Приносились книги. Собственно, семейных книг было две: полное собрание сочинений Пушкина и «Потерянный Рай» Мильтона. Господин Платов лично не снисходил до чтения какой-либо другой литературы.
Затем все начинали заниматься различной мелкой работой: штопали, починяли, писали, мыли посуду, готовили уроки. Самовар же пребывал на столе, и, время от времени, то один из них, то другой наливал себе ещё одну чашечку чаю и выпивал ее с наслаждением. Самовар происходил из славного города Тулы, где делаются лучшие на свете самовары. Самовар был необыкновенный: он умел петь. Он пел на разные голоса: вдруг неожиданно заведет густым басом, хвастливо и вызывающе, а то затянет тончайшим детским дискантом, пронизывающе, свистяще; иногда же пробурчит что-то застенчиво и поспешно – и тут же замолкнет. Отчего он пел – неизвестно. Причина была неясна, она не могла быть объяснена конструкцией самовара. Он пел, когда хотел и что хотел; заставить его петь было невозможно, как невозможно было и предвидеть, что он запоет и запоет ли сегодня. У него был такой репертуар мотивов, построений, он пел и пианиссимо и крещендо, скерцо, стакатто, ларго, аллегро – ему позавидовал бы любой симфонический оркестр. Его любили. Он был неразлучным другом семьи, одним из них. Платовых. Невозможно было и вообразить, как это лишиться его, как жить без самовара. Его чистили каждую неделю, он блестел, как золотой.
Услышав его голос, отец мог предсказать погоду назавтра; мать же по его голосу знала, как себя чувствует ее семья: самовар выражал настроения дома. Этому самовару не было цены.
И еще одна особенность была у Платовых: они умели создавать иллюзии и верить в них. Одной из них, самой постоянной, были их «небесные путешествия». Они начинались так:
Глафира, починяя носок, вдруг приостанавливала работу, глядя в изумлении на дыру:
– Как странно! Дыра имеет совершенно точные очертания Южной Америки!
– Южной Америки? – подымал голову от учебника Гриша. – Там сейчас не зима, как у нас, а лето.
– Лето? Но это ещё где и как. Если ближе к экватору… а если ближе к полюсу, то и не очень тепло. – И Котик раскрывал географическую карту.
– Мама! Мы же не были никогда в Южной Америке! – начинала Мушка, и ее голос дрожал от подозрений, что жизнь обидела их. – Мама, почему мы не едем в Южную Америку, если там лето, когда здесь зима?
– А разве можно получить туда визу?
Теперь уже вся семья подымалась, заинтересованная этим вопросом. – Как достать туда визу?
– Вот в чем наше несчастье… – и голова госпожи Платовой высовывалась из кухни. – Сначала мы узнаём – дают ли визу? – и сразу уже готовы ехать в ту страну. Надо бы сначала разузнать про все страны мира, выбрать, что самое лучшее, что нам более всего подходит – и потом уже всеми силами добиваться визы туда! Вот как надо поступать!
И голова ее опять исчезала в кухне.
– Всё зависит от удачи, – весело решала Глафира. – Уедем в Южную Америку и будем жить там все вместе, весело и счастливо.
– Не забудь Володю, – шептала Галя. – Володю надо обязательно увезти с нами.
– Конечно. Все будем работать. Построим свой собственный дом. Большой дом: каждому отдельная комната…
– Я буду жить на чердаке. – заявлял Котик, – и чтоб чердак был большой, а потолок высокий… у меня будут разные машины.
– И сад, – вздыхала болезненная Галя.
– И деревья? – волновалась Мушка. – Мама! Идите сюда: они не говорят мне, будут деревья?
– А как же? – и отец откладывал книгу в сторону. – Раз есть сад, то, конечно, и деревья будут.
– Но какие, какие деревья будут? – волновалась всё более Мушка. – Фруктовые? Ягодные? или просто овощи? Скажите мне! Скорее, скорее скажите!
– Я буду поливать сад. Я сам буду всё копать, всё поливать и за всем смотреть в саду, – решал Гриша.
– А я? Что я? Что я буду делать? – волновалась Мушка.
– У меня в комнате будет кисейная занавеска, – тихо мечтала Галя. – Она будет раздуваться от ветра. Под окном – ящик с петуньей.
– Да, придется поставить электрический мотор, – решал Костя.
– Вода, свет, радио – папе, ледник для продуктов – маме, Гале – электрический веер…
– А мне веер? А мне электрический веер? – почти плакала Мушка. – Почему ты не сказал, что и мне электрический веер? Мне бы маленький, поменьше, но очень красивый такой веерок!
– Постойте, – появлялась из кухни голова. – Не устраивайте никакого радио в папиной комнате. Ставьте его подальше, где-нибудь в конце дома. Помните: папе нужен покой.
– Нет, отчего же… – соглашался отец. – Если устану, можно и выключить. Но вообще будет приятно прилечь у себя на диване и послушать, что делается на свете…
– У папы будет широкий, большой и мягкий диван, – предлагала Галина. – Мы его покроем ковром.
– А мне? А у меня будет диван? – вопрошала Мушка. – Мама, мама! Они мне не дают никакого дивана. Мне надо хорошенький такой диванчик и поменьше…
– Как только папа придет с работы… – начинал Котик.
– Папа?. С работы? – весело кричала Глафира, – с какой это работы? Папа уже не будет больше работать! Зачем тогда и ездить папе, если он везде будет на нас работать. Работать будем мы, а папа…
– Мы сложимся и купим папе лошадь и коляску, и он будет кататься!
– А я? А я? Я с ним? – уже плакала Мушка. – Мама! – звала она, и голос ее дрожал от слез. – Мне бы тоже лошадку, ну, хоть маленькую, и колясочку бы малюсенькую…
– У меня будет собака, – решал Котик. – Нет, лучше ружье. Нет, лучше и собака и ружье. Я буду ходить на охоту. Из меха будем делать пальто.
– А я куплю осла, – решал Гриша.
– Только чтоб он не кричал под моим окном, – просила Глафира.
Тут появлялась в комнате госпожа Платова и заявляла решительно и строго:
– Довольно! Что это – коляски, ружья, собаки, ослы… Прежде всего мы покупаем корову. Это прежде всего…
И когда заканчивалось «небесное путешествие», и все видели себя опять дома, на старом месте, никто не чувствовал разочарования. Казалось, они уже съездили, пожили там, насладились и вернулись. Все выпивали еще по чашечке чаю и, утомленные, счастливые, ложились спать.
В эту семью и вошла Лида, чтобы прожить с ней шесть недель. С первого же дня всем показалось, что Лида и всегда жила с ними, такое полное взаимное понимание установилось между нею и ими.
Для Лиды в бедности не было тайн. Она сразу поняла и оценила, чего стоило им гостеприимство: лишний человек – лишний расход. С какой радостью поэтому она в первый же вечер раскрыла коробку шоколада, подаренную ей мистером Райндом, и, улыбаясь смущенно, поставила ее после ужина на стол со словами:
– Пожалуйста! Это – десерт!
Глава двенадцатая
Первой заботой мистера Райнда было пойти в советское консульство. Он просил разрешения по дороге в западную Европу остановиться в двух-трех городах России.
– А вы говорите по-русски? – спросил его консул.
– Почти нет, – сознался мистер Райнд. – Пробовал говорить с русскими в Тяньцзине, но без особого успеха. С трудом понимаю самые простые фразы.
– Так вы подучитесь до поездки, иначе какой же вам интерес останавливаться в наших городах. Вы можете читать русские газеты? Здесь, в Харбине, нет газет на других европейских языках.
Мистер Райнд сознался, что и газет русских читать не может.
– Знаете, что, – посоветовал консул, – я пришлю вам кого-нибудь и для занятий по языку и для чтения газет.
– Это будет отлично, – обрадовался было мистер Райнд, и тут только спохватился, что у консула, возможно, были и свои соображения, по которым он так любезно предлагал учителя. Возможно, он просто хотел побольше узнать об американском путешественнике, прежде чем выдать ему визу. Но отказываться было уже неудобно.
– В конце концов, чего мне опасаться? – размышлял мистер Райнд, возвращаясь к себе в отель. – Я – не политический деятель. Меня никто не знает. Со мной нет ничего такого… У меня нет слепых политических предрассудков. Мое дело поехать, посмотреть и составить честное мнение о жизни в советской стране.
И все же он беспокоился. Тревога в нём росла, становилась огромной, уже без всякого разумного отношения к вызвавшему ее факту. И ночь его была полна тревоги. Он увидел во сне большого, похожего на медведя, косматого человека. Они спорили о чем-то, и великан наступал на мистера Райнда, яростно стуча кулаком по столу. Предмет спора был неясен. Мистеру Райнду совсем и не хотелось спорить, но его заставляла какая-то посторонняя воля. Он пытался вести спор в пределах разумных доводов и хороших манер. Но его противник не вслушивался в мудрые доводы, он лишь страшно вращал злобными кругленькими медвежьими глазками и, топнув ногой, отвечал: «Нет!» Дело уже грозило дракой. Мистеру Райнду совсем не хотелось заходить так далеко. Вдруг его противник схватил стул и стал размахивать им, разбивая, кроша в щепки окружающие его вещи. Мистер Райнд чувствовал, что разбиваемые вещи были его собственностью. Великан наносил ему убытки. Он задрожал от приступа негодования и… проснулся.
Первым же делом, после завтрака, я напишу письмо консулу и в вежливой форме откажусь от его предложения, решил он.
Но едва только он сел писать этот любезный отказ, как в дверь постучали. Принесли письмо от консула с сообщением, что учитель придет к нему в отель сегодня же, в десять часов.
Что ж, мрачно решил мистер Райнд, на сегодня отступление отрезано. Но дня через два-три я найду предлог избавиться от этого учителя.
Но утро было испорчено.
– Коммунист придет, конечно, к тому же, торжествующий коммунист, – внутренне кипел мистер Райнд. – Будет ли у него достаточно такта не навязывать свои идеи мне?
Смутное воспоминание о страшном сне всё более портило его настроение.
– Скорее всего, это и не учитель вовсе, а самый настоящий бандит… с кровью на руках…
В десять часов в дверь постучали.
– Войдите, – сказал мистер Райнд самым ледяным голосом.
Дверь открылась. Он обернулся. На пороге стояла девочка.