— Не оставляйте никого из них! — громко кричал Радван.
Грязная вода смешалась с кровью. Первым дух испустил Хамуда. Еще слышались выкрики аль-Лейси и Абу Сарии. Руки Заклата, пытающегося выбраться, цеплялись за края ямы, глаза его горели злобой. Превозмогая бессилие, он рычал как зверь. Со всех сторон его били дубинками, пока руки его не ослабли и не исчезли под водой с горстью земли, зажатой в каждом кулаке. В яме стало тихо — ни движения, ни звука. Поверхность затянулась слоем глины вперемешку с кровью. Хамданы, тяжело дыша, уставились на яму. Люди, стоявшие у входа, тоже не сводили с нее глаз.
— Вот отмщение обидчикам! — воскликнул поэт.
Новость быстро облетела улицу. Столпившиеся говорили, что Габаль расправился с надсмотрщиками так же, как со змеями. Люди громко восхваляли Габаля, и их воодушевление возрастало с каждым новым порывом холодного ветра. Габаля уже называли хранителем улицы аль-Габаляуи и требовали выставить на всеобщее обозрение мертвых надсмотрщиков. Люди хлопали в ладоши и танцевали. Но Габаль не расслаблялся, а проворачивал в голове план.
— А сейчас к управляющему! — крикнул он Хамданам.
41
Улица забурлила словно проснувшийся вулкан, еще до того как Габаль и его родня вышли из дома. Женщины повыбегали вслед за своими мужчинами, которые двинулись в жилища надсмотрщиков. Тех, кого заставали, били и руками, и ногами. Родственникам и близким надсмотрщиков приходилось спасаться бегством, прикрывая затылки и лбы, со стоном утирая слезы. Их дома были разграблены подчистую: мебель, одежду, еду уносили, остальное же ломали и выбивали стекла, пока дома не превращались в руины. Потом разгневанная толпа потекла к дому управляющего и собралась у запертых ворот. Раздались громогласные требования: «Дайте управляющего!», «Пусть только попробует не выйти!» Они сопровождались улюлюканьем и насмешками. Часть людей направилась к Большому Дому, призывая аль-Габаляуи выйти из своего добровольного заточения и разобраться в том, что творилось на улице. Остальные же продолжали стучать кулаками по воротам дома управляющего и наседать на них плечами, подстрекая растерявшихся помочь им выбить двери. И в этот решающий момент подошел Габаль, приведший за собой мужчин и женщин рода Хамдан. Воодушевленные своей очевидной победой, они держались уверенно и настроены были решительно. Народ расступился, послышались возгласы одобрения, но Габаль попросил их успокоиться. Крики стали ослабевать, пока не наступила полная тишина. Снова послышалось завывание ветра. Габаль посмотрел на людей, устремивших на него взгляды, и обратился к ним:
— Жители нашей улицы! Я приветствую и благодарю вас!
Ему ответили радостными криками, но он поднял руку, требуя тишины.
— Пока вы не разойдетесь, мы не сможем довести задуманное до конца.
Все в один голос ответили ему:
— Мы жаждем справедливости, господин нашей улицы!
Но Габаль повторил громко, так чтобы слышали все:
— Идите спокойно, и свершится воля владельца!
Люди не переставали восхвалять владельца имения и его внука Габаля, однако тот всем своим видом показывал, что следует разойтись. Им бы хотелось остаться, но, не выдержав прямого взгляда Габаля, они начали расходиться один за другим, пока никого не осталось. Габаль подошел к дверям, постучал и позвал:
— Дядя Хасанейн, откройте!
Испуганный голос ответил:
— Там полно людей…
— Кроме нас, здесь никого нет.
Дверь открылась, и вошел Габаль, а следом за ним представители его рода. Они прошли по крытому пальмовыми ветвями коридору и увидели в дверях гостиной беспомощно стоявшую ханум. На пороге показался бледный как смерть аль-Эфенди с опущенной головой. При его появления Хамданы зашептались.
— Мне так плохо, Габаль! — простонала Хода.
Габаль с презрением указал на аль-Эфенди:
— Если бы свершилось то, что задумал этот бесчестный человек, мы бы все сейчас лежали растерзанными трупами.
Ханум в ответ только громко вздохнула. Габаль жестко посмотрел на управляющего.
— Каким ничтожным ты кажешься без своего окружения! Никто из надсмотрщиков тебя не защищает. Смелости у тебя ни на грош. А спрятаться тебе не за кем. Если бы я захотел разнести твой дом, то в квартале бы нашлись люди, которые разорвали бы тебя в клочья и затоптали бы ногами.
Аль-Эфенди вздрогнул и весь сжался, став совсем ничтожным. Ханум подошла к Габалю со словами:
— Я хочу слышать от тебя только добрые слова, к которым привыкла. Мы сейчас в трудном положении, мы заслуживаем снисхождения и милосердного обращения.
Габаль нахмурился, чтобы скрыть свое волнение.
— Если бы не мое отношение к тебе, то события развивались бы по-другому.
— Я не сомневаюсь, Габаль. Но знаю, ты не можешь отказать мне в просьбе.
— Восстановить справедливость, не пролив при этом ни капли крови, нелегко.
Аль-Эфенди сделал непонятный жест, пошатнулся, теряя силы, и еще больше съежился.
— Что было, то было, — сказала Хода. — Будем повиноваться твоей воле.
Было ясно, что аль-Эфенди из последних сил пытается что-то сказать.
— Есть же возможность исправить сделанные ошибки, — проговорил он тихо.
Все с любопытством ждали, что скажет этот могущественный человек, выглядевший теперь таким слабым и жалким. Сумевший прервать свое молчание аль-Эфенди приободрился.
— Ты сегодня по праву можешь занять место Заклата, — сказал он.
Лицо Габаля почернело, и он с презрением ответил:
— Я не прошу назначать меня охранять улицу. Ищи защиты, но не у меня. Я требую вернуть Хамданам все их права.
— Возьмите их! Ты можешь управлять имением, если хочешь.
— Как раньше, Габаль! — вставила Хода.
Но тут раздался голос Даабаса:
— А почему бы нам не взять себе все имение?!
Хамданы всполошились, управляющий с женой снова побледнели как полотно. Но Габаль возмутился:
— Владелец поручил мне вернуть права на вашу часть имения, а не отнимать имущество у других!
— А кто тебе сказал, что другие придут за своей долей? — спросил Даабас.
— Меня это не касается! — закричал на него Габаль. — Ты ненавидишь насилие только тогда, когда оно направлено против тебя!
Ханум занервничала.
— Да, Габаль, ты — честный человек. Если б ты знал, как я хочу, чтобы ты вернулся домой!
Но Габаль решительно заявил:
— Я буду жить с Хамданами!
— Это не соответствует твоему положению.
— Когда мы получим свою долю с доходов имения, то отстроимся не хуже Большого Дома. Так желает наш дед аль-Габаляуи.
Аль-Эфенди поднял на Габаля глаза, в которых было опасение, и спросил:
— То, что сегодня устроили жители… угрожает и нам?
— А это меня не касается, — ответил Габаль с ненавистью. — Это ваше с ними дело.
— Если будете уважать договор с нами, никто не посмеет угрожать вам, — встрял Даабас.
Управляющий воодушевился:
— При свидетелях я признаю ваши права!
— Поужинай со мной сегодня, — попросила Хода Габаля. — Считай это материнской просьбой.
Габаль понял, чего она добивается, демонстрируя всем его дружбу с этим домом. Но он был не в силах отказать ей.
— Как скажете, госпожа, — ответил он.
42
Следующие дни для рода Хамдан, или рода Габаль, как его теперь называли, стали самыми счастливыми. Их кофейня распахнула двери, и поэт Радван вновь восседал на тахте, проводя рукой по струнам ребаба. Пиво лилось рекой, а в комнатах под потолком клубились облака гашишного дыма. Тамархенна танцевала, пока не надорвала поясницу. Уже никто и не думал о том, чтобы искать убийцу Кодры, а сцены встречи аль-Габаляуи с Габалем обрастали легендами. Эти дни оказались счастливыми и для Габаля с Шафикой. Он предложил ей:
— Давай пригласим аль-Балкыти пожить у нас!
Измученная болью накануне скорых родов, она проговорила:
— Да, пусть встретит появление внука на свет и благословит его.
— Ты мое счастье, Шафика! — с благодарностью сказал ей Габаль. — Сайда найдет себе достойного мужа в семействе Хамдан.
— Теперь его называют «семейство Габаль». Ты лучший из всех, кого знал этот квартал.
Он ответил, улыбаясь:
— Самым лучшим среди нас был Адхам. Как он мечтал о благополучной жизни, когда у человека нет другой заботы, кроме как петь песни! Для нас его мечта стала реальностью.
Однажды Габаль увидел, как пьяный Даабас отплясывал в кругу Хамданов. При приближении Габаля он лихо взмахнул дубинкой и сказал:
— Если не хочешь взять на себя охрану квартала, я займусь этим.
Габаль же закричал на него так, чтобы было слышно всем:
— В нашем роду нет места надсмотрщикам! Мы уподобились им, только когда нужно было защитить себя.
Даабас, не ответив, пошатнулся и вошел с остальными в кофейню.
Габаль с воодушевлением обратился к Хамданам:
— Из всех жителей улицы дед отметил вас своей любовью. Вы — господа этой улицы! Поэтому среди нас должны царить справедливость и уважение. Не смейте совершать преступления!
У Хамданов раздавались бой барабанов и пение. В то время как улица тонула в обычном мраке, по периметрам их домов были развешаны праздничные фонарики. Ребятня собралась на подступах к кварталу Хамданов и глазела издалека. Неожиданно в кофейню с мрачными лицами стали прибывать мужчины других родов. Их учтиво встречали, приглашали сесть и подавали чай. Габаль догадывался, что они пришли не просто поздравить. И интуиция не подвела его: самый старший из них, по имени Занати, начал:
— Габаль! Мы сыновья одной улицы, от одного деда. Сегодня ты господин улицы, самый сильный здесь. Но справедливость должна быть для всех, а не только для Хамданов. Ведь так?
Габаль ничего не сказал в ответ, лицо его выражало безразличие.
— В твоих руках восстановить справедливость на всей улице, — настаивал мужчина.
Однако, во-первых, Габалю не было дела до остальных жителей улицы. А сами они побаивались взвалить на себя такую задачу. Во-вторых, Хамданы всегда чувствовали свое превосходство над остальными, даже когда жили в унижении. Поэтому Габаль вежливо ответил: