Численность «эскорта», конечно, превышала все мыслимые и немыслимые пределы… Я постарался подпустить в речь побольше апломба и хранил непроницаемое выражение лица, пока рескидди осмысливали услышанное. Эррет глянула на меня со смесью удивления и уважения.
Наконец, Эрисен широко улыбнулся.
«Не время уточнять, зачем мне нужен авиаполк эскорта, — мысленно подтвердил я. — Особенно после того, как я столько наобещал».
— Превосходно, — сказал консорт. — Я намеревался отдать инженерным войскам приказ об устроении нелетной погоды, благо, это лето позволяет подобный маневр. Но повременю. Союзные войска в Гентерефе… Тех, кто на нашей стороне, это укрепит, тех, кто против нас — устрашит. Примите мою благодарность, Морэгтаи. Мы с маршалом Далан уже обсуждали, как крайнюю меру, разумеется, возможность открытия Истока. К счастью, теперь ясно, что можно обойтись без этого…
— Принц, — сказала Далан, — есть еще одно важное обстоятельство.
— Да?
— Наши лаборатории недавно зафиксировали перемены в структуре магического поля. — Маршал, прикрыв глаза и глубоко, размеренно дыша, прошла к креслу и снова села. — Простите, самочувствие… Так вот, до сих пор заряд поля равномерно ослабевал по мере удаления от Истока. Влияние Башни Бездны на территории Ожерелья почти не ощущается, Лациаты — слишком серьезная преграда. Но теперь от Цестефа к северу напряженность вновь возрастает.
Эрисен озадаченно нахмурился.
— Госпожа маршал, — сказал он. — Я не маг и не уверен, что понимаю вас.
Я ощутил, как напряглась Эррет. Она, несмотря на родство с Лаангой, магией не владела, но физику магии благодаря тому же родству знала отменно.
— Все говорит о том, что Башня Выси вновь начала действовать.
— То есть как? — грубовато переспросил Тайлат. — Сама по себе?
— Вряд ли это возможно. Я ничего не утверждаю, но все говорит о том, что Каэтан возвратился.
— Этого не может быть, — уверенно сказала Эррет.
— Почему? — Далан вскинула глаза.
— Не так давно я беседовала с Каэтаном лично, — Эррет передернула плечами. — Он был тверд в намерении всеми силами способствовать предотвращению конфликта. Активация Башни дала бы Аллендору новый стимул к агрессии.
— По всей видимости, — заключил Раат, — так и случилось. Может быть, вы неверно поняли великого Каэтана?
— В том же заверил меня и великий Лаанга, — хмуро заметила Эррет.
Повисло молчание. Маршалы и генералы, за исключением госпожи Далан, собрались в кружок над картой и в полном безмолвии объясняли друг другу что-то жестами. Инженер-маг откинулась на спинку кресла, проделывая дыхательную гимнастику. Принц-консорт озадаченно крутил ус.
— Возможно, Каэтан пытается сдержать агрессию Ройста, а не стимулировать ее? — предположил я; другого объяснения я не видел.
— Возможно, — вслух подумала Эррет. — Я свяжусь с Лаангой. Это очень серьезно.
— Ситуация серьезней, чем мы думаем, — вполголоса заметил Эрисен. — В Гентерефе это наверняка заметили раньше… Да, теперь я понимаю. Даже с таким союзником, как Уарра, чаши весов равны. Морэгтаи, вы… вы были весьма опрометчивы, отдавая приказ вашим авиаторам.
«Бесы! — подумал я. — А как удачно получалось…»
— И мрачная же вырисовывается картина, — пробормотал принц; он коротко оглядел военачальников, задержал взгляд на господине Ярите, который с заботой врача склонялся над беременной, и подошел ближе ко мне. — Морэгтаи, вы понимаете, что происходит? — сказал он напряженным полушепотом. — Истефи и Гентерефу фактически объявлен ультиматум. Лириния дала им шанс. Если они не воспользуются этим шансом, мирно примут уаррские войска и тем самым подтвердят, что остаются в составе Ожерелья, то по ним в перспективе придется первый удар Аллендора. А если они атакуют ваши «Знамена» — то «Знамена» наверняка начнут отстреливаться…
Я закусил губу.
— В Адаф нельзя сесть, — сказал я. — Там болота. Атомники не смогут вернуться через Лабиринт без дозаправки.
«И Бездна начнет войну, — безмолвно закончил я, — во второй раз. Но противником будет уже не Таян».
— А по ту сторону границы, — нервно крутя ус, напомнил Эрисен, — все еще стоят войска Аллендора. И демон, которым они не умеют управлять толком — а скорее, лгут, что не умеют. И Башня Выси.
— Что же делать? — вслух подумала Эррет.
— Остается только ждать, — безнадежно пробормотал принц-консорт и отвернулся. — Не так долго ждать, собственно… Никто не может предсказать развития событий.
И словно бы что-то тихо прозвенело на краю слышимости. Мускулы мои напряглись, странный холодок побежал по спине. Шарики света медленно плыли под расписанным потолком, соблюдая орбиты; мерцали золотые инкрустации и украшения на рамах картин. Тьма за окнами поблекла, предчувствуя грядущий рассвет.
Таян.
Предсказание.
— Итаяс, — сказал я. — Привезите мне Итаяса.
И неожиданно для себя рявкнул:
— Немедленно!
9
Раз, два…
Раз, два…
Маятник ли качается посреди бесконечных пространств, или само пространство раскачивается, кружится у неподвижного центра? То наплывает туман беспамятства, то вновь разгорается искорка потерянного, бесприютного «Я». Бесконечная белизна вовне, белая бесконечность внутри. Преграда между ними столь тонкая и столь прочная, какой может быть только математическая абстракция. Бесконечно далека точка подвеса, невесом маятник.
Раз, два…
В одну сторону — прошлое: годы, века, геологические эпохи, обратный отсчет до самого сотворения мира. Чем дальше уходит маятник, тем меньше в нем остается маленького сиюминутного «Я». Исчезает сознание.
В другую сторону — будущее. Но не разглядеть его в белой дымке: скоро истаивает любопытное «Я», некому разглядывать. Один только маятник идет своим ходом, посреди бесконечности, заключая в себе бесконечность.
В неуловимой точке настоящего возвращаются разум и чувства. Приходят видения, картины суетной жизни в замкнутом, смешном, конечном мирке. Но маятник не останавливается. Своим ходом идет он, пропадает недолгая память. Только смутная маята остается где-то в закоулках сознания, но и само оно вскоре испаряется, как сухой лед, чтобы возвратиться очищенным конденсатом.
Раз, два…
Лонсирем, Маг Выси, открыл глаза.
Чувствовал он себя прескверно. Все тело было как ватное, вдобавок его ужасно мутило. Тошнота шла как бы не от желудка, а от мозга. Лонсирем едва удерживался в сознании. Мысли в голове составлялись только короткие и глупые — наподобие «где я?», «да что же это такое?..» и «когда это кончится?!»
Открыв глаза, Лонсирем напрягся от страха: ему показалось, что он ослеп. Вокруг был только ровный сумрак, непрозрачный, но и непохожий на тьму ночи. Так люди видят сквозь сомкнутые веки — один лишь свет, силу света.
Неожиданно страх помог. Тошнота и оцепенение отступили, Лонсирем смог мыслить яснее. «Проклятые рескидди, — немедля подумал он. — У меня бред. Я отравился. Не иначе алензой вместе с тем дымом. Что они курили? И где я?» С последним вопросом сумрак словно бы отворился — зрение вернулось. Лонсирем сел, превозмогая головокружение, и огляделся.
Он лежал на полу в небольшой комнате. Обстановка казалась смутно знакомой, хотя Лонсирем готов был поклясться, что никогда в таких комнатах не бывал. Родители его были хоть и состоятельные люди, но по натуре аскеты, у самого Лонсирема больших денег никогда не водилось, а за те несколько раз, когда он входил к сильным мира, он успел повидать рабочие кабинеты и залы совещаний — никак не личные апартаменты.
Помаявшись, поерошив волосы и повздыхав, Лонсирем встал. Комната немедленно поплыла вокруг него, мага зашатало, и он вцепился в спинку огромного как диван кресла в восточном духе. Кресло стояло у резного комода, а над комодом висело широкое зеркало в золоченой, гипнотически красивой оправе. Лонсирем с усилием сфокусировал взгляд и некоторое время смотрел на себя — небритого, разлохмаченного, с опухшим лицом и безумными глазами.
Комнату он узнал. Но предпочел убедить себя, что это не так.
Едучи в вагоне первого класса, он от скуки листал путеводители по Ожерелью песков; среди них попадались и буклеты роскошных отелей. Эту комнату он видел на снимке. Она показалась ему одновременно роскошной и уютной, и Лонсирем подумал тогда, что хотел бы располагать такой…
— Где я? — вслух сказал маг — и вздрогнул от звука собственного голоса.
Только теперь он осознал, что вокруг царит мертвая тишина.
«Заклятия звукоостановки, — подсказала пробуждающаяся память. — Демпфер в центр, по окружности элементы Андау, сколько можешь, и крест-накрест тройчатка, лучше два-прим. В хороших отелях звукоостановку пишут постоянно, а не только по большим праздникам». Лонсирем довольно улыбнулся.
Но тут же возникли другие вопросы: как он попал в хороший отель? Что это за отель? И сколько прошло времени? «Я в Рескидде, — сказал себе Лонсирем, ища успокоения в несомненном. — Я сильно поиздержался. Среди ночи я забрел в кабак и там надышался чем-то. Потом пошел гулять по улицам и заблудился. Я зашел в магазин сувениров, чтобы спросить дорогу. Там была странная женщина. Она начала нести какую-то чушь. А потом… потом я ничего не помню. Должно быть, я потерял сознание. Что случилось? Теперь я в богатом доме. Кто-то выручил меня? Какой-то богатый человек? Зашел в магазин толстухи и решил помочь мне? Но почему? Может быть, этот человек — аллендорец? Похоже на то. Потому-то я и в гостинице… Но что это за аллендорец? Зачем ему заботиться о незнакомце? Может, это какой-то мой знакомый? Но… нет у меня таких знакомых. И почему же я на полу-то лежал?»
Внезапно пришла другая догадка. Сердце Лонси ёкнуло.
Тени.
На вокзале его заменили фальшивкой, секретным агентом, принявшим его облик. Но навряд ли его упускали из виду. Даже в кабаке к нему подсел странный сердобольный шулер — не тень ли? Что же, теперь он в руках теней?
— Ох, — сказал Лонси.
Слова «в руках теней» вызывали в воображении совсем другие картины: тайные убежища, мрачные подвалы, конспиративные квартиры. Если тени сочли нужным до