день в копях американской ярости.
Надо быть конченым психом, чтобы расстаться с этой золотой жилой.
В ТРЕХ ГОРОДАХ волонтеры Ополчения свободы начинают контрнаступление против бунтовщиков.
ЖЕНЩИНУ убил плотоядный вирус, поселившийся в ее соске.
САНТЬЯГО: не сумев обуздать насилие, мэр уходит в отставку.
ТОННЕЛЬ ЛИНКОЛЬНА захвачен Ополчением свободы.
Уже два дня мы в осаде. Через главный вход покинуть здание невозможно, снаружи царит хаос, но внутри – мир и благолепие; мы ведем репортажи о распаде нации.
Все ускоряется. Сказать по правде, это происходит уже много лет – наверное, с того момента, как была выброшена на помойку доктрина справедливости[133] и реклама просунула свое свиное рыло в новостные выпуски. Вот уже полвека мы подливаем масло в огонь – ради привлечения зрителей, ради доходов с рекламы. Теперь нелепо говорить «24-часовый новостной цикл». Давайте называть это 1440-минутным новостным циклом. Или 86 400-секундным новостным циклом. Или максимальным расширением аудитории. Или просто добычей денег.
Продолжают поступать видеокадры: люди на баррикадах из офисной мебели, развевающиеся в дыму транспаранты с дикими лозунгами, черные балаклавы. Избитый толпой полицейский – кровь стекает в ливневку. Это теперь в режиме нон-стоп. Мы все увеличиваем число зрителей, и к нам все поступают деньги с рекламы.
Мы показываем снятый на улице ролик с Аней Джоли. Аня когда-то возглавила протесты против «Мэйдон-медиа», еще самые первые. Обаятельная молодая женщина выражается некрасиво:
– Утопить бы их в собачьем дерьме! Они изрыгают ненависть, они изрыгают дерьмо – вот и нужно их в этом дерьме утопить! Так будет справедливо! Хотела бы я посмотреть, как Хайди Хэлленбах утопят в собачьем дерьме!
Разумеется, «дерьмо» мы запикиваем. Но наши зрители, которым мы неустанно напоминаем о приличиях, прекрасно читают такие слова по губам.
Когда Аня повторяет «Хайди Хэлленбах нужно утопить в собачьем дерьме», мы останавливаем запись на ее оскаленной физиономии.
Всем этим людям хочется только одного – насилия.
Аня Джоли ненавидит меня.
Но что важнее – она ненавидит вас.
НОВИНКА! Кукурузные чипсы с приправой том ям. Вкус Таиланда в каждой чипсинке!
В тот момент, когда заканчивается рекламная пауза, в эфирную студию вбегает Соня:
– Звонили из охраны! Протестуны снесли двери! Они в здании! Эй, все! Слушайте меня! Пора валить отсюда! По северной лестнице, а не лифтом, до тоннеля. Охрана держит для нас этот путь.
Мне полагается испугаться, но я не пугаюсь. Даже бровью не веду. И уж тем более не кидаюсь к выходу. Я всю жизнь готовилась к этому моменту.
Зато другие сотрудники обращаются в бегство. Джиа остается за камерой, но выглядит неуверенно.
– В эфир меня! – приказываю ей.
Такое ощущение, что здание трясется. Сколько народу прорвалось внутрь? Очевидно, слишком много для нашего оператора. Мгновение кажется, что Джиа выполнит мое требование, но вот и она бросается наутек. Впрочем, я не успеваю отчаяться – рядом вдруг оказывается Джамал, он занимает место Джиа и считает оставшиеся секунды рекламы чипсов. Затем улыбается мне и показывает большой палец.
Начинаем.
– Мне сообщили, что в настоящий момент погромщики пытаются добраться до нашей студии. Неизвестно, сколько времени мы сможем продолжать вещание. Сейчас пытаемся эвакуировать наш персонал, но опять же нет уверенности, что это получится. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы как можно дольше находиться в эфире и держать вас в курсе событий.
Я красивая и смелая. И я совсем одна.
Я здешняя Жанна д’Арк, мать вашу…
– Хайди! – Соня в ужасе. – Охрана готовится перекрыть тоннель! Нельзя тут торчать! Бежим!
Но я остаюсь в эфире. Спокойно смотрю в камеру и говорю, пока коллеги драпают сломя голову. Больше нет закона. Больше нет цивилизации. Осталась только я – единственный островок спокойствия.
– Если кто-нибудь еще способен нам помочь, сейчас самое время это сделать. Не уверена, что мы сможем еще…
По моему знаку Джамал выключает камеру на полуфразе. Для пущего драматизма.
И я тоже драпаю сломя голову. Пойти на дно вместе с моим кораблем? Ага, нашли дуру.
ВООРУЖЕННЫЕ МЯТЕЖНИКИ ворвались в «Мэйдон-медиа», Авеню-Америк, 1492. Помощь идет.
ВООРУЖЕННЫЕ МЯТЕЖНИКИ ворвались в «Мэйдон-медиа», Авеню-Америк, 1492. Помощь идет.
ВООРУЖЕННЫЕ МЯТЕЖНИКИ ворвались в «Мэйдон-медиа», Авеню-Америк, 1492. Помощь идет.
Эвакуация проходит штатно. Лифты отключены, мы спускаемся по лестнице. Навстречу валит дым. Вся наша толпа останавливается.
– Что происходит?
– Кажется, там перекрыто, – говорит Рохо.
И тут снизу кричат, что пути нет. Погромщики уже на этой лестнице. Люди бегут мне навстречу, толкаются, дерутся. Те наши, кто внизу, отчаянно пытаются спастись, усиливая панику, теряя разум.
– Они проникли в тоннель! Они в тоннеле!