Человек, имеющий силу и власть, привыкший, что его слушаются. Благородный господин, влиятельный человек, с которым случилась такая беда?
Он принимает суетливую заботу Лиль. Именно принимает… не нуждаясь в ней. А ей так хочется сделать что-то хорошее. Это ведь несправедливо, если человек вот так…
Куртки по размеру она ему тоже не нашла. Та, что осталась от отца — оказалась невыносимо узка в плечах, рукава короткие. Натянуть на него можно, но… ужасно. Еще на чердак надо слазить, может там чего есть. «Потом, — говорит Хёд. — Не торопись, не волнуйся. Если найдешь, то принесешь потом».
Что сделать еще? Лиль расчесала ему волосы, взлохмаченные и свалявшиеся, еле разодрала, едва не сломав гребень. Бороду расчесала.
Дед смеется над ней. Пусть. Дед всегда ворчит. Бантики ему…
Нет, бороду надо немного постричь, чтобы аккуратнее… Да, когда она берет ножницы, Хёд скрипит зубами, но не пытается спорить. Ей все кажется, он терпит ее, как взрослый терпит непоседливого ребенка, не хочет обидеть. Она и чувствует себя ребенком рядом с ним… вот так неожиданно… хотя Лиль уже взрослая, дед давно поговаривает, что замуж ее пора пристроить, чтоб при муже, чтоб было кому позаботиться о ней, если что…
Но Лиль взрослая и может позаботиться о себе сама.
Что сделать еще?
Повязку ему на глаза.
— Так будет красивее, — говорит она.
Он усмехается, чуть заметно, чуть снисходительно, но не возражает тоже. Ему все равно насколько это красивее. Это не ему, это Лиль неловко смотреть на его лицо, его глаза… пустую вдавленную глазницу, на косящий в сторону глаз с желтоватым бельмом… Пусть так, с повязкой… словно ничего нет. Он соглашается.
И кормит его пирогами, у Лиль как раз поспели, с яйцом и капустой, очень вкусные… всем ее пироги нравятся. И Хёду тоже нравится… он ест медленно, аккуратно, но то, что ему нравится — совершенно точно.
— Ты похож на благородного господина. Какого-нибудь барона, или даже герцога… — осторожно говорит она, смущается. Разве можно с благородным господином говорить и обращаться, как она с Хёдом, едва ли бантики ему не завязывая?
Но Хёд улыбается, едва заметно, но легко и тепло.
— Может быть, так и есть, — говорит он. — А может быть, я тварь из Леса.
— Нет! — Лиль невольно вздрагивает, ежится. — Не говори так.
— Почему? — удивляется он. — Думаешь, люди в Лесу какие-то иные, чем по эту сторону? Да и по эту… Деревня ваша отошла под протекторат. Так что теперь все мы здесь лесные твари.
От таких слов холод пробирает и комом сворачивается в животе. Лиль невольно вздрагивает, руками себя зябко обхватывает, шмыгает носом…
— Прости, — тихо говорит Хёд, — я не хотел тебя пугать.
— Ничего, — говорит она. — Ты прав. Все так и есть. Значит, Лес теперь заберет нас, да?
Лиль ведь слышала, знает. Только раньше все эти истории казались детскими страшными сказками, а теперь… вот с тех пор, как мама ушла… Мама плакала, звала Лиль с собой, кричала на нее, что Лиль сама тварью стать хочет. Братья ее чуть силой не увели… но как силой? Не тащить же ее всю дорогу. А дед Эйдун, папин отец, не мамин… они с мамой ругались всегда… всегда не ладили. А тут. Дед сказал: «умру, где родился, никуда не пойду».
— Очень многое зависит от тебя самой, — говорит Хёд. — Захочешь ли ты впустить Лес в свою душу. Силы у тебя, конечно, нет, и защищаться нечем, но это не значит, что нужно опускать руки.
Не значит. Это так странно. Никто не говорит с Лиль о таких вещах.
Немного страшно…
— А у тебя волосы черные, ты знаешь? — она протягивает руку, осторожно касается его волос. — У наших, ни у кого, таких нет. Светлые, или рыжие еще. И даже если темные, то не такие, чтоб прям в синеву. У тебя… и у Шельды тоже… Вы словно… — Лиль запинается, не знает, как сказать. — У нас тут вначале говорили, что вы, должно быть, родственники, поэтому она тебя выхаживает. Тьяден белый совсем, а вы с ней…
Хёд поворачивается и долго… не смотрит, но просто хмурится так сосредоточенно.
— Может быть, так и есть, — говори он.
А еще — у лесных лордов черные волосы. Лиль не видела, конечно, но это все знают. Хёнрир и Хель, и другие тоже… а Свельг, говорят, рыжий… как человек. Немного страшно. Что если Хёд этот и правда оттуда? Он же вон какой… сильный, упрямый, и разговаривает совсем не так, как она привыкла. А что слепой, так… Кто же знает? Магия там у них…
— Мне, наверно, идти пора, — говорит Хёд, берет свою швабру, опираясь на нее, поднимается на ноги. — Спасибо тебе за все, Лиль. Я пойду, а то меня Шельда будет искать.
— Я провожу тебя, — говорит Лиль. — Как же ты сам поймешь, куда идти?
— Я пойму, не волнуйся. Все хорошо.
Лиль качает головой.
— Нет. Ты снова куда-нибудь упадешь, голову разобьешь еще. Я провожу.
Он усмехается чуть заметно и чуть снисходительно так, но не обидно.
— Хорошо.
— Подожди, — Лиль вдруг спохватывается. — Ты одеяло возьми. Раз мы куртку не нашли, то хоть одеяло, укроешься, словно плащом, теплее будет.
Он вздыхает.
— Не надо, Лиль, я не замерзну, правда. Тут идти совсем недалеко.
И все же, даже по дому он идет очень медленно, осторожно, прощупывая пол концом швабры, чуть выставив правую руку вперед. Очень сосредоточенно. Лиль могла бы его за руку взять, помочь, отвести. Но он не хочет. Гордый. Помощь ему не нужна, а сам… упадет еще сейчас…
— Ой, — говорит Лиль, судорожно хватая Хёда за локоть.
— Что? — не понимает он.
Останавливается, прислушивается настороженно.
Там эти люди снова. Солдаты. Те, что пришли недавно из Йорлинга. Вчера Лиль разбила нос вон тому, рыжему… ведром. Лиль набирала воды в колодце, а он подошел, решил ее приобнять, да и не просто приобнять… а она, с перепугу рванулась и по нему… воду разлила, так ничего не принесла домой, потом только рано на рассвете ходила снова, когда уж точно все солдаты спят. Деду ничего не сказала.
Тогда успела убежать, она хорошо бегает. А теперь… бросить Хёда?
Тот рыжий уже довольно скалится, сейчас не отпустит просто так.
— Солдаты, — тихо говорит она, испуганно.
— Они приставали к тебе? — спрашивает Хёд, спокойно, по-деловому.
Немного стыдно говорить про это. Но…
— Да.
— Сколько их?
— Двое.
— Оружие?
— Нет, — Лиль качает головой. Оружия у этих нет, есть столько у их главного…
— Хорошо. Не бойся. Идем.
Так уверенно и спокойно говорит, что Лиль ему сразу верит. Хотя страшно все равно. Как же «не бойся», когда вон они, стоят, ждут…
— Может, вернемся, пока не поздно? Успеем? До дома добежим?
Она добежит, а Хёд? Как ему бегать? Он и ходит с трудом.
— И две недели потом будешь прятаться от них? — говорит он. — Будешь бегать, они и домой придут, думаешь, деда твоего испугаются?
Не испугаются. И от этого еще страшнее.
Но что Лиль может?
Хёд…
— Идем, — говорит он. — Держись чуть сзади, не высовывайся. Молчи. Если я скажу, ты побежишь. Поняла? Скажу домой — бежишь домой. Скажу к Шельде — бежишь к Шельде.
— А ты?
— Я справлюсь. Лиль, ты поняла меня?
Он ведь не собирается драться? Это невозможно… Они здоровые крепкие мужики, их двое, а он… он даже не видит. Это безумие. Или он зубы заговорить им надеется? Таким не заговоришь. Таким плевать на разговоры.
— Поняла? — спрашивает Хёд жестко.
— Поняла, — говорит она.
Хёд уверенно идет по дорожке, переставляя швабру. Ближе…
— Эй, красавица! — кричит рыжий. — Иди к нам! Мы тебя не обидим!
— Не отвечай, — говорит Хёд. — И не бойся.
— Что ты будешь делать?
— Там посмотрим, — говорит он. — Ты, главное, сама не пытайся влезть и помочь. Договорились? Все будет хорошо.
— Красавица! Ты себе защитника, что ли, нашла?! Самого лучшего выбрала?
Они ржут, а Лиль отчаянно заливается краской.
— Пойдем… — пытается она. — Не надо…
Убежала бы, да как Хёда бросить одного? Они ведь его убьют. Он к ним полезет, а они его убьют. Так нельзя! Защитить ее хочет? Да куда ж ему защищать, он же…
— Что вам нужно от девушки? — громко говорит Хёд.
Они переглядываются.
— И правда, защитник! — ржет второй.
— Иди-ка сюда, парень! Мы и тебя приласкаем! — рыжий скалится так страшно, что у Лиль все сжимается внутри.
Нет, не уйти, они не отпустят. И догонят, если она побежит. И домой придут.
Страшно до слез.
Они убьют его… и ее… не отпустят тоже. И то, что они сделают с ней…
Хёд спокойно идет навстречу.
— Ишь ты! А смелый парень! — говорит рыжий. — Или дурак?! Что ты делать-то будешь? Драться что ли?
— Только не говори, что боишься, — Хёд ухмыляется. — Давай так — если сможешь со мной справиться, то девчонка твоя. Лиль, три шага назад, — добавляет тихо.
— Не надо, — просит она.
— Три шага. Не мешай.
— Вот придурок, мать твою! — рыжий идет вперед, ни капли не сомневаясь. — На тот свет не терпится? Ладно, давай развлечемся.
Ближе…
Хёд как-то иначе перехватывает свою швабру, все еще опираясь на нее, чуть приседая. Сосредоточенно. Слушает?
Страшно.
Хочется зажмуриться, Лиль невыносимо на это смотреть. Заорать хочется.
— Ну, и что ты будешь делать? — интересуется рыжий.
Хёд только ухмыляется, так самодовольно, что пробирает дрожь.
Ближе…
— А ну, ты… защитник…
Хёд стоит. Кажется, еще шаг, и будет поздно.
Шаг…
Рыжий уже замахивается для удара, но Хёд вдруг пригибается, выбрасывая швабру вперед, и резко бьет по ногам. С такой силой, что рыжий падает. И Хёд, не раздумывая, падает на него, наваливается, рывком переворачивает на спину. Они вцепляются друг в друга, бьют… Лиль даже сложно разобрать, кто кого бьет… оба… алые брызги крови на белом снегу, рычание, почти звериное. Удар… еще… и все закончилось. Хёд на коленях стоит над рыжим, пытаясь отдышаться, а рыжий неподвижно лежит, раскинув руки.
— Вроде живой, — тихо говорит Хёд.