— Тварь… — сквозь зубы выдыхает Эван.
Хёд ухмыляется шире.
Девчонка прижимается к нему, уткнувшись носом в плечо… всхлипывает. Он гладит ее по волосам.
— Тихо, тихо, все хорошо, — говорит шепотом. — Тебя никто больше не тронет.
Если б не слепой, что бы с ней было?
Хёд прав, Эван не справляется.
Это сводит с ума. Еще две недели…
— Идем, — говорит Шельда. — Поможешь мне.
Толпа без слов пропускает ее. Шельда опускается на колени рядом.
Первым делом занимается сломанной рукой.
Спокойно, равнодушно вправляет кость, ставя на место, промывая чем-то рану, намазывая. Потом умело и крепко приматывает к руке дощечку, чтобы держала как надо. Даг тихо стонет, не открывая глаз.
Потом Шельда смотрит голову у виска, глаза…
— Он выживет? — осторожно спрашивает Эван.
Шельда вздыхает, оборачивается к нему.
— А стоит?
От ее голоса пробирает дрожь. Передергивает.
— Давай, отойдем в сторону, — говорит Эван.
— Сейчас закончу, и отойдем, — холодно говорит Шельда. — Или для тебя разговоры важнее жизни своих людей?
Хочется плюнуть, выругаться, но Эван только сжимает зубы.
Хочется объяснить, как ему дороги жизни его людей, что это за люди, и что бы он сам с ними сделал, будь его воля.
Но только кивает.
— Отнесите его в дом, — велит своим.
Меро, рыжий, может идти сам. Зло смотрит исподлобья.
— Еще раз к кому-то из местных сунешься, — говорит ему Эван, — я сам тебя убью. Понял?
— Да? — Меро криво ухмыляется. — И кого на мое место?
— Найду, — говорит Эван. — Не твоя забота.
Хватает за ту невидимую нить, что идет к рыжему, перекручивает, натягивает. И рыжий с воем падает на колени, хватаясь за голову… из носа идет кровь. Эван смотрит… от чужой боли звенит в ушах.
— Прекрати, — говорит Шельда.
— Прекратить? — Эвану кажется, он сейчас взорвется, нервы сдадут. — Ты ведь понимаешь, что они собирались изнасиловать девчонку? Зажали бы ее вдвоем, задрали бы юбку… И что бы с ней потом было? И хорошо еще, если б просто изнасиловали, а то могли бы и убить. Ты знаешь, кто этот Меро? Знаешь? Сколько убийств на его счету?! Все мы здесь насильники и убийцы, Шельда! Так какого хрена?! Я добрым словом должен убеждать их? Ни мне, ни им уже нечего терять!
Отпускает.
Шельда долго смотрит на него, поджав губы. Что-то меняется в ее лице.
— Пойдем, — говорит она тихо. — Я закончила. Отнести его смогут и без нас.
Она ведет Эвана к дому.
Но не в дом, в сарай сзади. Поговорить. В доме Хёд и девчонка, и брат ее может в любой момент прибежать. А Шельде, выходит, свидетели тоже не нужны.
В сарай, и прикрывает дверь.
— Твои люди больше никого не тронут, — мягко, но очень уверенно говорит она. — Ты можешь не беспокоиться.
— Не тронут? — удивляется он. — Что это значит?
— Я это сделаю. Магией, — говорит она, глядя ему в глаза. — Они будут вести себя тихо.
— Ты сможешь?
В это сложно поверить, но…
— Смогу, — уверенно говорит Шельда. — Их всего двадцать, и Лес их пока не зовет, не имеет силы над ними. Так что это не сложно.
Ее глаза… Она выглядит совсем девочкой, такой юной, нежной… если только не заглядывать в глаза.
— Ты… ведьма? — говорит Эван. — Из Леса?
Она улыбается чуть-чуть грустно и кривовато.
— В какой-то мере, да.
— В какой-то мере?
Шельда пожимает плечами. Не хочет объяснять.
— А этот твой… слепой? — говорит Эван.
— Он оттуда.
— Вы ведь вместе, да?
— Нет, — Шельда качает головой. — Он мой враг. Он убил моего мужа.
В ее темных глазах такая тоска.
И боль, давящая изнутри.
— Твоего мужа? — говорит Эван. — Когда?
Готов поспорить, эти двое давно знают друг друга, вовсе не с того момента, как слепой очнулся здесь несколько дней назад. Было что-то раньше…
— В Фесгарде, — говорит Шельда.
Так говорит это, словно ей хочется все рассказать, неважно кому, просто устала держаться в себе. Словно есть что-то, что мучает и не может найти выход. Почти безысходность.
— Расскажи, — говорит Эван, пытается улыбнуться ей как можно более уверенно. — Ты ничего не теряешь, мне твои тайны разбалтывать некому. Тем более, что меня скоро сожрут твари и я унесу твою тайну в могилу…
Чуть морщится. До могил не дойдет. Нечего, да и некому будет хоронить, но это не имеет значения.
Шельда смотрит на него, пытается что-то решить. Ее губы плотно, упрямо сжаты.
— Да ладно, — говорит Эван. — Что-то ведь мучает тебя. Хочешь, я тоже что-нибудь расскажу о себе? Правда за правду?
Она качает головой.
— Не стоит.
Ну и правильно. Не стоит ей про него ничего знать, это лишнее…
Но не уходит, не отказывает говорить. Значит, ей надо, просто не решится. Она ведь сама привела его сюда.
— Так что? — говорит Эван. — В Фесгарде? На войне? Этот слепой там сражался?
Сейчас он готов поверить во что угодно, даже если это кажется бредом на первый взгляд. Тем более, что драться Хёд явно умеет.
Шельда болезненно зажмуривается на мгновение… и легкий горький смешок.
— Без него не обходится ни одна война, — говорит она.
— И кто же он?
— Хёнрир, — говорит Шельда.
Смотрит в глаза.
— Ты хочешь сказать…
— Да, — говорит она. — Хёнрир сын Даки, еще недавно глава Синего Дома и глава Совета, его лишили всех прав перед Фесгардом за какие-то жестокие убийства, не знаю… но потом вернули командование. Сражаться он умеет как никто другой. Хёнрир с рождения слепой, и с рождения не может ходить. Все, что у него было, ему дал Лес. А потом… — Шельда запинается, — забрал. Выдернул из него…
Она недоговаривает все равно.
Хёнрир. После всего, что Эван видел и слышал, он даже не удивлен.
И ведь все помнит, конечно. Просто такое не скажешь, не поверят, да и… опасно.
«У Вальдена хороший флот. Вальден промышляет разбоем за Зеленым Мысом и в Ишен-Кхаке. Огромный ресурс пленных и рабов, нужно только найти рынок сбыта».
Хёнрир, значит. Лорд, почти местный король. Значит, Хёнрир против таких сделок? «Опасная идея». Он пропал и это провернули без него?
Интересно, что же случилось с ним.
Эван молча ждет. Она ведь расскажет?
Шельда качает головой.
— Его нашли в Красной Пади, неподалеку отсюда, — она отворачивается, смотрит в сторону. — Он уже… был таким. Слепой, все кости переломаны. Даже магии не осталось, не представляю, как он держался… Никто не думал, что он выживет. Но он смог. Он ведь сам, без моей помощи… Я… видела его раньше, в Фесгарде, и узнала… даже таким.
— Значит, он убил твоего мужа?
Шельда вздрагивает. Поворачивается к Эвану, снова заглядывая в глаза, почти с вызовом.
— Нораг был моим мужем! — говорит она. Словно хочет что-то доказать.
Нораг?
Пожалуй, Эван понимает слишком мало, его не было здесь, он никогда не сражался с Лесом. Йорлинг большой…
— А Тьяден? — спрашивает он. — Тьяден тебе не брат?
— Нет, — говорит Шельда. — Тьяден сын какой-то деревенской девочки, кто его отец — я не знаю, вроде кто-то из йорлингских солдат. Когда Тьядену было три года, его хотели отдать тварям… ты же понимаешь, как это бывает. Задобрить Лес. Ребенок оказался самым ненужным в деревне… нежеланный, без отца. Тьяден помнит, как Нораг забрал его. Он всегда знал, что я ему не мать и Нораг не отец, но Тьяден любил его как отца.
— Шельда… — что-то важное ускользает, Эван пытается понять. — Ты растила его как мать?
Она кивает.
Шельда действительно выглядит Тьядену сестрой. Он высокий крепкий парень, не ребенок уже. А ей?
— А про Хёнрира Тьяден не знает?
— Нет, — говорит Шельда. — Не нужно говорить ему. Если Тьяден поймет, что жил в одном доме с человеком, который убил его отца… я не знаю… С Этим тяжело справиться. Он еще мальчишка, он не поймет, почему я поступила так. Не знаю… — Шельда стискивает пальцы, прижимает руки к груди. — Хёнрир прав, я его пожалела. Я знаю, как Лес ломает людей, как его нити проникают внутрь, прорастают, подчиняют своей воле, как Лес требует крови. Этому невозможно сопротивляться. Вот все эти люди в деревне сейчас, они уже действительно готовы отдать своих близких, детей, кого угодно, если только Лес позовет. Не потому, что люди такие, а потому что они не могут иначе. У любого из потомков Ильгара есть защита, но защита снаружи, щит, который защищает их… Как сопротивляться, если Лес уже внутри? Хёнрира отдали Лесу в младенчестве, потому что наследник не может быть слепым. Да в нем такая плотная сеть была, какой ни в одной мертвой твари нет! Твари такого не выдержат, их разорвет! Как при этом можно было остаться человеком?
Эван молчит. Все это… Что он вообще знает про тварей, про Лес… человек, выросший далеко на юге.
— И теперь я не знаю, как поступить, — говорит Шельда отчаянно. — Если твари из Леса придут сюда, они узнают его. Отпустить? Позволить ему вернуться? Но если сила снова полностью вернется к нему… ты даже не представляешь, что это за сила! Если он смог выжить, если смог… И что, позволить ему жить, словно ничего не случилось? Позволить ему и дальше вести войну, брать города, истреблять деревни, резать людей? Нужно было убить его сразу… но я не смогла. А теперь — я не знаю.
— А что сам Хёнрир собирается делать?
Шельда вздрагивает, передергивает плечами. Потом качает головой.
— Он собирается уйти, — говорит почти растерянно. — Упрямый… Он говорит, его жена ждет, ему надо домой. И я даже не сомневаюсь, что он может уйти прямо так, не видя дороги, со шваброй. Отпустить? Я не знаю, Эван… Имею ли я право судить его? Или я сама такая же тварь.
Отворачивается. Но он все равно видит, как по щеке течет слеза.
— Шельда… — он не знает, что сказать. Только протягивает руку, осторожно касается пальцами ее плеча.
Шельда сначала дергается прочь, но слез слишком много, слишком долго она держала их в себе. И слезы прорываются. Шельда всхлипывает, вздрагивая всем телом. И утыкается носом Эвану в плечо.