— Господь с ним, — не люблю я докторов, — особенно нашего. Ишь, что выдумал, — с негодованием восклицала Родионовна, — собачек и кроликов режет. Непутевый. Господь-то взыщет с него за страдание тварей.
Родионовна не могла слышать равнодушно имени городского доктора за то, что он покупал собак, разводил кроликов и производил над ними опыты.
Володя, уже гимназист второго класса, счел своей обязанностью заступиться за «науку».
— Это он для науки, для пользы людей режет, Родионовна, — робким голосом промолвил Володя.
— Для науки, для пользы. Бог с тобою, Володюшка, — какая нам с тобою польза, если он несчастных собак мучит? Прямо непутевый, как есть непутевый, — негодовала Родионовна на ученого доктора. Что они ему сделали? Он их уж десятка два, слышно, зарезал. Придумали тоже: для науки, для пользы.
Мы не смогли внушить Родионовне уважение к опытам доктора.
После моего возвращения из гимназии, Родионовна навестила наш дом. Мне показалось, что она шла неуверенно, ощупывая палкой дорогу. Я сказал об этом матери.
— Она стала почти слепою, — сообщила мать.
Вошедшая Родионовна сразу не разглядела меня. У нее на глазах я заметил белые пленки.
— Где же ты, Васенька? Дай-ка ручку твою. Не забыл старуху?
Мы поздоровались с Родионовной.
— Учись, учись, — будь подмогой папеньке с матушкой, — говорила она, когда я рассказал ей о своей учебе. — А я вот плохо вижу: совсем ослепла. Старость пришла. Так и не попаду в град Господень, а хотелось бы в третий разок.
Несмотря на то, что старуха почти ослепла, она была по-прежнему добродушна, весела и много рассказывала нам про свое житье-бытье. Рассказала, как ей хотелось в молодости пойти в монастырь, спасать душу, а барин заставил ее играть в своем театре пастушку.
— Да еще постом Успенским! — качала головой Родионовна, вспоминая былое. — И пела я, родные мои, песни разные.
— А ты не разучилась петь? — спросила мать.
— Где там: стара стала.
— Спой, Родионовна, — уговаривали мы ее.
— Да уйдите, озорники. Какая я певица!
— Спой, как умеешь.
— Так уж и быть, смейтесь над старухой, повизжу вам минутку.
Не белы снеги в поле забелелися…
Хорошо пела Родионовна: так в душу и лился ее дребезжавший на верхних нотах голос. И странно было смотреть на эту высокую, седую старуху, заливавшуюся молодым голосом.
— Будет с вас, — прервала она, не докончив и первых строк песни. — Дайте-ка лучше чайку: соловья баснями не кормят.
Мы принялись за чай. Я изо всех сил угощал гостью.
Весной следующего года я получил от родных известие, что Родионовна пошла с другими богомольцами к святителю Тихону Задонскому и занемогла там. Всех нас благословляла, просила не оставлять ее подругу Марковну, а также приютить оставшихся у нее котенка и собаку.
Благословленный Христом
Был знойный день в Иудее. Христос, окруженный народом, учил смирению. Кто-то из учеников спросил, кто больше и выше всех? Христос оглядел народ, собравшийся вокруг Него. Некоторые родители привели с собой детей, и они, пробравшись вперед, слушали Христа. Господь возложил руки на мальчика, который сидел у Его ног и произнес:
— Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное.
Лицо того мальчика было серьезно, словно он понимал, Кто в эту минуту говорит с ним.
***
Уже прогремело на земле слово Христово, озарившее весь мир, уже апостолы разнесли по вселенной слова Учителя.
Игнатий, тот самый мальчик, которого когда-то благословил Христос, стал епископом Антиохийской церкви. В его душе жила память о том благословенном дне. Он также помнил и наставления апостола Иоанна Богослова, учеником которого был. Многому его научил избранный ученик Христов, и в воображении Игнатия его слова дополнялись живыми образами Христа, каким Он запомнился ему в тот заветный день.
Мученичество святого Игнатия, миниатюра. XVII в.
Когда император Траян шел походом против армян и парфян через Антиохию, он осудил Игнатия на казнь за христианство, велел в оковах отвести его в Рим и там перед народом отдать на растерзание зверям.
Давняя мечта Игнатия исполнялась, он примет за Христа мучения, как апостолы Петр и Павел.
С плачем провожали его христиане, а он ликовал. Он боялся одного — что римские христиане помешают его казни, и вдохновенно говорил:
— Страдающий за Христа, я надеюсь по воле Божьей принять муки. Но сподоблюсь ли? Ибо боюсь вашей любви, как бы она не повредила мне. Огонь и крест, раскрытые пасти зверей — вот чего я жажду, только бы соединиться с Христом.
Весь Рим собрался в Колизее, все слышали, что епископ Сирии будет отдан на растерзание зверям. На арене, где должна была окончиться его жизнь он, безмерно радостный, что принимает смерть за Христа, воскликнул:
— Римские мужи, не за какое-нибудь злодеяние я приму казнь. Не за беззакония осужден на смерть, но за Единого моего Бога.
Тотчас на исповедника Христова были выпущены львы и растерзали его.
Когда Траян говорил с Игнатием, он спросил, что значит его прозвище: «Богоносец».
— Носящий Христа Бога в своей душе, это Богоносец, — отвечал святой.
Когда Игнатия вели на съедение зверям, он шептал имя Иисуса Христа. Язычники спрашивали, зачем он повторяет это имя.
— У меня в сердце имя Иисуса Христа, — отвечал он, — и я исповедую устами Того, Кого ношу в сердце.
Среди костей праведника, обглоданных зверями, по воле Божьей, сохранилось не тронутым его сердце.
После казни язычники вспомнили слова святого Игнатия, что у него в сердце имя Иисуса Христа, и рассекли его. По преданию, на обеих сторонах сердца внутри было начертано золотыми буквами «Иисус Христос».
Юные герои Севастополя
Одиннадцать месяцев длилась бесконечная осада Севастополя. Дети, жившие в окопах города, воспитались войной, сроднились с опасностью, вскормлены были нуждой, взлелеяны лишениями.
Над осажденным городом дни и ночи проносились бомбы и ракеты. Грохот и треск стоял от лопающихся снарядов. Пули то и дело жужжали, как назойливые мухи. И не было в городе места, где можно было бы укрыться от опасности, спрятаться от неожиданной смерти.
Изо дня в день под градом пуль маленькие севастопольцы бегали на бастионы. Плохо одетые, босые, исхудалые, носились они по опасным дорогам. Не до них было матерям. Дети носили на бастионы, кто отцу, кто деду, кто брату, поесть, питье, чистую рубашку, тулуп или починенные сапоги.
Работает мальчуган целый день на ялике, перевозя за маленькую плату с одного берега бухты на другой. Около него вдруг лопнет бомба, и осколки, падая, вспенят воду, или же сама злая гостья захлебнется водой. Мальчик снимет шапку, перекрестится, как при ударе грома.
Рукопашный бой на Малаховой кургане. Гравюра 1885 г.
Вот грянула страшным громом ракета, и ее железная гильза скользит по водной зыби, грозя смертью. Наш мальчик изо всех сил старается убежать от нее, налегая на весла.
После первой бомбардировки Севастополя морское начальство приказало собирать неприятельские снаряды и относить их в специальные места. За каждый снаряд платили по копейке. Сначала этим делом занялись солдаты, но вскоре уступили этот заработок ребятишкам.
«Ишь, стараются, малыши. Самого от земли не видно, а какое ядро тащит. По ягоды пошли ребята. Не сладко таких ягодок попробовать, — говорили солдаты. — Пущай, им хлеб. До того ли нам теперь. И то, братцы… Многие из ребяток этих осиротеют. Тяжелое время».
И солдаты ради детей совершенно отступились собирать ядра. Из-под самых батарей, несмотря на частый неприятельский огонь, целые артели мальчишек с утра до глубокой ночи таскали ядра. Кому не по силам нести ядро в руках, катит его по земле. Другие вдвоем тащат. Эта доставка снарядов была похожа на работу муравьев в муравейнике и всех забавляла.
Однажды к генералу Хрулеву солдаты привели мальчика лет десяти, босого, дрожавшего как в лихорадке и перепуганного до полусмерти.
Этот мальчишка, ваше превосходительство, какой-то тайный подряд взял, докладывали солдаты.
— Какой же ты взял подряд? — спросил его генерал.
— Ядра ношу от рогатки к Камчатскому люнету.
— Кто ж тебе позволил?
— Никто. Все ребята носят.
Мальчугану приходилось бегать более полуверсты под сильнейшим неприятельским огнем.
— Много ли же ты тащил сегодня ядер? — спросил его генерал.
— Тридцать.
Генерал Хрулев улыбнулся и снова спросил:
— Ну, отчего же ты босой?
— Мне легче назад бежать, когда ядро отнесешь.
Генерал погладил его по голове. Офицеры дали ему денег.
Успокоенный мальчуган набрался смелости и спросил:
— Дозвольте, ваше благородие, ядра носить.
Какой-то солдатик толкнул мальчишку в бок.
— Надо говорить, ваше превосходительство, глупый, — поправил он шепотом. — Ты с самим генералом разговариваешь, неуч.
Мальчишка опять состроил испуганную рожицу.
— Носи, молодец! — разрешил генерал Хрулев.
Мальчуган умчался как пущенная стрела, только его босые пятки замелькали по дорожке.
Были и такие дети-герои, которые в пылу боя не захотели расставаться со своими отцами и заступали на их место, когда тех убивало неприятельское ядро.
На пятом бастионе был общий любимец Николай Пащенко — десятилетний сын артиллериста. Отец его был комендором, наводил пушки. Мальчик смело и лихо прислуживал ему.
— Ну-ка, батя, пусти в «него» капральство, — пристанет, бывало, мальчик к отцу, которого очень любил.
— Отвяжись! Нечего попусту заряды тратить. Это не шутки, — ворчит комендор и делает вид, что сердится на сына.
— Угости «его», дядюшка, пристает мальчуган к какому-нибудь солдатику.
— Подожди, Николушка. Угостим лихо. Придет час, и ты поработаешь.
Вдруг прилетело ядро и убило комендора. С горячими слезами простился Николай с отцом. Затем он стал на его место и метко наводил мортиры и пушки. В большой отцовской куртке, босой он немало поработал на бастионе. За заслуги Николай Пащенко был награжден георгиевским крестом.