С раздражением выдохнув, Арафа спросил его:
— А другой план, кроме бегства, у тебя есть?
Ханаш замолк.
— А у меня есть план, — продолжил Арафа. — Только мне надо успокоиться относительно себя, прежде чем приступать к его выполнению. Я не смогу работать, если буду продолжать считать себя преступником.
— Ты невиновен, — равнодушно произнес Ханаш.
— Я буду работать, Ханаш, — резко ответил Арафа. — Не бойся за нас. Улица позабудет об этом преступлении в свете новых событий. Произойдут чудеса. И самым главным чудом будет возвращение аль-Габаляуи к жизни.
Аватеф ахнула, а Ханаш спросил, нахмурившись:
— Ты с ума сошел?
Но Арафа твердил как одержимый:
— Лишь одно слово нашего деда могло подвигнуть лучших его потомков на поступки. Но смерть его потрясла людей сильнее всяких слов. И верный его сын должен сделать все, чтобы занять его место, чтобы стать им. Ты понял?
104
Когда последние звуки в квартале смолкли, Арафа собрался выйти из подвала. Аватеф с красными от слез глазами проводила его до конца коридора и сказала, прощаясь:
— Да хранит тебя Господь!
Ханаш же настаивал:
— Почему мне не пойти с тобой?
— Одному легче скрыться, чем двоим, — ответил Арафа.
Похлопывая Арафу по спине, Ханаш посоветовал:
— Бутылку применяй только в самом крайнем случае.
Арафа кивнул в знак согласия и вышел. Он окинул взглядом погруженный в темноту квартал и направился в сторону аль-Гамалии. Проделав огромный крюк через улицу аль-Ватавит, аль-Даррасу и пустыню за Большим Домом, с тыльной северной стороны, выходящей на пустыню, он подошел к дому Саадаллы. Его интересовало место ближе к центру стены. Он нащупал камень, отодвинул его и нырнул в лаз, который они с Ханашем рыли по ночам. До конца он прополз на животе, убрал тонкий заслон и оказался в саду дома главного надсмотрщика. Притаившись у стены, он осмотрелся. За закрытым окном в доме горел тусклый свет, в саду стояла темень, а вот в беседке бодрствовали при ярком освещении. Оттуда время от времени доносился грубый хохот — гулявшие буйствовали. Арафа достал из-за пазухи кинжал и приготовился. Время тянулось мучительно медленно. Но через полчаса гости стали расходиться. Дверь открылась, и мужчины один за другим зашагали к воротам в квартал. Впереди с фонарем в руке шел привратник. Заперев за гостями ворота, привратник повел Саадаллу в дом, освещая ему дорогу. Левой рукой Арафа подобрал с земли камень. Согнувшись, с кинжалом в правой руке, он затаился за пальмой, ожидая, пока Саадалла не ступит на первую ступеньку, ведущую в гостиную. Как только этот момент настал, Арафа подбежал и вонзил нож ему в спину повыше сердца. Вскрикнув, Саадалла рухнул наземь. Привратник в страхе обернулся, но не смог ничего разглядеть, так как брошенный Арафой камень расколол фонарь. Арафа бросился обратно к стене. Раздался оглушительный крик привратника, послышался топот и шум в доме и углу сада. Арафа споткнулся о корень срубленного дерева, упал навзничь и ощутил резкую боль в ноге и у локтя. Превозмогая ее, он ползком преодолел оставшееся расстояние до подкопа и спешно вылез из туннеля в пустыне. Он со стоном поднялся и побежал на восток. Прежде чем повернуть за стену Большого Дома, он оглянулся, увидел бегущих за ним людей и услышал крик: «Сюда!». Несмотря на боль, Арафа пустился быстрее к концу стены. Когда он преодолел пустырь между Большим Домом и домом управляющего, то увидел впереди факелы и какое-то движение, свернул в пустыню и бросился к рынку аль-Мукаттам. Арафа понимал, что боль рано или поздно заставит его остановиться. Топот преследователей приближался, их крики прорезали тишину: «Лови его!.. Держи!» Тогда Арафа вытащил из-за пазухи бутылку со смесью, над которой экспериментировал не один месяц. Он остановился и повернулся лицом к приближающимся. Прищурился, разглядел их фигуры и метнул бутылку. Через мгновение раздался взрыв. Никогда улица не слышала такого грохота. Под вопли и стоны Арафа побежал дальше, но догонять его уже никто не стал. На краю пустыни, задыхаясь и постанывая, он упал на землю. Какое-то время он пролежал в пустыне при свете звезд один, справляясь со своей болью, потом оглянулся, но в темноте ничего не увидел. Было тихо. Нужно идти, чего бы это ни стоило. Опираясь на руки, он поднялся, и потихоньку зашагал к аль-Даррасе. В начале квартала он заметил чей-то силуэт, с замиранием сердца уставился на прохожего, но человек прошел мимо, не обернувшись, и Арафа с облегчением выдохнул. Чтобы вернуться, он сделал тот же круг. Уже приближаясь к улице аль-Габаляуи, он различил непривычный для этого времени ночи шум: оглушительные крики, плач, ругательства. Ничего хорошего это ему не предвещало. Он долго медлил, затем, прижимаясь к стенам, стал пробираться к дому. На углу квартала он выглянул и заметил на расстоянии большую группу людей, собравшихся между домами Саадаллы и управляющего. Квартал же Касема был пуст и тих. Вдоль стен он добрался до подвала и упал на руки Аватеф и Ханашу. Они осмотрели его кровоточащую ногу. Испуганная Аватеф тотчас принесла кувшин с водой и промыла рану. Арафа терпел боль, стиснув зубы. Ханаш, помогавший Аватеф, произнес:
— Снаружи гнев нарастает как смерч.
— Что говорят о взрыве? — спросил Арафа с перекошенным от боли лицом.
— Те, кто гнался за тобой, много рассказывают, но им никто не верит. Они так напуганы ранами на лицах и шеях твоих преследователей! Рассказ о взрыве вызывает едва ли не больший интерес, чем смерть Саадаллы!
— Главный надсмотрщик убит. Завтра остальные будут драться друг с другом за его звание! — сказал Арафа.
Он посмотрел на жену, которая заботливо перевязывала ему рану, и нежно сказал:
— Время надсмотрщиков скоро закончится. И прежде всего будет наказан убийца твоего отца!
Аватеф ничего не ответила. Глаза Ханаша наполнились тревогой. От боли Арафа опустил голову ему на руки.
105
Рано утром в дверь подвала постучали. Открыв, Аватеф увидела перед собой дядюшку Юнуса — привратника дома управляющего. Она вежливо с ним поздоровалась и пригласила войти. Однако он остался стоять за порогом, сказав:
— Господин управляющий требует к себе Арафу. Ему срочно надо с ним посоветоваться.
Аватеф пошла сообщить Арафе. В свете недавних событий приглашение от столь высокого лица не сулило ничего хорошего. Вскоре Арафа вышел в самой лучшей своей одежде: на нем была белая галабея, яркая повязка на голове и начищенные тапочки. Однако он опирался на палку и ничем не мог скрыть свою неожиданную хромоту. Арафа поднял руку в знак приветствия:
— Я к вашим услугам!
Арафа пошел вслед за привратником. Вся улица была охвачена горем. В глазах жителей отражалось беспокойство, будто в страхе они спрашивали друг друга: что готовит им завтрашний день? Какие еще катастрофы произойдут? Пособники надсмотрщиков собирались в кофейнях и обсуждали дела. Из дома Саадаллы слышались причитания и плач. Арафа вошел за привратником в дом управляющего, прошел по увитому жасмином проходу и оказался в гостиной. Сходство этого дома с домом деда было очевидно. Может быть, особняк управляющего не был столь роскошен, но в остальном подражал Большому Дому. С раздражением Арафа подумал про себя: «Они копируют лишь то, в чем видят пользу для себя, но не для народа!» Привратник спросил разрешения пригласить Арафу и вернулся, показывая Арафе, что его ждут. Арафа вошел в большой зал: в углу сидел ожидающий его управляющий Кадри. Арафа остановился на расстоянии вытянутой руки и в почтении склонился. На первый взгляд управляющий показался ему высоким и крепко сложенным человеком с мясистым полнокровным лицом. Однако когда Кадри улыбнулся в ответ на приветствие, обнажились его гнилые зубы, и впечатление Арафы испортилось. Управляющий указал ему рукой сесть на диван рядом с ним, но Арафа направился к ближайшему креслу, проговорив:
— Прошу прощения, господин управляющий!
Однако управляющий настоял на своем, указывая на место рядом с собой одновременно вежливо и настойчиво.
— Сюда… Садись сюда.
Арафе пришлось сесть рядом на край дивана, при этом про себя он подумал: «Это неспроста!» Его мысли только подтвердились, когда привратник прикрыл дверь зала. Арафа почтительно молчал, тогда как управляющий смотрел на него в упор. Потом управляющий спокойно спросил доверительным тоном:
— Арафа! За что ты убил Саадаллу?
Их взгляды встретились. Арафа почувствовал напряжение. Все вокруг закружилось, события смешались у него в голове. Управляющий продолжал смотреть на него твердым взглядом, не оставляя сомнений в том, что ему было известно все. Не дав Арафе опомниться, управляющий резко добавил:
— Не бойся… Зачем же убивать, если потом так бояться? Соберись, чтобы ответить. Говори честно: зачем ты убил Саадаллу?
Молчание становилось невыносимым, и Арафа начал говорить, сам не зная что:
— Господин!.. Я…
— Негодяй! Думаешь, я блефую? Что у меня нет доказательств? Отвечай! Почему ты убил его?
В отчаянии и растерянности Арафа бесцельно обводил глазами зал. Ледяным голосом управляющий повторил:
— Не увиливай, Арафа! Если люди на улице узнают, что это ты, — разорвут тебя на части.
Из дома надсмотрщика послышались громкие причитания. Надежда Арафы на то, что все обойдется, рухнула. Он открыл рот, но не смог ничего произнести.
Управляющий бросил на него жесткий взгляд.
— Молчанием ты ничего не добьешься. Я вышвырну тебя наружу к этим зверям и скажу им: вот убийца Саадаллы! А если хочешь, скажу им: перед вами убийца аль-Габаляуи!
Осипшим голосом Арафа воскликнул:
— Аль-Габаляуи?!
— Ты делал подкопы у стен позади домов. В первый раз тебе удалось спастись, и ты решился на второй. Но зачем же убивать, Арафа?
В отчаянии, не понимая того, что говорит, Арафа произнес:
— Я не виноват, господин управляющий! Я не виноват!
Управляющий нахмурился.
— Если я тебя обвиню, никто и не потребует доказательств. На нашей улице слухи становятся правдой. И приговор выносят по слухам. А приговор — только казнь. Скажи мне, зачем ты вломился в Большой Дом? Зачем убил потом Саадаллу?