Начали появляться клиенты. Не так уж их было много, но всё же это поддерживало надежду. И вдруг вынырнули совсем новые, неожиданные осложнения.
Однажды утром, после раннего кофе, мадам Милица вышла на крыльцо, чтобы, как обычно, вставить картон с объявлением в рамку. И что же? Там уже было объявление. На нем значилось:
«Мадам Милица.
Научное предсказание несчастий.
Гадалка, предсказавшая судьбу Наполеону».
Она вынула это злонамеренное объявление и разорвала его на части. Увы! Это было лишь началом. После этого знаменательного дня она то и дело находила всё новые объявления, и в них – оскорбления своему достоинству – и человеческому и профессиональному.
«Мадам Милица, предсказавшая Жанне д’Арк день ее рождения».
Она не знала, кто была вышеупомянутая Жанна, но это не умаляло обиды. Всё же она сдерживала свое негодование. Философ по природе и по профессии, она знала, что от человека следует ожидать всего.
«Мадам Милица, предсказавшая грехопадение Адаму и Еве».
Что ж, мы живем в страшное время дегенерации человека: он превращается снова в обезьяну! Спокойствие и терпение – долг разумного наблюдателя.
«Мадам Милица, предсказавшая сотворение мира».
С горьким вздохом она уничтожала эти пасквили. Но когда ее из Милицы переименовали в Милицию, она решила найти врага, узнать, наконец, кто он, и почему избрал ее своей жертвой.
Ее врагом оказались мальчишки Шанхая.
Русский мальчишка в Шанхае – это особая разновидность человеческого детеныша.
Во-первых, он совершенный бедняк, полный пролетарий. Во-вторых, он нисколько не обескуражен этим и представляет собою самого беззаботного, бесстрашного, беспринципного и изобретательного мальчишку на свете. Он одинаково открыт и добру и злу, выбирая то, что в данный момент для него выгоднее. В общем – это талантливый мальчишка.
Он настроен воинственно, агрессивно, но его естественный враг – мальчик из богатой семьи – отсутствует в Шанхае. Богатые иностранцы в Шанхае не имеют детей А если и появится в какой богатой европейской семье малое дитя, ему дают совершенно особое, удивительное воспитание. Он растет на руках китайской няни, амы, и совсем не появляется в комнатах родителей. Часы прогулок ребенка и его матери организованы так, что им не угрожает опасность встретиться. Впрочем, иная мать, встретив своего ребенка, могла бы узнать его только по аме, по коляске или по чепчику. Вырастая, такое дитя обычно знает хорошо один язык – китайский, и возможность его духовного общения с матерью из-за этого ограничена. Наступает школьный возраст, и эти дети, организованной группой, под наблюдением уже европейцев, отправляются в Европу, в различные школы, но чаще, в клиники, санатории и больницы, так как обычно не менее половины из них – калеки, и уже все, без исключения, имеют хронические желудочные болезни, что, конечно, относится за счет шанхайского климата.
Между тем, в городе процветает бедный европейский мальчишка, чаще всего – русский. Его арена – улица. Не видя около себя естественного противника, одного с собою возраста, он избирает его – с осмотрительностью – среди взрослых. Мадам Милица сделалась жертвой такого выбора и предметом систематического преследования большой организованной группы. Горестно удивленная, она разложила для себя карты. Они ответили, что враг ее – лукав и многочислен. Не зная, что и подумать, она решила выследить врага и своими глазами увидеть, кто он.
Но мальчишки эти – хитрый народ. У каждого имелся некоторый жизненный опыт, каждый был уже «мальчишкой с прошлым», то есть числились за ним уже кое-какие проступки. Бывал он не раз и пойман и наказан, и уж если действовал, то искусно и осторожно. Он давно потерял веру в людей, а знавал их в разных профессиях, имел встречи и с полицейским, и с миссионером, чья единственная жизненная цель – улучшение моральных качеств человека.
Немало выслушал он разумных наставлений и красноречивых увещеваний и неизменно обещал исправиться. Не раз бывал жестоко бит. Но он был мальчишкой, и ему хотелось позабавиться, чем он мог заняться – увы – только вне дома. Дома он был, обычно, тонкий политик. Он знал, как встретить пьяного и буйного отца, измученную истеричную мать, как вздуть младшего братца, укрыться от глаз старшей сестры, как избежать встречи с квартирной хозяйкой, сделаться невидимкой для кредиторов семьи, как услужить злой старухе-соседке, когда предполагается, что она будет печь пирожки.
Вопреки всяким запрещениям, он ухитрился приютить бродячую собаку и скрыть ее от посторонних глаз тут же, во дворе; умел и тихонько задушить хозяйскую кошку, если она не уживалась с собакой. На улице он любил испугать прохожего, изловчался проколоть шину, искусно обсчитывал торговца. В школе он делался знатоком психологии, исподтишка наблюдая своих учителей, изучая малейшие их слабости. Он умел лгать, красть, ругаться, бегать. Все это он проделывал с самым невинным лицом, если могли случиться взрослые свидетели. С друзьями же он не знал притворства, был откровенен.
Он и семья его жили, обычно, в горькой бедности, в беспросветной нужде. Зимой – не хватало тепла, летом – прохлады, в болезнях – ни доктора, ни лекарства. Война, эпидемия, наводнение, взрыв арсенала, уличный бой, бомбы, кражи, убийства, пожары – всё это он видел на близком расстоянии. Зная так много о жизни, мальчишка вырастал материалистом, иронически относясь к духовным благам и желая единственно материальных сокровищ.
Котлету он откровенно предпочитал самой красноречивой проповеди заезжего миссионера.
Некоторые из этих мальчишек были бездомными, без семьи. Незаконнорожденные дети, они были брошены отцами, обычно, дельцами, коммерсантами, жившими в Шанхае недолго. Затем куда-то исчезала и мать. Иным из таких посылались деньги, анонимно, обычно от какого-нибудь мистера Смита, без обратного адреса благодетеля Такие мальчики жили в школьных пансионах, где-либо в семьях и, конечно, их эксплуатировали, как только могли. Совсем же бесприютные, иногда беглецы из родного или чужого дома, жили, где придется, в холодную ночь прокрадываясь переночевать к товарищу обладавшему своей постелью. От родителей, у кого «довольно и своего горя», такое посещение, по возможности, скрывалось.
Местом, где этот разнородный элемент сходился и духовно связывался воедино, была школа. Главную роль в их жизни играли римско-католические школы для бедных детей в Шанхае. Эти школы были самыми дешевыми, во-первых, и, во-вторых, учеников там не подвергали телесным наказаниям, не исключали за проступки. Они были последним пристанищем уличных детей, последней надеждой их родителей. Там, за долгие годы учения создавались тесные дружеские отношения, общие интересы, взаимопомощь. Мальчишка входил в эту школу, не задумываясь, она как бы по праву принадлежала ему. Часто выходил он из нее хорошим человеком.
Отношение к учителю было вначале настороженным, скрыто-враждебным. Он числился в ряду естественных врагов, наряду с полицией и вообще всеми взрослыми. Затем учителя начинали возбуждать интерес у более старших учеников. Делались застенчивые попытки поговорить. Интерес часто переходил в уважение, затем в преданность и благодарность. Эти чувства часто сохранялись уже на всю последующую жизнь.
Методы преподавания применялись совершенно устарелые, но результаты их часто оказывались прекрасными. Достаточно сказать, что окончившие школу обычно говорили свободно на двух-трех европейских языках и приобретали большой интерес к наукам и книгам.
Вот эти-то организованные ученики и преследовали мадам Милицу. Повода к личной вражде с нею у них не было никакого, кроме давно известного и необъяснимого взаимного недружелюбия между пророками и уличными мальчишками.
Организация имела вождя. Общий характер всякого нового предприятия обсуждался всей группой, на переменах в школе, там же принимались практические решения. Затем предводитель отдавал ежедневные распоряжения: кому, что, где и когда делать.
Осуществление предприятий начиналось с утра, по пути в школу. Каждый работал в своем районе. Были дома, за которыми шпионили из чистой любви к искусству, предполагая, что там совершаются преступления, похоронены тайны. Одни выкрадывали почту, другие подбрасывали письма с угрозами. Иногда анонимно, по телефону, сообщали какое-либо свое открытие именно тому, от кого оно скрывалось, а потом наблюдали развязку. «Дело» мадам Милицыне считалось серьезным. Менять ее объявление, улучив удобную минуту, не представляло трудностей. Мимо ее дома проходила шумная толпа. Из окна она не могла видеть свои двери. На ходу «исполнитель» выскальзывал из толпы, в его ранце наготове был картон с новым оскорблением для гадалки. Вкинуть картон в рамку было делом минуты. Шумная толпа школьников двигалась дальше.
Выследив, наконец, кто был ее врагом, мадам Милица призадумалась: силы – по крайней мере, для открытой борьбы – были далеко не равны. И она приняла мудрое решение: презреть врага, не вступив с ним в борьбу.
Как бы стала она его преследовать?
Если он побежит, то как догнать? Если пойман, что с ним делать? Тащить к родителям или в полицию – он не пойдет. Бить? Но мадам Милица не принадлежала к тем, кто бьет детей. И она решила взять врага терпением, стоически поддерживая все то же свое объявление: «Мадам Милица. Научное предсказание человеческой судьбы».
Глава пятая
Лида начала свои шанхайские визиты с мадам Милицы. Когда она, разыскав, наконец, жилище старой знакомой, в радостном, нетерпеливом возбуждении взбежала на крыльцо, перед ее глазами предстала такая надпись:
«Милиция. Держаться левой стороны».
Она даже отступила на шаг в изумлении. Большие буквы, выведенные красными чернилами, придавали еще более необычайный вид такой надписи.
Она нерешительно позвонила. На звонок, не торопясь, с обычным соблюдением достоинства, вышла и открыла дверь сама мадам Милица.