Все радостно запели древнюю молитву. Затем, поздравив находящихся в доме, священник и певчие ушли совершать то же чудо в других домах.
Когда на столе вспыхнула лампа, она осветила уже другую комнату, других людей, иное настроение: все были шумно радостны.
Лида развертывала принесенные пакеты. Хайкануш расставляла посуду. Мистер Райнд старался завести с мальчиками более близкое знакомство.
Это был незабываемый ужин.
После изнурительного поста Хайкануш ела очень мало и осторожно, но с каким благолепием, с какой благодарностью за то, что еще раз дожила до великого праздника.
Когда Лида и мистер Райнд собрались уходить, вдова сказала Лиде:
– Переведи господину, что я тебе сейчас скажу.
Сначала она поблагодарила его за посещение, за внимание и подарки, потом прибавила:
– Господин! Вы знаете о моей скорби о детях. Не осуждайте меня вместе со всеми. Мое сердце разрывалось от боли, когда я решала их судьбу. Детям нужна сильная рука и строгое сердце отца. Я – бедная, покинутая всеми неграмотная женщина. Я люблю моих детей, но одной любви недостаточно. Сама ничего не знаю – чему я могу их научить? Как зарабатывать хлеб? Голод – губитель молодых душ. Я рисковала пустить в мир восемь уличных девушек и трех разбойников. Я решила отдать моих детей тем, кто захочет взять их, чтобы научить их работать и жить. Таких мест, где детей берут, мало. Я просила, я ждала – никто не пришел за ними. И вот я их отдаю туда, где учат работать, а остальное – на то Божья воля!
Глава двадцать третья
Накануне Крещения Глафира и Лида решили погадать. Галя отказалась, она, как будто бы, не интересовалась своею судьбой или уже знала о ней самое главное. Мушка была еще мала.
В сумерки обе вышли из дому и направились в разные стороны – спросить у прохожих имя суженого.
Увидев русского пешехода, Лида нерешительно двинулась ему навстречу и, поравнявшись, застенчиво спросила:
– Простите, что беспокою вас: как имя моего жениха?
Прохожий засмеялся.
– Затвердила баба про Якова! Третий раз сегодня меня спрашивают. Ну, пусть жених твой будет Яковом, лисичка!
Лида охнула, крикнула спасибо и побежала. Сердце ее сильно стучало. Яков – по-английски – Джим. Это и было то единственное имя, которое она желала услышать. Сияя счастьем, прибежала она домой. Глафира же вернулась задумчивой, вошла медленным шагом и ни с кем не поделилась тем, что узнала.
– Похоже? Похоже? – добивалась Лида.
– Похоже, но невероятно.
Это был тот самый вечер, в который Лида с мистером Райндом встречали армянское Рождество у Хайкануш. Она вернулась в полночь, Глафира ожидала ее. На столе лежала лепешка.
Госпожа Платова делала все возможное, чтоб разнообразить жизнь детей, придать ей больше интереса. Сегодня она испекла на ужин соленые лепешки, чтобы ночью, ощутив жажду, дети увидели, как полагается в Крещенскую ночь, пророческие сны. Лида съела свою лепешку.
Эта ночь в доме Платовых была наполнена вздохами и сновидениями. Лида видела Джима, но смутно. Он стоял где-то далеко и говорил ей что-то, но она не могла понять, что. Томимая жаждой, она проснулась. Глафира тоже уже не спала и пила воду. Она принесла и Лиде стаканчик. Обе сидели на Лидиной постели, и между ними начался интимный разговор. Шопотом Глафира повествовала о своей любви.
Мистер Рэн приехал из Австралии два месяца тому назад, с намерением жениться. Ему нужна русская невеста. Его родители переселились из Харбина в Австралию, когда он был еще мальчиком. Теперь же он был, во-первых, английский подданный, во-вторых, обеспеченный человек. Родители написали в Харбин о намерении сына задолго до его появления и послали его фотографию. Невесты города ожидали его, готовились к встрече. Сколько интриг велось среди русских невест! Многие влюбились в него до его приезда. И Глафира влюбилась тоже, ей удалось увидеть его карточку. Познакомившись, она влюбилась еще больше, потому что он был милый, милый… Но – увы! – она не видела взаимности. Он всегда был окружен и занят. А после оперы, после «Пиковой Дамы», она уже и не надеялась. Он был с Первой Красавицей города! Вы помните, как она вошла? У ней была муфта из маленьких роз!.. Надежды растаяли. Глафира поделилась горем неразделенной любви пока только с Владимиром, написав ему в Шанхай. Лида была вторым человеком, кому она доверила тайну. Кончена жизнь! Собственно, не жизнь, Глафира не верила, что умрет от горя, но кончена надежда на счастье, мечта о любви. Придется остаться старой девой, не искать никого, сохранить в тайне верность первой любви.
Обе девушки всплакнули над этим решением.
– Ты не думай, – шептала Глафира сквозь слезы, – что это потому, что он – английский подданный, что у него есть паспорт. Нет. И не потому, что у него свой собственный дом, и автомобиль, и деньги, и служба… Поверь, я любила бы его и без всего этого…
Обнявшись, они сидели и тихо плакали, сладостно предаваясь своей молодой печали.
Утром, порассказав свои пророческие сны, вся семья собиралась в церковь. Одевались как можно теплее, предполагая идти с крестным ходом на Иордань.
После долгой обедни крестный ход двинулся от собора с крестами, хоругвями, под колокольный звон. К нему присоединялись по дороге крестные ходы других церквей. В этот день река Сунгари превратилась в Иордань. На ней возвышался прекрасный ледяной крест у свежеприготовленной проруби. Он был высок – пятнадцать футов – и сиял и сверкал на зимнем солнце, под голубым маньчжурским небом. Крест был высечен местным русским скульптором и украшен с замечательным мастерством и художественным вкусом барельефами. От него к небу подымался ореол преломленного солнечного света. Крестный ход подходил к нему под звон колоколов всего города. Это зрелище, эти звуки, эти колыхающиеся золотые хоругви – всё было полно необычайного величия. Трудно было подумать, что это – бедняки-изгнанники на чужой земле празднуют уже забытый многими народами праздник.
Митрополит начал богослужение – молебен об освящении воды, о даровании ей на этот день чудесных свойств: очищать, освящать, исцелять, изгонять зло, удалять грех.
Митрополит молился.
Это был небольшой старичок с кругленьким детски-невинным лицом. На нем светились два глаза, светились чистою верой, которая ничем никогда не была поколеблена и не знала сомнений. То, что Господь был на небесах, для него было так же очевидно, как и то, что сам он ходил по земле. Эта вера давала мир его душе, его молитвам, его словам. Видя мертвого, он помышлял о его воскресении, о воздвижении его к новой и вечной жизни; видя преступника и преступление, он возносился мыслью к уже совершившемуся искуплению. В мире темном и страшном он шел светлой тропой, всё спокойно созерцая, принимая, за все благодаря и благословляя.
На Иордани присутствовала многотысячная толпа. Только больные да малые дети оставались в этот день дома.
Митрополита окружало около пятидесяти священников. Наступил самый торжественный момент: троекратное погружение креста в воду. Пел хор, выпускали голубей на свободу. Люди плакали от беспричинной, светлой религиозной радости. Нашлись даже, несмотря на сильный мороз, охотники окунуться в ледяную освященную воду проруби.
Мистер Райнд глядел вокруг и удивлялся. Лида стояла около, очень взволнованная. Она видела, как мистер Рэн подошел к Глафире. И вот, сквозь толпу, поднимаясь на цыпочки, она старалась разглядеть, что происходит, там ли он еще, вместе ли они? Она не видела и волновалась.
Когда все вернулись домой, оказалось, что Глафира пригласила мистера Рэна к чаю. Тут Лида стала принимать все меры, чтобы родственники оставили Глафиру как можно дольше одну с гостем, а о себе заявила, что идет еще раз на Сунгари, полюбоваться ледяным крестом.
Берег Сунгари со стороны города – высок. Лида стояла и любовалась широким, открывшимся перед ней горизонтом. Заходило солнце, и оранжевый зимний закат постепенно темнел, заливая снеговую пелену земли и ледяную поверхность реки тихим мерцанием, легким дрожащим светом. Тут и там, на берегу и на льду реки гуляла небольшими группами молодежь. Всё было свежо, радостно вокруг, всё сияло, во всём было что-то упоительно прекрасное, умиротворяющее. Лида стояла, как в полусне, ни о чем не думая, отдыхая душой и любуясь. Вдруг она почувствовала, что кто-то тронул ее за руку. Она обернулась. Перед нею стояла Даша.
– Поклонялась льду сегодня? – спросила она насмешливо.
– Не льду, а кресту. Символу человеческого страдания.
– Но, ведь по существу, это – лед.
– Даша, – сказала Лида мягко, – это вы так понимаете. Но люди, что были здесь, верующие. Они веруют…
– Во что? – перебила ее Даша.
– Во Христа.
– Ха! – воскликнула Даша и засмеялась. – Да разве остался еще хоть один человек, который действительно верует в то, чему учил ваш Христос. Просто вы обманываете друг друга.
Лида двинулась, чтобы уйти.
– Стой! – и Даша схватила ее за руку. – Разве я не права? Христианство существует две тысячи лет, и что же оно сделало? Есть ли хоть одна христианская заповедь, которая теперь честно и до конца выполняется христианами?
Лида опять сделала движение, чтобы уйти, но Даша удерживала ее, продолжая:
– В кого верить и почему? Если есть Бог и Он добр и имеет власть над всем, как Он допускает несправедливость, почему. Он не вмешивается в земные дела, не жалеет людей?
– Я не знаю этого, – ответила Лида. – Я не задаю вопросов, я просто верю всем сердцем, что Бог – есть.
– Да? – спросила Даша. – До какой степени вы верите во Христа? Вы. например умерли бы за Него?
– Я? – Лида растерялась на мгновение. – Я? То есть если б надо было отречься… Да, я лучше б умерла.
– Вы не лжете?
– Нет.
Вдруг без всякого повода со стороны Лиды, без всякого ее слова или движения, Даша подняла обе руки раскрытыми ладонями к небу, как бы готовясь получить что-то, и крикнула весело и дерзко:
– Эй, Бог! Если Ты существуешь, ударь-ка меня так, чтоб и я в Тебя поверила!