дет лучше, чем дожидаться, когда крестный отец всех крестных отцов сам все устроит? Хок Сен прикидывает варианты и понимает – в любом случае рискует так, что оторопь берет. Если сейф найдут вскрытым, объявлениями о розыске старого китайца увешают все столбы, а быть врагом заморских демонов сейчас крайне опасно. Власть Аккарата растет, а с ним и влияние фарангов – что ни день, то новости об очередном унижении белых кителей. Вот на днях Бангкокского тигра постригли в монахи и лишили семьи и собственности.
А если мистера Лэйка просто устранить? Нож под ребра в переулке – и готово? Проще некуда, да и недорого: Чань-хохотун с удовольствием все сделает за пятнадцать батов, и заморский демон больше не помеха.
Он вздрагивает от стука в дверь и торопливо прячет свежезаполненный гроссбух под столом.
– Войдите.
На пороге возникает Маи, тощая девчонка со сборочной линии, и делает ваи. Хок Сен успокоено выдыхает.
– Кун, у нас там загвоздка.
– И в чем же дело? – спрашивает он, оттирая чернила с пальцев.
Мельком оглядывая помещение, Маи говорит:
– Лучше, если вы сами посмотрите.
Хок Сен чувствует, что она явно напугана, и от этого ему делается не по себе. Совсем еще девочка. Старик ей слегка покровительствовал, даже выдал небольшую премию за то, что ползала по узким тоннелям в подполе, когда чинили главный привод фабрики. И все-таки нечто в ее поведении заставляет вспомнить тех малайцев, которые однажды восстали против его народа. Тогда рабочие Хок Сена, прежде благодарные и покорные, вдруг перестали смотреть в глаза хозяину, а ему не хватило проницательности увидеть грядущие перемены и понять, что дни малайских китайцев сочтены и даже его – человека высокого положения, который не жалел денег на благотворительность, а детям своих рабочих помогал, будто своим, – хотят обезглавить и выбросить в сточную канаву.
И вот теперь Маи – она явно что-то скрывает. Значит, такой способ выбрали прийти по его душу – хитрость? Сделали наживкой вроде бы безобидную девочку? Стало быть, такой финал у истории желтобилетников? Интересно, кто за этим стоит: Навозный Царь? Хок Сен, напустив на себя безразличный вид, садится поудобнее.
– Если есть что сказать – говори здесь.
Ее неуверенность еще больше выдает страх.
– А фаранг тут?
Часы на стене показывают шесть.
– Будет только через час или два – рано не приходит.
– Пожалуйста, пойдемте.
Хок Сен встает. Какая милая девочка. Естественно – прислали симпатичную, невинную. Он делает вид, будто почесывает спину, а сам незаметно достает из-под рубашки нож и шагает навстречу.
Подойдя почти вплотную, старик хватает девушку за волосы, притягивает к себе и прижимает лезвие к ее шее.
– Кто тебя прислал? Навозный Царь? Белые кители? Кто?
Маи судорожно открывает рот, хочет вырваться, но не может – иначе порежет горло.
– Никто!
– За дурака меня держишь? – Хок Сен прижимает нож так сильно, что надрезает ей кожу. – Кто?
– Никто, клянусь! – Девушку трясет от страха, но старик не выпускает.
– Есть что сказать? Может, какая-то тайна, которую мне нельзя знать? Говори!
Ей больно от врезавшегося в горло лезвия.
– Нет! Кун! Клянусь! Никаких тайн! Только… Только…
– Что «только»?
Она повисает у него на руке и шепчет:
– Белые кители… Если узнают…
– Я не белый китель.
– Кит. Кит и Шримуанг – они болеют, они оба болеют. Пожалуйста… Я не знаю, что делать. Я не хочу потерять работу. Как мне быть? Прошу вас, не говорите фарангу, а то он закроет фабрику – это любой знает. Моей семье нужны деньги… Пожалуйста… – Маи всхлипывает, обмякает, забыв о ноже, держится за Хок Сена и умоляет его, будто своего спасителя.
Поморщившись, он прячет оружие и вдруг ощущает себя древним стариком. Вот так-то жить в вечном страхе: начинаешь подозревать тринадцатилетних девчонок, думать, что та, кто тебе почти как дочь, замыслила тебя убить. Ему гадко, он не может посмотреть Маи в глаза.
– Надо было сразу сказать, – ворчит Хок Сен и засовывает нож за пояс. – Дура. Нельзя о таком молчать. Давай показывай своих приятелей.
Девочка старательно утирает слезы. Она уже не держит зла – быстро подстраивается под обстоятельства, как любой, кто молод. Беда миновала, и теперь Маи покорно ведет старика за собой.
Приходят первые рабочие. В огромное помещение сквозь распахнутые ворота бьет солнце. В воздухе кружит пыль и частицы сухого навоза. Девочка шагает прямиком в разрезочный цех через зал очистки, распинывая кучки светлого порошка – отходы производства.
От водорослей, сохнущих на сетках под потолком, исходит тяжелый морской запах. Маи ведет Хок Сена мимо вырубного пресса и пролезает под конвейером, по другую сторону которого тянется ряд резервуаров, полных соленой воды и живых организмов. Впрочем, больше половины явно не в порядке: слой водорослей едва скрывает поверхность, хотя за ночь должен был вырасти дюймов до четырех.
– Вот, – шепотом говорит Маи, показывая на лежащих у стены Кита и Шримуанга. Они смотрят на Хок Сена мутными глазами. Старик осторожно присаживается на корточки, стараясь их случайно не задеть.
– Питались вместе?
– Вряд ли. Вроде не друзья.
– Цибискоз?.. Пузырчатая ржа?.. Да нет же, старый я глупец, – крови на губах нет, значит что-то другое.
Кит стонет, пробует встать. Хок Сен, отпрянув, невольно подносит руки к своей рубашке, хочет их вытереть.
– А этот чем занимается? – спрашивает он, показывая на Шримуанга, который выглядит еще хуже Кита.
– Мм… Вроде подкормкой – сыпал в водоросли рыбную муку.
Хок Сен так и обмирает от ее слов: два заразных тела лежат прямо у баков, которые он сам едва заставил нормально работать – из кожи вон лез, лишь бы порадовать мистера Андерсона. Неужели это совпадение? Теперь он смотрит на помещение совсем иначе, со страхом: излишки воды из баков собираются в лужи вдоль ржавых стоков, и в них тоже растут водоросли, питаясь просыпанным на пол кормом. Если в одном из резервуаров болезнь, то ее разносчики сейчас повсюду.
Хок Сен инстинктивно отряхивает ладони, но тут же замирает от мысли еще более ужасной: на руках остался серый порошок из комнаты очистки – он раздвигал занавески, когда шел сюда. Зараза везде. Под потолком темнеют этажи сушильных сеток, по которым размазана черная масса водорослевой пены. Рядом с его ногой падает капля, и тут старик осознает звук, какой прежде, когда фабрика была забита людьми, никогда не слышал. Утренняя тишина наполнена тихим перестуком дождя, падающего с этих сеток.
Он вскакивает, стараясь придушить приступ паники.
«Не глупи. Откуда ты знаешь, что это именно водоросли? У смерти много лиц. Тут может быть любой другой вирус».
Кит дышит часто и тяжело, с хрипами, грудь ходит ходуном.
– Думаете, пандемия? Всеобщая эпидемия? – спрашивает Маи.
– Не смей такое вслух говорить! – шикает на нее Хок Сен. – Демонов хочешь накликать? Белых кителей? Если хоть кто-нибудь узнает, фабрику прикроют и мы будем голодать, как желтобилетники.
– Но…
В главном цехе слышны голоса.
– Ну-ка тихо!
Он лихорадочно обдумывает положение. Если белые кители устроят расследование, это будет катастрофа, повод мистеру Лэйку закрыть фабрику и уволить старика, отправить его обратно в башни – голодать и умирать; умирать, подойдя так близко к цели.
Слышно, как ревут мегадонты, как рабочие громко приветствуют друг друга, шире открывают ворота, как кто-то, проверяя готовность, с грохотом запускает маховики.
– Что нам делать? – спрашивает Маи.
Хок Сен оглядывает пустующий пока зал. Кругом только баки и механизмы.
– Только ты знаешь, что они болеют?
Она кивает:
– Да, увидела, когда пришла.
– Точно? По дороге ко мне никому не говорила? Никого тут больше не было? Может, кто-то увидел их и решил поскорее уйти?
– Я одна пришла. Меня с самой окраины один фермер подвез – на лодке по клонгам. Я всегда так рано.
Хок Сен переводит взгляд с двоих больных на девушку. Сейчас тут четверо. Четыре. Он хмурится: несчастливое это число – четыре. Четверка. Смерть. Лучше бы три или два…
Или один.
Идеальное количество людей, если надо сохранить тайну. Он машинально нащупывает нож и смотрит на Маи. Дрянное это дело, но четверка еще хуже.
Ее длинные черные волосы стянуты на макушке в аккуратный узел (рядом с механизмами по-другому нельзя), открытая шея, доверчивые глаза. Хок Сен снова смотрит на лежащие тела и размышляет над зловещим числом. Четыре, четыре, четыре… Лучше бы один. Один – самый хороший вариант. Вздохнув, он принимает решение:
– Иди-ка сюда.
Маи медлит. Хок Сен хмурится и жестом подзывает ее ближе.
– Тебе еще нужна работа?
Она робко кивает.
– Тогда подойди. Вот этих двоих надо в больницу, понимаешь? Здесь мы им не поможем. А то, что больные лежат прямо у резервуаров с водорослями, – плохо уже для нас с тобой, если, конечно, мы по-прежнему хотим тут работать. Поэтому хватай их и веди к боковой двери. Не к воротам, а к боковой, я тебя там встречу. Пойдешь под конвейером, по техническому проходу. К боковой. Запомнила?
Она неуверенно кивает.
Хок Сен показывает на больных и, подгоняя девушку, хлопает в ладоши.
– Быстро, быстро! Если надо, волоки их. Скоро придут люди. Один-то человек толком не умеет хранить тайну, а нас тут аж четверо. Пусть этот секрет будем знать только мы двое – все лучше, чем четверо.
«Четыре. Смерть».
Маи испуганно, сквозь зубы втягивает воздух, потом присаживается и решительно обхватывает Кита. Хок Сен смотрит, все ли она правильно делает, и выходит.
В главном цеху рабочие еще только завтракают, весело болтая. Никто не спешит. Тайцы ленивы. Китайцы-желтобилетники давно бы уже трудились – и давно бы испортили старику всю конспирацию. В кои-то веки Хок Сен рад, что работает с тайцами. Но времени все равно мало. Он подходит к боковой двери.
Узкий, зажатый фабричными стенами переулок пуст. Старик, прихрамывая, выбегает на улицу Пхошри, забитую ларьками с едой. Над кастрюлями с лапшой стоит пар, кругом бегают оборванные дети. Сквозь прогал в толпе он замечает рикшу.