Он вывел козочку на улицу. У каждого дома стадо пополнялось барашком или овечкой. Касем приветствовал встречных. Даже надсмотрщики, которые раньше пренебрегали им, отвечали ему. По дороге в пустыню он прогнал стадо вдоль стены Большого Дома и встретил солнце, восходившее над горой. Уже в этот ранний час ветер доносил его горячее дыхание. У подножия горы виднелись фигуры пастухов. Мимо в рваной одежде прошел мужчина, играющий на свирели. В чистое небо взмыли коршуны. Касем вдохнул свежий воздух. Казалось, в глубине этой горы ждут своего часа мечты и надежды. Касем просмотрел пустыню до самого края, на сердце у него стало совсем легко, и он пропел:
О, красота! О, счастье! Радость!
И имя твое на ладони моей начертали.
Он перевел взгляд от скалы Кадри и Хинд к тому месту, где были убиты Хумам и Рифаа, потом туда, где встретились аль-Габаляуи и Габаль. Здесь все — солнце, горы, пески, слава, любовь и смерть. Сердце трепещет любовью и терзается: что все это значит? Что скрывает прошлое, и что нас ждет в будущем? Почему кварталы враждуют друг с другом, а надсмотрщики проливают кровь? Почему предания в каждой кофейне рассказывают на свой лад?
Незадолго до полудня он погнал стадо к рынку аль-Мукаттам, зашел в хижину к Яхье и сел рядом с ним.
— Рассказывают, ты что-то совершил вчера? — громко спросил его старик.
Скрывая смущение, Касем отпил глоток чая.
— Тебе не следовало вмешиваться, когда они ссорятся. Пусть уничтожат друг друга.
Не поднимая глаз, Касем ответил:
— Ты и правда так думаешь?
— Избегай славы, не то вызовешь зависть у надсмотрщиков! — предостерег его Яхья.
— Разве таким, как я, надсмотрщики завидуют?
Старик вздохнул:
— Кто мог подумать, что Рифаа навлечет на себя их гнев?!
— Разве можно сравнивать великого Рифаа со мной? — удивился Касем.
Когда он собрался уходить, старик сказал ему на прощание:
— Не выбрасывай мой амулет!
Вечером, сидя в тени скалы Хинд, Касем услышал голос Сакины, которая звала козочку. Он вскочил, обошел скалу и увидел, как она гладит животное. Он улыбнулся ей. И она сказала своим грудным голосом:
— Я иду в аль-Даррасу. Решила срезать и пройти по пустыне.
— Но здесь очень жарко.
Она усмехнулась:
— Посижу недолго здесь в тени.
Они сели рядом там, где он оставил свой посох.
— Узнав вчера о твоем поступке, я подумала, что твоя мать наверняка молилась за тебя перед смертью, — сказала она.
— А ты не хочешь за меня помолиться? — улыбнулся он.
— Пусть невеста за тебя молится! — ответила она, пряча хитрые глаза.
— Да кто захочет стать невестой пастуха?!
— В жизни и не такое бывает. Сегодня тебя уважают не меньше надсмотрщика. А ведь ты не пролил и капли крови.
— Клянусь, твои слова — сладкий мед.
Она обратила на него потухший взгляд:
— Хочешь, подскажу тебе способ?
Его охватило волнение, и он ответил:
— Да!
Она с присущей ей простотой сказала:
— Попытай счастья! Посватайся к госпоже!
Он не поверил:
— Кого ты имеешь в виду, Сакина?
— Чего тут непонятного? В нашем квартале только одна госпожа.
— Госпожа Камар?!
— Другой нет!
Его голос задрожал:
— Но ее муж был богатый человек, а не пастух!
— Судьба не выбирает, пастух или не пастух.
— А ее не оскорбит мое предложение? — спросил он будто сам себя.
Сакина встала.
— Никто не знает, что разозлит женщину, а что придется ей по сердцу. Положись на Всевышнего. Будь здоров.
Она ушла. Касем запрокинул голову и прикрыл глаза. Было похоже, что он дремлет.
69
Закария с женой и Хасан, отдыхавшие после ужина в галерее у входа в дом, с удивлением уставились на Касема.
— Что ты такое говоришь?! — начал дядя. — Ты всегда был рассудительным человеком, несмотря на бедность. А сейчас ты совсем потерял ум?!
В глазах тетки Касем увидел немой вопрос.
— Я решился на это не просто так, — сказал он. — Ее рабыня намекнула мне.
— Рабыня?! — вырвалось у тетки.
Она хотела знать больше. Закария же усмехнулся от растерянности и сказал с сомнением:
— Наверняка ты ее неправильно понял…
Скрывая волнение, Касем ровным голосом ответил:
— Нет, дядя.
— Ну, если ее рабыня так сказала, значит, она передала слова своей госпожи! — не выдержала тетка.
Хасан был всецело на стороне брата.
— Такого мужчину, как Касем, еще поискать!
Закария закачал головой, повторяя: «Отличный картофель! Горячий картофель!», потом сказал:
— Но у тебя за душой ничего нет.
— Он пасет ее козу. Неужели она не знает? — вмешалась тетка и, засмеявшись, добавила: — Ну раз такое дело, Касем, поклянись, что в жизни не забьешь ни одной козочки!
— Бакалейщик Увейс приходится госпоже Камар дядей по отцу, — задумался Хасан. — Он самый богатый человек в нашем квартале. И мы с ним породнимся! Саварис тоже нам не чужой. Ничего лучше и придумать нельзя!
— Госпожа Камар, — сказала тетка, — состоит в родстве с Аминой-ханум, женой управляющего. Ее покойный муж был близким родственником ханум.
— Это только осложняет дело! — обеспокоился Касем.
Закария же, наоборот, неожиданно воодушевился:
— Ты мудр и смел, как в том случае с обойщиком. Вместе пойдем к госпоже и откровенно поговорим с ней, затем нанесем визит Увейсу. Если явиться к нему сразу, он отправит нас в лечебницу для умалишенных.
Так они и сделали. Поэтому сейчас Увейс сидел в гостиной Камар, ожидая ее, и, скрывая тревожные мысли, теребил свои густые усы. Камар вошла в зал, одетая в скромное платье и с темным платком на голове, вежливо поздоровалась с ним и села. Взгляд ее говорил о спокойствии и решительности.
— Я в недоумении, дочка, — обратился к ней Увейс. — Вчера ты отвергла предложение поверенного в моих делах уважаемого Мурси под предлогом, что он тебе не ровня. А сегодня ты остановила свой выбор на пастухе?
Покраснев от смущения, она ответила:
— Дядя, он действительно беден. Но в нашем квартале никто не скажет, что он недостоин.
Увейс нахмурился:
— Да. Так про слугу скажут, что на него можно положиться или что он опрятен. Но брак — это совсем другое.
— Назови мне человека в квартале, который был бы таким же воспитанным, как он, — вежливо ответила Камар. — Назови кого-нибудь, кто не хвастался бы тем, что отбирает деньги, не кичился бы своей подлостью и жестокостью.
Увейс уже был готов взорваться от гнева, но вовремя вспомнил, что разговаривает не просто с племянницей, а с женщиной, чьи немалые капиталы вложены в его торговое дело. Поэтому он попросил:
— Камар, если бы ты только захотела, тебя взял бы в жены любой из надсмотрщиков. Сам Лахита желает, чтобы ты стала одной из его женщин.
— Не люблю я этих надсмотрщиков! Не нравятся мне такие мужчины! Мой отец был порядочным человеком. Он не жаловал таких. А я унаследовала его характер. Что касается Касема, то он воспитан. У него только денег нет. Зато у меня их предостаточно.
Увейс вздохнул, внимательно посмотрел на нее и попытался упросить ее в последний раз:
— Передам тебе слова Амины-ханум, жены управляющего. Она просит тебя поступить разумно. Она хочет предостеречь от ошибки, которая сделает тебя посмешищем улицы.
— Мне нет дела до приказов ханум, — резко ответила Камар. — Уж она-то знает, кто за свои поступки стал притчей во языцех на нашей улице!
— Она просто беспокоится о твоей репутации, дочка!
— Какая уж там забота, дядя?! Она не спрашивала обо мне все десять лет после смерти мужа.
Увейс был явно растерян и долго мялся, прежде чем высокомерно сказать:
— Она считает, что женщина не должна выходить замуж за мужчину ниже себя, тем более если он время от времени наведывался к ней в дом.
Камар вскочила с побледневшим от гнева лицом и закричала:
— Замолчи! Я родилась, выросла, вышла замуж и овдовела в этом квартале. Меня каждый знает. Я ничем себя не запятнала!
— Конечно, конечно, дочка. Она просто опасается, что так могут сказать.
— Забудь ты эту ханум! От нее только головная боль. Ты мой дядя, и я сообщила тебе, что приняла предложение Касема. Я хочу, чтобы брак был заключен при твоем благословлении и в твоем присутствии.
Увейс молчал и думал. Он не мог запретить ей. Нельзя было разозлить ее настолько, чтобы она забрала деньги. Он понуро посмотрел себе под ноги, потом открыл рот, но произнес нечто невнятное. Камар смотрела на него в упор…
70
Перед свадьбой Закария подарил племяннику сумму в несколько фунтов, большую часть которой взял в долг.
— Если б я только мог, Касем, оплатить все твои расходы! — сказал он. — Твой отец был добр ко мне. И я не забыл его щедрости в день моей свадьбы.
Касем купил новую галабею, белье, расшитую повязку, красивые блестящие тапочки, бамбуковую трость и хорошего табака. Как только рассвело, он отправился в баню, где попарился, понырял в бассейне, сходил к массажисту, снова помылся и попарился, а потом растянулся, попивая чай и мечтая о счастье.
Подготовку к свадьбе взяла на себя Камар. Она убрала крышу к приходу приглашенных ею близких подруг, наняла знающую толк в организации свадеб женщину и лучшего повара в округе. Во дворе натянули шатры для певца и гостей. Наконец прибыли родственники и друзья Касема, а также жители квартала во главе с Саварисом. Гости пили пиво и выкурили не меньше двадцати кальянов. Над присутствующими зависло густое облако дыма с запахом гашиша. То здесь, то там раздавались радостные возгласы, смех и тосты. Хмель ударил Закарии в голову, и он стал хвалиться:
— Наш род один из древнейших, а в благородстве нам нет равных!
Увейс, сидевший между Саварисом и Закарией, едва сдерживал возмущение. Нахмурившись, он сказал:
— Хватит с вас того, что Саварис ваш родственник.
— Да здравствует Саварис! — прокричал Закария.