Хотя Тимору эта книжка нравилась, Белль нашла ее полной вредных выдумок. Подглядывая и подслушивая за Детьми, она постепенно пришла к выводу, что Равна Бергсндот круглая дура. История Нюйоры для нее значила что-то очень важное, Равна принимала ее близко к сердцу. А для Детей это была просто подборка древних мифов, ничем не лучше маленькой книжки Тимора. Если бы кто-то поинтересовался мнением Белль (Карги Белль из Бедлама – да, так гораздо лучше), она бы ответила, что Равна Бергсндот изначально была обречена стать жертвой дворцового переворота. И теперь предчувствия Белль подтвердились.
К сожалению, даже после переворота Равна продолжала жить почти что в королевских условиях. В этом состояло существенное различие между Белль и Равной. Белль постепенно разгадала хитрую политику, стоявшую за таким решением Невила Сторхерта.
Однажды настанет день, когда новый предводитель людей не сможет больше игнорировать Белль и ее Тимора!
– Ты знаешь, боюсь, что слово карга означает не совсем то, о чем мы думали, – сказал Тимор, закрыв книгу и потянувшись потрепать ее по ближайшим плечам. – Хочешь, я тебе другую сказку прочитаю на ночь?
Обыкновенно Белль с большим интересом слушала своего Ребенка, но теперь только вспоминала, как Тимор глядел на нее несколько минут назад, когда стаю обуревали сладкие мечты. Тимор мог судачить о всякой всячине часами, даже когда не читал ей вслух… Это поведение казалось ей неестественным. Нестайным, если точнее: говорить о таких разных вещах, и все без единой звукомысли. На миг она подумала было признаться ему, что отключилась и потеряла нить беседы, тем более что Тимор так или иначе все равно об этом догадается. Нет, лучше подождать, пока он заснет, забрать у него книжку и самой посмотреть, что значит слово карга. Да она всю эту книжку за ночь запросто прочитает… но чем тогда заниматься следующие несколько вечеров? Скука будет смертная.
Что-то большое тащилось по улице. Оно напоминало караван из шести керхогов, тащивших множество повозок. Наверное, они тянут очень тяжелый груз, потому что сопение керхогов эхом отдавалось в стенах. Скрипы и позвякивания заполнили улицу: колеса повозок то и дело наталкивались на камни брусчатки. Маленький домик Тимора и Белль стоял на южной окраине столицы, прямо на оживленной торговой дороге. Когда дорогу только прокладывали, Белль сочла, что Древорезчицу обуяла мания величия: дорога была широченная и выложенная ровно-ровно обтесанными камнями. Теперь же, наблюдая за круглосуточным грузопотоком, тянущимся по дороге в направлении Скальной Гавани, Белль вынуждена была признать правоту королевы. Но только тихо-тихо.
Она подумала было выйти наружу и перекинуться несколькими аккордами с погонщиками, но вместо этого задала Тимору куда более практичный вопрос:
– Тимор, не кажется ли тебе несправедливым, что мы вынуждены ютиться в этой дыре?
Да, здесь было тепло, светло и сухо и лапы никогда не мерзли – даже в суровую северную зиму. Ну и что? В этом жилище куда комфортнее, чем в любом самом роскошном дворце аристократа до прихода Детей Небес. Ну и что? Белль не уставала сравнивать обстановку с другими домами. Поневоле приходилось признать, что живут они нищенски.
Тимор погладил ее по плечам, стараясь утешить. Странно: она так давно живет с ним рядом, что этот странный человеческий жест ее действительно успокаивал. Она приучилась не встряхиваться, когда Тимор к ней прикасался, но теперь ей отчаянно захотелось сделать это – отогнать непрошеную мысль. Он был куда в худшем положении, чем она сама, и понимал это четче. Белль очень повезло, что у нее появился личный друг среди людей. К великому сожалению, не было среди них существа более уравновешенного, терпеливого, благоразумного и скромного, чем Тимор Ристлинг.
– Мы могли бы жить в общежитии, Белль, вместе с другими ребятами и их стаедрузьями. Или подселиться к какой-то из новых семей – ну, ты знаешь Ларсндотов там, внизу, на Тайном Острове. Я думал, что тебе приятнее жить отдельно?
Если бы Белль все еще занимала пост Мудрой Королевской Советницы, а Тимор заседал вместе с ней в Совете, она бы приняла это за дьявольски хитрую ответную атаку. Но увы, в устах Тимора это было просто проявлением абсолютной наивности. Разумеется, Белль хотела жить отдельно! Как иначе ей удержать этого Ребенка при себе, чтобы у него не завелись другие друзья – среди людей или, чего доброго, даже среди Когтей? Тимор был ее счастливым билетом уже почти девять лет. Если она потеряет статус его официального опекуна, ее наверняка выгонят даже из этого дома.
– Нет, – сказала она, изобразив человеческий вздох. – Я всего лишь подумала, что ты заслуживаешь лучшего. Ты же знаешь, что я всегда желаю тебе только добра.
– О, Белль!.. – Тимор отложил книгу и сел рядом с ней, вклинившись в середину четверки. – Если тебе нужны условия получше, я могу попросить об этом Равну. Просто я не хотел бы злоупотреблять ее доверием.
«Да кому нужна твоя Равна?» – подумала досадливо Белль, но смолчала. Бергсндот отстранили от власти, она осталась на ролях второго, если не третьего плана. С другой стороны, Тимор понемногу становился заметной фигурой, даже если сам этого не понимал. Там, в Новом Приемном Зале, Белль внимательно наблюдала за тем, как к нему относятся другие люди, пока притворялась, что спит у ног мальчишки.
Насколько знала Белль, родители Тимора, пока были живы, пользовались примерно тем же общественным статусом, что в Домене – сборщики потрохов. Тимор унаследовал от них эти таланты – и каким-то образом его личные качества оказались ценны и полезны даже здесь, Внизу. Невил и его друзья не любили Тимора, поскольку им не нравилось, как влияют его наивность и непосредственность на остальных Детей. «Так или иначе, мне нужно удержать Тимора, он мой»! Самым сложным будет улучить подходящий момент и выбрать повод для бунта против Невила и его дружков. Она подлила масла в огонь:
– Может, нам лучше обратиться к Невилу или этому замечательному молодому человеку, как его там – Били Ингве?
Мальчишка зевнул:
– Да уж, – и слегка вздрогнул. – Я слишком устал, чтобы читать тебе дальше. Надо поспать.
Когда Тимор был еще только щенком человека, она укладывала его в кроватку каждую ночь – этот ритуал стал уже совершенно бесполезен. Правда, мальчишка все еще был так же мал, как и тогда. В отличие от Детей, он не рос. Были и другие трудности: он слишком часто и легко уставал, а спал больше, чем любой другой человек или Коготь.
«Даже если он по-прежнему останется моим другом, я могу проиграть».
Она проводила Тимора и последовала за ним по лестнице к его маленькой берлоге. У изголовья имелся один из этих странных световыключателей. Одно легкое движение морды – и керамическая плашка, укрепленная на стене, засияла бледным синим светом.
– Тут темновато, – заметила она.
– Все в порядке, – отозвался Тимор, – но в комнате холоднее обычного. Готов побиться об заклад, что у нас опять проблемы с отоплением.
Это случалось удручающе часто. Их дом снабдили паровой башенкой одним из первых, и, как следствие, устройство не отличалось особенной надежностью.
Если Тимору холодно, то у них появляется более веский повод пожаловаться вышестоящим. Белль проверила маленькие застекленные окошки: все плотно закрыты, ни следа сквозняка. Ближайший фонарь разбит, поэтому видимость скверная. Отлично: список проблем для жалобы на жилищные условия стремительно пополнялся. Остальными элементами она укладывала Тимора.
– Мы можем укрыться еще парой одеял, – сказала она.
Она накрыла мальчика драным зеленым пледом – единственной добычей с последнего кораблекрушения. В тот раз Тимор чуть ее не выгнал, обвинив в мародерстве. Ха! Никто не умер – во всяком случае, ни одна слитная стая. А выживших загнали в резервацию для тропических, где они теперь и сидели тихо, насколько это вообще возможно для таких дебилов. Впрочем, с тех пор никто уже не ходил к морю поживиться выловленным. Она как могла заштопала плед старыми костяными иглами, изобразив на нем болотную курицу. Работа получилась грубая, а стежки – нерегулярными, потому что ни один ее элемент не был мастером кройки и шитья, по крайней мере не помнил об этом. Восемь лет спустя строчки кое-где распоролись, а шерсть поела моль. Но Тимор настаивал, чтобы Белль укрывала его именно этим пледом.
– Тебе тепло? – спросила она.
– Да, теперь тепло. – Он ласково погладил ее по ближайшей голове.
– Я просто послушаю. – Это тоже было частью ритуала. Один элемент Белль забрался в изножье кровати и сел на плед. Другой лег на пол, остальные двое расселись в нескольких лапах от Тимора, слушая и сторожа. Она загасила свет. – Спокойной ночи, Тимор.
– Споки-ноки, Белль.
Вот теперь в комнате действительно воцарилась тьма. В зимнюю ночь, когда фонарь разбит, а небо укрыто облаками, даже Тимор ничего не увидит. Впрочем, она слышала все звуки в комнате, а испустив пробные звукомысли, приняла их эхо от стен, пола и потолка. Если потрудиться, она сможет даже обдумать таким образом черты Тиморова лица. К сожалению, сердце и легкие мальчика так шумели, что обдумать их под пледом возможности не было.
Восемь лет назад, только выйдя из гибернации, Тимор плакал во сне каждую ночь. Он тосковал по мертвым родителям и по чему-то еще, недоступному пониманию Белль. Иногда в те первые годы стае приходилось ложиться с ним в постельку двумя элементами и убаюкивать. Он больше не плакал и считал себя слишком взрослым для этого, но ему по-прежнему нравилось засыпать, когда Белль сидит рядом и сторожит. Белль это было несложно; она всегда была стратегом и хитрюгой. В движении ей мысли давались хуже, даже в ту пору, когда она еще была Белль Орнрикакиххм, а не просто Белль Орнрикак. Иххм умер, и она осталась четверкой. Четверная стая может оказаться умным созданием, но чаще она тупит и подтормаживает. Временами, сидя во тьме у постели Тимора и медленно, невыносимо медленно строя хитрые планы, Белль задумывалась, а не обманывает ли она себя саму, воображая, что эти планы чего-то стоят.