— Ступай с Богом к своему деду, Хумам! — решительно сказал отец.
— А я? Разве я не твой сын? — грубо спросил повернувшийся к нему Кадри.
— Не надо быть таким, как Идрис, Кадри. Конечно, ты мой сын. За что упрекаешь меня? Не мне же решать!
— Однако в твоих силах пресечь предпочтение одного брата другому, — возразил Идрис.
— Тебя это не касается! — бросил ему Адхам и обратился к Хумаму — Нужно идти. Следующей будет очередь Кадри. Я уверен.
Собравшись уходить, Идрис высказал Адхаму:
— Ты такой же несправедливый отец, как твой! Несчастный Кадри! За что он наказан? Воистину проклятье в этой семье обрушивается в первую очередь на самых достойных. Да пропади пропадом эта ненормальная семья!
Он ушел, и темнота поглотила его.
— Ты несправедлив ко мне, отец! — выпалил Кадри.
— Не повторяй его слов! Не надо, Кадри! Хумам, иди!
Хумам колебался:
— Лучше бы брат пошел со мной.
— Он последует за тобой.
— Какая несправедливость! — вскрикнул Кадри от обиды. — Почему его предпочли мне? Дед не знает его так же, как и меня. Почему он выбрал его?
Адхам подтолкнул Хумама:
— Ступай!
Хумам собрался.
— Да хранит тебя Бог! — прошептала Умайма.
Со слезами она обняла Кадри, но он вдруг вырвался и пошел следом за братом.
— Вернись, Кадри! — прокричал ему Адхам. — Не следует ставить свое будущее под удар!
— Никакая сила не сможет меня остановить! — гневно ответил Кадри.
Умайма зарыдала во весь голос, дети в доме отозвались плачем. Ускорив шаг, Кадри нагнал брата. В отдалении он заметил в темноте тень Идриса, ведущего за руку Хинд. Когда они достигли Большого Дома, Идрис толкнул Кадри так, чтобы тот оказался слева от Хумама, а Хинд справа, и удалился, выкрикнув:
— Карим! Открывай! К деду пришли внуки.
Ворота открылись, и в них появился Карим с фонарем в руке.
— Прошу господина Хумама войти! — вежливо обратился он.
— Это его брат Кадри, — прокричал Идрис. — А это Хинд, как две капли воды похожая на мою скончавшуюся в горе мать.
Карим так же вежливо ответил:
— Вы знаете, господин Идрис, в дом попадет только тот, кому разрешили, — и он указал на Хумама.
Тот вошел. Кадри проскользнул за ним, таща за руку Хинд. Неожиданно со стороны сада строгий голос, который Идрис тотчас узнал, произнес:
— Вы двое! Вон отсюда! Бесстыжие!
Их так и пригвоздило к месту. Ворота захлопнулись. Идрис набросился на Кадри и Хинд, схватив их за плечи:
— Что он имел в виду?!
Хинд запищала от боли. Кадри вывернулся и убрал руку Идриса с ее плеча. Освободившись, девушка бросилась наутек. Идрис медленно отступил назад, развернулся и ударил Кадри в лицо. Парень выдержал его тяжелый удар, дал сдачи еще сильнее, и они начали яростно молотить друг друга у стен Большого Дома.
— Я убью тебя, сын шлюхи! — орал Идрис.
— Не успеешь!
Они наносили друг другу удары, пока у Кадри из носа и уголков рта не потекла кровь.
— Оставь моего сына, Идрис! — завопил примчавшийся Адхам.
Идрис задыхался от злости:
— Я убью его за это!
— Я не дам тебе это сделать. Только посмей, и я сам тебя прикончу!
Прибежала мать Хинд. Она причитала:
— Хинд сбежала, Идрис! Надо догнать ее, пока ничего не случилось.
Адхам кинулся разнимать Идриса и Кадри:
— Приди в себя! — крикнул он брату. — Для драки нет повода. Хинд честная девушка. Ты напугал ее, и она убежала. Беги догонять ее от греха подальше.
Он забрал Кадри, и они спешно вернулись домой.
— Давай быстрей! Мать в полуобмороке.
Идрис же пустился в погоню, крича что было мочи: «Хинд! Хинд!»
17
Хумам шел следом за дядюшкой Каримом. Они миновали жасминовую аллею и вступили на мужскую половину дома. Ночь в саду стала для него настоящим открытием: мягкая, влажная, напоенная ароматами цветов и зеленых растений. Он был потрясен ее красотой. Всем сердцем он чувствовал и величие этого места, и необъяснимую тоску по нему, и скрытую к нему привязанность. Здесь через несколько мгновений решится его судьба. За ставнями окон он заметил светильники, а из открытой двери зала бил яркий свет, стелившийся по саду дорожкой. Его сердце забилось, когда он представил себе жизнь за этими окнами в этих покоях. Какая она? И кто они, обитатели этого дома? Сердце забилось еще быстрее, когда он осознал удивительную истину: он принадлежит роду этого дома, он часть этой жизни, и он пришел сюда босоногим, в простой голубой галабее и выцветшей шапочке, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. Они поднялись по лестнице и повернули в правое крыло, прошли еще через дверь, уперлись в лестницу и в полной тишине поднялись по ней. Очутившись в длинном зале, освещенном светильником, свешивающимся с расписного потолка, они подошли к огромной двери в центре. Все больше волнуясь, Хумам подумал: «Может, именно на этом месте за лестницей двадцать лет назад стояла мать, наблюдая, как отец крадется в эту комнату… Ужасное воспоминание!» Карим постучал и, спросив разрешения, легонько толкнул дверь и отступил в сторону, пропуская Хумама. Юноша робко шагнул в комнату, не услышав, как за ним захлопнулась дверь. Он ничего не ощущал, кроме яркого света с потолка и из углов. Все его сознание устремилось в центр, где на диване сидел человек. Он никогда не видел деда, но не сомневался в том, кем именно был сидящий перед ним. Кем еще мог быть этот могучий мужчина, о котором слагали легенды? Он подошел ближе и встретил взгляд, заставивший его забыть обо всем. Но в то же время этот взгляд вселил в его сердце спокойствие и уверенность. Хумам склонился, почти коснувшись лбом дивана, протянул руку, дед подал ладонь, и он благоговейно поцеловал ее. С неожиданной смелостью он произнес:
— Добрый вечер, дедушка!
Громогласным, но не лишенным мягкости голосом дед ответил:
— Добро пожаловать, сынок! Садись!
Юноша сел на краешек кресла, стоящего справа от дивана.
— Усаживайся удобнее! — сказал аль-Габаляуи.
Прошептав слова благодарности, с трепещущим от счастья сердцем Хумам уселся поглубже. Наступила тишина. Ощущая на себе прямой взгляд деда, как мы чувствуем солнце, не поднимая к нему глаз, он не отрываясь рассматривал узоры на ковре. Только он непроизвольно бросил взгляд на комнатку по правой стене и со страхом и грустью посмотрел на дверь, как дед спросил его:
— Что тебе известно об этой двери?
У юноши затряслись поджилки. Он удивился тому, как дед все замечает, и покорно ответил:
— Я знаю, что эта дверь — начало всех наших бед.
— Что ты думал о своем деде, когда слушал эту историю?
Хумам открыл рот, но аль-Габаляуи не дал ему ответить:
— Говори мне правду!
Резкий тон деда привел его в смятение, и он сказал, стараясь казаться искренним:
— Поступок отца я считаю огромной ошибкой, а наказание, понесенное за него, не в меру суровым.
Аль-Габаляуи улыбнулся:
— Приблизительно так ты и думаешь. Я ненавижу ложь и вранье. Я прогнал из дома всех, кто замарал себя ими.
Глаза Хумама наполнились слезами.
— Мне кажется, ты чистый юноша. Поэтому я позвал тебя.
Глотая слезы, Хумам ответил:
— Спасибо, господин!
— Я решил дать шанс тебе, — спокойно продолжал дед, — и больше никому из тех, кто остался снаружи. Шанс перебраться сюда, обзавестись семьей и начать здесь новую жизнь.
Хумам один за другим слушал радостные удары своего сердца, ожидая последних нот, которыми должна была завершиться эта счастливая песня: так, обрадованный хорошей новостью, жаждет узнать продолжение. Но дед молчал. Немного помявшись, Хумам промолвил:
— Спасибо за вашу милость!
— Ты этого заслуживаешь.
Юноша, переводя взгляд с деда на ковер, тихо спросил:
— А моя семья?
— Я же ясно дал понять, — ответил с укором аль-Габаляуи.
— Они заслуживают вашего прощения и сочувствия, — взмолился Хумам.
Аль-Габаляуи холодно процедил:
— Ты не слышал, что я сказал?
— Да, но мать, отец, братья. Отец — человек…
— Ты не слышал, что я сказал? — повторил он раздраженно.
Хумам замолк. Показывая, что разговор окончен, дед заключил:
— Сходи к ним попрощаться и возвращайся!
Хумам встал, поцеловал деду руку и вышел. Дядюшка Карим ждал его, и Хумам молча последовал за ним. Когда они прошли мужскую половину дома и вышли в сад, Хумам заметил девушку. Она поспешила скрыться, но он разглядел ее плечи, шею и тонкий стан. В ушах зазвенели слова деда: «жить здесь и обзавестись семьей». С такой девушкой, как эта! Подобной жизнью жил отец. Как же жестоко обошлась с ним судьба! С каким чувством он теперь таскается с тележкой?! Это счастливый шанс! Как во сне! Об этом отец грезил двадцать лет. Но как тяжело на душе!
18
Вернувшись в хижину, Хумам обнаружил, что дома с нетерпением ждали его возвращения. Все с любопытством окружили его, и, сбивчиво дыша, Адхам спросил:
— Ну что, сынок?
Хумам заметил, что у Кадри подбит глаз, и склонился над братом, чтобы разглядеть поближе его лицо. Адхам с сожалением сообщил:
— Он не на шутку сцепился с этим типом, — и указал в сторону жилища Идриса, погруженное в безмолвную тьму.
— Это беспочвенные, мерзкие домыслы Большого Дома, — гневно отозвался Кадри.
Обернувшись в сторону хижины Идриса, Хумам обеспокоенно спросил:
— Что там происходит?
— Родители ищут сбежавшую Хинд, — грустно ответил Адхам.
— Кто в этом виноват, если не наш ужасный дед?!
— Тише! — взмолилась Умайма.
Но Кадри зашелся гневом:
— Чего ты боишься? У тебя нет ничего, кроме мечты о возвращении, которая никогда не сбудется… Поверь мне, ты не выберешься из этой лачуги до самой смерти.
— Хватит ныть! — вспылил Адхам. — Ты с ума сошел, клянусь Создателем! Может, ты решил последовать за сбежавшей девчонкой?
— Именно!
— Замолчи! Надоели твои глупости!
— С этого дня нам жизни не будет рядом с Идрисом, — горестно проговорила Умайма.