— Беда нашей улицы — трусость. Поэтому они и заискивают перед надсмотрщиками.
Вдруг они услышали, как Саварис на улице ругает кого-то и осыпает проклятьями. Они выглянули в окно: надсмотрщик держал за шиворот Шаабана и орал:
— Что тебя тянет сюда, шлюхин ты сын?!
Парень напрасно пытался высвободиться. Вдруг Саварис левой рукой обхватил его шею, а правой начал наносить удары по лицу и голове. Касем вышел из себя: он отскочил от окна и побежал к двери, не обращая внимания на Камар, просящую его остановиться. Не прошло и минуты, как он стоял перед Саварисом и твердым голосом требовал:
— Отпусти его, уважаемый!
Надсмотрщик продолжал избивать свою жертву.
— Смотри, сам костей не досчитаешься! — прикрикнул он на Касема.
Касем схватил его правую руку, с силой одернул и произнес:
— Я не дам тебе его добить. Делай что хочешь!
Саварис отпустил Шаабана, рухнувшего на землю без чувств. Он схватил ведро с землей у проходящей мимо женщины и надел его на голову Касему. Хасан хотел было броситься на помощь, но его вовремя задержал Закария, обхватив сына двумя руками. Касем снял ведро с головы. Он чуть не задохнулся. Земля просыпалась ему на голову и одежду. У него начался приступ кашля. Камар и Сакина закричали. На место срочно явился Увейс, вокруг стали собираться и стар и млад. Образовалась шумная толпа. Закария изо всех сил потянул сына за руку, смотря ему в глаза с предупреждением и мольбой. Увейс подошел к Саварису со словами:
— Прости его ради меня, уважаемый Саварис!
Вокруг раздалось: «Бог велел прощать!»
— Один — родственник, другому Бог велел прощать! А между тем я вашей милостью так и в бабу превращусь!
— Боже упаси! — выкрикнул Закария. — Ты наш господин! Нет могущественнее тебя!
Саварис свернул в кофейню. Мужчины подняли Шаабана. Хасан принялся стряхивать землю с головы и одежды Касема. Как только Саварис скрылся из виду, люди смогли выразить свое сочувствие.
80
Вечером того же дня в одном из домов квартала бродяг раздался плач. Об умершем сначала заголосили домочадцы, потом к ним присоединились жильцы всего дома. Касем выглянул из окна и спросил у продавца семечек, что случилось. Тот ответил: «Долгие тебе лета. Шаабан умер…» Касем в ужасе выбежал и направился в дом друга, находившийся через два двора. Внутри было темно и тесно. Все соседи с нижних этажей собрались, чтобы выразить свои соболезнования и свое негодование. На верхних же этажах отвечали воплями, исполненными горя. Касем услышал, как две женщины резко высказались:
— Он не умер. Его Саварис убил!
— Да будь ты проклят, Саварис!
Третья возразила:
— Его погубил никто иной, как Касем! Выдумывает всякие небылицы, а наших мужчин убивают.
На сердце Касема легла печаль. Сквозь толпу он пробрался на этаж, где жил убитый и в свете прикрепленного на стене фонаря увидел в коридоре у дверей своих товарищей — Хасана, Садека, Аграму, Абу Фисаду, Хамруша и других. Со слезами на глазах Садек подошел к нему и, не произнося ни слова, обнял. Хасан, чье лицо в тусклом свете казалось искаженным болью, сказал:
— Он пролил кровь не зря.
Аграма приблизился к Касему и прошептал на ухо:
— Жене его совсем плохо. В его смерти она обвиняет нас.
— Да вразумит ее Господь! — ответил Касем шепотом.
— Убийца должен понести наказание, — мстительно сказал Хасан.
— И кто же в нашем квартале осмелиться выступить свидетелем против него? — безнадежно спросил Абу Фисада.
— Иначе нас тоже убьют, — добавил Хасан.
Касем легонько толкнул его, чтобы тот успокоился:
— Лучше вам не участвовать в похоронах. Соберемся позже на кладбище.
Касем собрался войти в дом Шаабана, но Садек преградил ему вход. Касем отодвинул его, вошел и позвал жену Шаабана. Та вышла, удивленно уставившись на него заплаканными глазами. Потом взгляд ее стал суровым и она спросила:
— Что надо?
— Я пришел с соболезнованиями, — печально ответил Касем.
— Ты убил его! Тебе нужно было имение, а нам кроме Шаабана ничего не надо.
— Дай тебе Господь терпения, — мягко сказал ей Касем. — Да накажет он его убийц! Мы будем твоей семьей. Его кровь пролилась не напрасно.
Она посмотрела на него исподлобья, развернулась и ушла. С ее возвращением во внутренней комнате возобновились стоны и причитания. Касем покинул ее дом печальный и задумчивый.
А наутро Савариса увидели нагло сидящим у входа в кофейню Дунгуля. Он испепелял взглядом тех, кто проходил мимо. Люди вежливо с ним здоровались, стараясь не выказать своего негодования. Никто не пожелал участвовать в похоронах, все оставались у себя в лавках или за тележками. После восхода солнца вынесли носилки с телом покойного, за которыми шли лишь близкие родственники. Однако, не побоявшись злого взгляда Савариса, к ним примкнул Касем. Это разозлило зятя Шаабана, и он возмущенно спросил:
— Убил и явился на похороны?!
Набравшись терпения, Касем ничего не ответил.
— Чего ты пришел? — грубо спросил его другой.
Тогда Касем решительно сказал:
— Я не убийца! Да упокоит Господь душу Шаабана! Он был смелым. А вы не такие. Вам известно, кто убил, но вы вымещаете свой гнев на мне.
Большинство из них молчали. Вслед за мужчинами толпой шли женщины, босые, все в черном. Они посыпали голову землей и били себя по щекам. Процессия прошла через аль-Гамалию в Баб-аль-Наср. Когда ритуал был окончен, прощавшиеся разошлись. Остался только Касем. Он нарочно отстал от них и вернулся на могилу, где его уже ждали товарищи. Все они рыдали. Вытирая слезы, Касем сказал:
— Кто беспокоится о собственной безопасности, пусть уходит!
— Если бы это нас волновало, мы бы не пришли, — отозвался Хамруш.
Положив ладонь на надгробный камень, Касем произнес:
— Какая ужасная утрата! Он был полон смелости и решимости. И его коварно убили. А он был нам так нужен!
— Его убил надсмотрщик. Если бы хоть один из нас дожил до того момента, когда расправятся с последним из них! — сказал Садек.
— Мы не должны погибнуть так же. Подумайте о завтрашнем дне. Что мы можем сделать для победы? — спросил Хамруш.
— Как нам встречаться и договариваться?
— Сидя взаперти, я только об этом и думал, — сказал Касем. — И нашел решение. Оно непростое. Но другого нет.
Они вопросительно посмотрели на него.
— Уходите из квартала! Давайте приготовимся покинуть квартал, как давным-давно это сделал Габаль. Как недавно это сделал Яхья. Возобновим наше дело в безопасном месте в пустыне. Наши силы только возрастут. И числом мы умножимся.
— Правильное решение! — выкрикнул Садек.
— Очистить нашу улицу от надсмотрщиков можно лишь силой. Только силой можно добиться соблюдения десяти условий. И только силой можно вернуть справедливость, милосердие и мир. И сила наша будет не вероломной, а первой справедливой силой.
Они слушали его с замиранием сердца и смотрели на могилу за его спиной. Казалось, Шаабан участвует в их разговоре и благословляет их.
— Да! — взволнованно проговорил Аграма. — Только силой мы все это преодолеем. Справедливой силой, а не коварной. Шаабан шел к тебе, когда его нагнал Саварис. Если бы мы держались вместе, ему было бы нелегко уничтожить нас. Да будут прокляты страх и вражда!
Впервые Касем ощутил удовлетворение и радость.
— Наш дед нам доверяет, — сказал он. — Он уверен, что среди его потомков есть на кого положиться!
81
Касем вернулся домой за полночь. Камар не спала, дожидаясь его. Она была заботлива и ласкова больше, чем обычно, и ему стало ее жалко — ведь она еще не ложилась. Касем заметил в ее глазах усталость. От слез они покрылись красными прожилками, подобно тому как на иссушенной земле от солнца образуются трещины.
— Ты плакала? — грустно спросил он ее.
Она ничего не ответила, сделав вид, что занята — греет ему молоко.
— Смерть Шаабана опечалила нас всех. Да помилует его Бог!
— Я плакала о Шаабане, — ответила она ему. — Слезы выступают у меня на глазах каждый раз, когда я вспоминаю, как надсмотрщик набросился на него. А ты — последний, кто заслуживает, чтобы ему лицо и голову пачкали землей.
— Это ничто по сравнению с тем, что постигло нашего несчастного друга, — мрачно заметил Касем.
Она села рядом и придвинула к нему стакан молока.
— То, что они говорят о тебе, ужасно, — сказала она.
Он неестественно улыбнулся, показывая свое безразличие к этим разговорам, и поднес стакан ко рту.
— Гулта из квартала Габаль утверждает, что ты жаждешь захватить имение, чтобы единолично владеть им. В этом же Хагаг убеждает род Рифаа. Они распускают о тебе слухи, будто ты очерняешь Габаля и Рифаа.
— Я это знаю. Знаю и то, что если бы не ты, не быть мне сегодня в живых.
Она нежно погладила его по плечу. Вдруг без причины ей вспомнилась их прежняя жизнь. Беседам не было конца, а счастью предела. А как они радовались в бессонные ночи после рождения Ихсан! Но сегодня он уже не принадлежал ей, так же как не принадлежал самому себе. Даже болезнь, причиняющую ей боль, она от него скрывает. Он не думает о себе. Как же может она заставлять его думать о ней? Она не хочет быть для него в тягость, чтобы ненароком не способствовать его врагам. Кто успокоит ее, сказав, что с ним все будет в порядке? Ведь ее жизнь закончится так же быстро, как их счастливые дни. Да простит тебя Бог, наша улица!
— Надежда не покидает меня, хотя вокруг все и лежит во мраке, — заговорил Касем. — Пусть кажется, что я один. Но у меня много верных товарищей. Один из них поднялся против Савариса. Кто мог раньше такое представить? И остальные такие же. Нашей улице недостает только смелости для того, чтобы о нас навсегда перестали вытирать ноги. И не говори мне о спокойной жизни. Человек, которого убили, шел в мой дом. Ты же не хочешь, чтобы твоего мужа унижали как труса?
Забирая у него пустой стакан, Камар улыбнулась.
— Жены надсмотрщиков подбадривают му