…На круглом валуне, на гриве лобастой высокой сопки сидел и пел маленький дух. Сотню веков назад он появился на свет возле Истока, долго плутал по миру без цели и смысла, с каждым веком слабея, скрываясь от людских магов, а потом приблудился к дому и нашел хозяина. Теперь хозяин его валялся под сосной на теплой от солнца траве и точно горный козел жевал щавель, слушая, как маленький дух поет «На сопках Экемена», балладу, которой не исполнилось еще и полутысячи лет.
Солнце припекало. Между сопок вилась, как лента, река. Пахло цветами и сосновой смолой.
— Матерь мира, — пробормотал хозяин, не вынимая изо рта травинки, — как хорошо-то…
Подошел другой человек, встал рядом — так, чтобы не загораживать первому солнечные лучи. Был он, как и первый, высок и статен, облачен в старинный наряд с длинными рукавами. Только глядел второй светлее и строже. Две косы цвета спелой пшеницы лежали на широкой его груди, а глаза были синими как небо.
Первый глянул на него, задрав подбородок, и улыбнулся. Второй постоял, подумал и тоже улегся на траву — со счастливым вздохом.
Плыли по небу пухлые облака.
Маленький дух замолчал и оглянулся.
Под сосной валялись Каэтан и Лаанга и согласно жевали щавель.
Дух подумал немного и тихонько затянул:
Над родной сторонкой солнце ясно светит,
Города и села расцветают в мире.
По лесной дороге, по дороге едет,
Едет император в золотом мундире.
Гордо выступает конь его соловый,
Следом едет свита — воины и маги.
Светлую их доблесть не опишешь словом.
Каждый славен родом, силой и отвагой.
Вдруг князьям навстречу поднятый хромает,
Не робеет парень, весел и спокоен.
Под дырявой курткой кости громыхают,
А где было сердце — полыхает орден.
Он сошел с дороги, стал по стойке смирно.
Государь его вдруг смерил строгим взглядом.
"Кто ты и откуда? — мертвеца спросил он, —
За дела какие получил награду?"
А тот смотрит прямо, отвечает смело:
«Право, не совру я, ничего не скрою…
— Вот и все, — сказал Каэтан.
— Ну это ничего, — проворчал Лаанга.
— Началось, — сказал Каэтан. — Кончилось.
— Уже было, — брюзгливо заметил Лаанга. — Ничего не было.
— Мы и не ждали, что получится.
— Но ведь получилось.
— Ты уверен?
— Увидим.
Каэтан улыбнулся.
— Хорошо бы, — проговорил он.
И погрузился в задумчивость. Лаанга лежал мрачный, то и дело косясь на Мага Выси сквозь заросли аптечной ромашки. Ниже по склону рос женьшень, выше — малина. В густых травах хлопотала пестрая птичка, вкладывала лакомые кусочки в разинутые клювы птенцов. Рыжая лиса мелькнула внизу, под обрывом. Далеко-далеко заревел тигр.
Каэтан молчал. Маги Начал могли молчать десятилетиями, понимая друг друга с полумысли, и сейчас бесцельно перекидывались словами только потому, что хотели слышать голоса. У Лаанги была Эррет, был выводок мелких духов, которых он спас когда-то от рук беспощадных рескидди, были древние мертвецы, не пожелавшие обновлять память новым рождением. У Мага Выси не было никого: он не хотел связывать своим бессмертием чужие судьбы. Когда-то он, подобно Лаанге, привечал демонов, но все они уже много веков спали, спасаясь от давления невыносимого времени. Один Лаанга еще помнил язык народа, из которого происходил Каэтан, и сам на родном наречии мог побеседовать только с ним.
«Мне пора», — подумал Каэтан.
«Уже поздно», — подумал Лаанга, а вслух сказал:
— Времени полно.
— Хорошо было, — улыбнулся Каэтан, слышавший его мысли.
«Она всегда выигрывает, — подумал Маг Выси в свой черед. — Она играет честно, но выигрывает всегда. Хитри, осторожничай, лги — Она выиграет. Решив, что Ее можно обмануть, мы обманули только себя».
— Хватит ныть, — сварливо сказал Лаанга. — Пойди и дай ему пинка.
— Он-то чем виноват? — засмеялся Каэтан.
— Ты сказал Ей нет? — скептически напомнил Лаанга. — Ты сказал Ей да. И я.
Каэтан вздохнул.
«Надеюсь, — подумал он, — я не проиграл ничего серьезнее жизни».
— Есть ведь еще кое-кто, — сказал Маг Бездны с грустью. — Выстоит!
— Светлая вера, — согласился Каэтан. — Но до нее был айин. Он — выше.
Лаанга длинно, сердито выдохнул и перекатил голову набок. Он долго молчал, потом сказал:
— Ты знаешь.
Каэтан улыбнулся и сел, глядя на друга.
— Ты тоже, — ответил он.
— Скотина, — сказал Лаанга. — Как же.
— Не вздумай, — с усмешкой предупредил Каэтан.
— Не дождешься.
Маг Выси умолк и поднял лицо к солнцу.
Ветер летел над сопками, шумели и клонились деревья. На востоке, за морем, вставала Метеаль, на западе, за степью — Инакаян. Юный Юг неистовствовал за Нийяраем, на севере молчали необъятные просторы Меренгеа.
Хребет Мира — Лациаты, Амм-Лациат вонзается в небо, и все же вратами в мир богов мифы называли другую гору… Амарсен, золотой демон, сказал когда-то, что врата эти всегда близко, но узреть их можно только зрением духа. Когда Арсет в день Подвига обернулась лицом к миру, самые темные души очистились, открылись самые сухие сердца. Даже Маги Начал, всемогущие игрушки Старшей Матери, вновь обрели себя. Они взбунтовались и задумали сыграть против Нее. Но победить невозможно, игра закончилась, у порога стояла очередная война. Лаанга еще надеялся, что лето магии не наступит — не могло оно наступить, думал он, если Каэтан заплатил жизнью за эту игру.
Каэтан не сожалел о себе. Он сожалел о другом. «Трое держались целые сутки, — думал Маг Выси. — Я один, меня уже почти не осталось. Но то, что осталось, не хочет уйти без толку».
Он помедлил еще немного. Вдохнул сладкого летнего ветра, съел ягоду земляники.
Потом встал и поднял лицо.
— Девочка моя светлая, — сказал Каэтан на языке мертвого племени, глядя в необъятную, осиянную бездну неба. — У тебя ровно одна минута. Мир твой прекрасен. Посмотри на него.
Потом он пропал, а Лаанга остался. Великий маг лежал на припеке и ел щавель. Плакал маленький дух.
Беззащитный, бессмертный, не имевший смысла и цели, сидел дух спиной к господину, страшась обернуться к величайшему на земле горю, и дрожащим голоском допевал длинную, как жизнь, уаррскую балладу, сложенную северной тоской и южной радостью обреченных. Дух плакал и пел:
…Говорят, что славой мы себя покрыли.
Ничего не помню, кроме мглы кровавой,
И еще того, что мы не отступили».
Конь поводит ухом, твердым бьет копытом,
Шепчутся деревья, солнце пышет зноем.
Спешился владыка, и на глазах у свиты
Поклонился земно павшему герою.
Над родной сторонкой солнце ярко светит…
— Цыц, — сказал Лаанга.
Маленький дух осекся и навострил уши. Поозиравшись и принюхавшись, он вытянул шею и приподнялся: из-за рощицы, спускавшейся, как мох по стволу, по склону далекой сопки, длинными прыжками несся матерый волк — серебряный исполин из рода Великих волков Севера. За ним следовал второй, не уступавший вожаку в росте. Дух почесал в затылке. Если расстояние не обманывало глаз, волки эти вымахали даже не с телят — с быков. В древности, говорили сказки, большой волк мог добыть даже дракона, подкравшись к спящему с подветренной стороны. Не верилось, что и теперь встречаются подобные великаны.
Лаанга встал и склонил голову.
Дух в недоумении заморгал и старательно сощурился.
На спине волка-вожака угадывалась хрупкая фигурка в черном плаще.
Дух тихонько улыбнулся, покопался немного в памяти и снова запел. Забытое наречие пробудилось, как древнее сокровище из кургана. Двадцать тысячелетий назад девушки пели на свадьбе родителей Лаанги:
— Груди ее украшены златом и серебром, руки ее черны от жирной земли. Сердце созвездий покинуло лунный дом, в солнечный дом его увели…
— Замолчи, — сказал Лаанга.
Волк приближался. Дух пригляделся, пискнул, сообразив, что к чему, и от стыда провалился под землю. Оправдать его могло лишь одно: хотя вокруг некроманта хватало поднятых мертвецов, доселе ни одному из них не кланялся некромант.
Даже в летней шерсти северным волкам было тяжело от нийярской жары. Поднявшись на вершину сопки, они обнюхали Лаангу, удостоверились, что с всадницей все хорошо, и заторопились к ручью.
Некромант плюхнулся на землю, снизу вверх глядя на гостью.
Та улыбнулась.
В черной сухой плоти ее мерцали выложенные золотой и серебряной проволокой знаки: «небесный исток», «непреклонные звезды», «любовь». Тонкое, как кость, запястье под краем широкого рукава отяжеляли мужские золотые часы.
Лаанга вздохнул. Вторым, духовным зрением он мог видеть истинный облик явившейся — и не мог его видеть: вихрь белого света, окружавшего северянку, слепил.
— Ты опрометчива, — проворчал маг. — Не можешь удержаться?
Гостья вопросительно склонила голову к плечу.
— Слухи потекли по деревням, — сказал некромант. — Увидеть тебя — к счастью, прикосновение твое исцеляет, воля твоя вершит чудеса. Люди уже взывают к тебе.
Мертвая девушка коснулась пальцем щеки, на которой пылала золотая «любовь»; рукав соскользнул, на циферблате часов сверкнул блик.
— Пока я существую и способна слышать — отчего же им не взывать?
Лаанга пригорюнился, разглядывая ближнюю ромашку.
— Людей много, — брюзгливо сказал он. — Им все время чего-то не хватает. С ними постоянно случаются неприятности. Когда заходит спор об их праве видеть рассвет, я сам готов встать на их защиту. Но ты утираешь им носы. Какой в этом прок?
Северная Звезда покачала головой.
— Пока Арсет стоит лицом к смерти…
— …кто-то должен прикрывать ей спину? — утомленно закончил Лаанга. — Помню, помню…
— Кто-то должен утешать, спасать и заботиться, — сказала Алива. — Не все руки предназначены для меча.