«Они были бы готовы прийти мне на помощь, – смотрит Эрвин в поток движущихся голых спин, на которых мышцы перекатываются, подобно гибким струнам, – они готовы все сделать для меня, – размышляет Эрвин.
– Человек, – опускается рука на его плечо, рука Вилли, который остановился рядом, – то, что произошло с тобой утром, верно, из-за слухов, что распустили все вечерние газеты.
– Что? Что? – нотки надежды проскользнули в голосе Эрвина. – Слухи?
– Да что с тобой сегодня? Слухи о Гитлере, естественно. Ты не читал вчера, что он приглашен тайно стариком – вести переговоры о том, чтобы возглавить правительство?
– А-а, да... Ну, конечно...
– Пошли. Выпьем кофе и перебросимся мнениями.
– Приду. Еще немного, и приду.
– Не исчезай. Есть, о чем поговорить.
– Сказал – приду!
«Нет никакого смысла встречаться с ним», – упирается Эрвин взглядом в широкую спину друга, удаляющегося от него.
Вилли останавливается у входа в цех, поворачивается к Эрвину, машет ему рукой.
«Жест расставания».
Вилли исчез. Вили его друг, его поклонник. Он готов сделать для Эрвина все, если Эрвин расскажет ему о том, что его ждет. Но Вилли не в силах ему помочь. Ни один человек не в силах это сделать. Кроме... да, кроме самого Гитлера. Ха! Действительно желательно такое ужасное событие, как приход Гитлера к власти во имя его, Эрвина, спасения. Только это в силах отвести петлю с его шеи. Может, еще свершится чудо. Ха-ха! Чудо Гитлера, спасшего ему жизнь. Перед ним лицо отца, одноглазого мастера. Нет, никакого чуда! Конец его обеспечен – со всех сторон. И все-таки, может... Свершится чудо, которому он молится.
Позавчера он вернулся с фабрики в дом Леви, и Фрида ему сообщила, что кто-то ему звонил и сказал, что еще раз позвонит. «Мужчина или женщина?» – спросил он. Может, это была Герда? По хриплому голосу, сказала Фрида, это, несомненно, был мужчина. Когда он вошел в свою комнату, на лице его все еще был испуг. Эдит лежала в постели, вся, как девушка, в ореоле своих золотых волос. Это был особенно любимый для Эрвина ее вид. Как человек, только спасшийся из опасного места в надежное убежище, он поспешил к ней, и она, поднявшись на локтях, сказала подозрительным и непривычно холодным голосом:
– Кто-то тебе звонил, Эрвин.
Он смотрел в ее красивое лицо и думал – «Достаточно одного телефонного звонка, чтобы я потерял целый мир радости». – И отвернулся. Не хотел, чтобы она почувствовала его настроение. Поспешил в ванную и задержался там дольше обычного. Когда он вернулся, она все еще лежала в постели, но лицо ее было спокойно, а ухо его настороженно ожидало телефонного звонка.
– Что с тобой сегодня, Эрвин? – она видела на лице его напряжение ожидания чего-то.
Ничего, просто очень устал на фабрике, и хотел бы немного подремать. Нет, ничего... Она тут же покинула комнату, но не как всегда, поцеловала, уходя, хотя расставалась на минуту. В комнате потемнело. Свет заката шел по ней тенями. В саду, между деревьями, ворон без устали каркал. Телефон звонил много раз. При каждом звонке он прижимал подушку к уху, делая вид, что спит. Слышал смех кудрявых девиц и пение Зераха в ванной. Слышал мелодию патефона, который завел Фердинанд, и поучения Фриды Бумбе. Чувствовал, что вся обычная жизнь в доме его не касается, он как бы живет сам по себе, замкнутый в собственной душе. Шины автомобиля заскрежетали у ворот дома. Он был уверен, что приехали его забрать. Как было решено на суде, он послал им паспорт в начале января. Не слышал от них ничего до этого телефонного звонка... Слышен голос Гейнца. Но и он не принесет ему успокоения. Сила ожидания в нем исчерпалась. Он вскочил с постели и подошел к окну, прячась за портьерами. Сад был тих. Смотрел на весь этот покой, и думал о том, что принесут следующие часы. И тут, впервые, после многих недель, отдался всем сердцем Герде и маленькому сыну. Ощутил объятия его маленьких рук, и страдания его усилились. Дверь за его спиной открылась. Эдит проскользнула тайком в комнату, обняла его за шею. Прикоснулась горячей рукой к его холодной щеке.
– Ты не находишь себе покоя.
– Да, не нахожу.
– Тебе звонила Герда?
– Нет, правда, не Герда.
– Кто же?
– Из партии, я полагаю.
– Чего они еще хотят от тебя?
Тяжко взвешивал – не рассказать ли ей все, как есть, но сердце приказывало – молчать. Не хотел, чтоб тень его будущего преследовала ее, даже на миг. Он не расскажет ей о приказе, ведущем его к гибели. Никакое разрывающее душу расставание между ними не будет. Он не похоронит себя перед ней. Пойдет своим путем до конца со спокойным, безмятежным лицом. У него большой долг перед ней. В его молчании – последний дар их любви. Этим он оплатит ее радость и красоту, которыми она наполнила последние недели его жизни. Безмолвно исчезнет из ее жизни, и останется в ее сердце легкой памятью любви.
– Не знаю, – сказал твердым голосом, – чего они хотят от меня, да меня это не интересует. – Боялся, что голос его предаст, и потому еще больше его ужесточил. – Пожалуйста, Эдит, передай домашним, чтобы меня не звали к телефону сегодня вечером, меня нет дома.
– Приходи быстрей, – сказал ей вслед, уже стоящей в дверях.
Когда она вернулась, побежал к дверях и дважды повернул ключ в замке.
– Не зажигай света в комнате, – сказал он, и она ощутила бурю в его душе.
– И мы больше не выйдем из комнаты в этот вечер, – сказала она шутливо, как бы стараясь скрыть свои подозрения, словно все это не более, как легкие любовные игры.
Опустил портьеры на окне, закрепив их края к стене.
– Зачем ты причесалась? – спросил он ее.
– Для тебя, – подошла и поцеловала его.
Распустил ее волосы нервными пальцами, сбросил с нее одежды нетерпеливыми, торопливыми движениями, и она взяла его руки, чтобы их успокоить, положила их себе на грудь. Медленно, лицом в ее волосах, он тоже обрел спокойствие. Внезапно освободился от ее рук, опустился и поцеловал ее ноги.
– Что ты делаешь? – вскричала она, – Эрвин, зачем ты это делаешь? – пыталась бороться с ним, всеми силами стараясь воспротивиться этому. Но он продолжал целовать палец за пальцем, на ногах и руках. Сжал ее в объятиях так, что ей стало трудно дышать. Горячность его любви выражала горячность его отчаяния. Она чувствовала в его объятиях чудесную цельность души и тела, и не знала, что это чувство идет от таящегося в нем ужаса. Ей казалось, что они еще никогда не были так близки. Темнота в комнате дрожала перед ее глазами, и тело ее трепетало в его объятиях. Он познал ее, когда страх господствовал в его теле. Осушил свое пламенеющее потное лицо в ее длинных пахучих волосах и сказал про себя:
– Последний раз.
Она сжала его в своих объятиях, прижалась головой к его губам и прошептала:
– Я счастлива.
Он молчал, но она требовала от него признания в счастье, и продолжила шепот:
– Тебе хорошо?
Он кивнул головой и сказал ей:
– Будь спокойной, Эдит, будь спокойной.
Она поднялась, села на кровати, испуганно посмотрела на него.
– Почему мне быть спокойной? – и когда он отвернул от нее взгляд в темноту комнаты, глаза ее двигались за ним, – ты что-то ищешь, Эрвин?
Он напряг глаза, чтобы увидеть каждую черточку ее лица, но сила страха в нем одолевала силу красоты. Он впал в панику. Сердце его всей своей теменью сдавалось судьбе. Поклялся в себе, что не сдастся, что ужас не уничтожит в нем талант любви. Пока не настигнет его судьба, сердце его будет служить радости. Включил слабый свет настольной лампы. Она была подобна светлому ангелу, и волосы ее светились в сумраке комнаты. Снова обнял ее и заставил себя сказать ей уверенным голосом:
– Мне хорошо. Мне очень хорошо.
В ночные часы она спала рядом, и он прислушивался к ее спокойному дыханию. Страх снова овладел им, и не было у него сил, чтобы с ним бороться. Встал, чтобы скатать портьеру. В эти поздние ночные часы уже погасли звезды в небе. Прошла над ним первая ночь страхов, и он не сомкнул глаз.
С наступлением утра он взвешивал – идти ли на фабрику, или сказаться больным и остаться рядом с Эдит в этот последний день их совместной жизни. Решил, что будет продолжать жить, как обычно. Уже в рабочей одежде стоял у дверей и колебался – выйти ли в коридор. Эсперанто, лежащий у дверей, преграждал ему путь. Повернулся лицом к комнате. Был уверен, что никогда сюда не вернется. Кто-то ждет его на углу улицы и попросит его следовать за ним. Взял с собой в дорогу чистый платок, прошел мимо спящей Эдит. Склонился над ней.
– Я думала, что это мне снится, – прошептала она сонным голосом, раскрыв глаза.
– Спи, спи,– сказал он голосом, который совсем разбудил ее.
– Не забудь взять свою еду на фабрику.
Фрида готовит ему теперь каждое утро еду на фабрику. С момента, как Фрида примирилась с его присутствием в доме, он для нее как один из домашних. Он продолжал сидеть на постели и гладить лицо Эдит.
– Как ты себя ведешь этим утром? Словно собираешься надолго расстаться.
Он тревожился, что в душе у нее возникнут подозрения, и сказал, смеясь:
– Это в память этой ночи.
– Возвращайся скорей – сказала она ему вслед.
Фрида подала ему еду и спросила:
– Если снова будут тебе звонить, что передать?
– Вернусь домой, как обычно.
Уверен был, что не вернется, как обычно. Всю дорогу от дома Леви до фабрики он был охвачен страхом, что за ним по пятам идет преследователь.
– Алло, Эрвин! – испугали го приветствия друзей, словно открывающие врагу в засаде его местонахождение. Он не ответил на приветствие. Быстро шел вдоль длинного литейного цеха до печи в самом дальнем заброшенном углу. Это был самый неудобный и плохой из всех углов. Порыв ветра туда не доходил, жара там была невыносимой, работа у этой печи каторжной. Потому к этой печи всегда ставили новенького литейщика. Теперь была очередь Эрвина работать в этом пылающем углу. Вилли менялся с ним, по собственной доброй воле, как друг, чтобы помочь ему преодолеть трудности привыкания к работе С первых шагов на фабрике, у Эрвина нашлись и почитатели и верные друзья.