– Войдите, – сказала мать, встав и заслонив собою Лиду.
– Здравствуйте! – по-русски сказал вошедший. Перед ними стоял высокий плотный, тяжелый мужчина, с круглой головой и тол: ток короткой шеей, пи вид грубый и очень сильный. Он, прежде всего, быстрым взглядом окинул комнату, как бы исследуя, где может быть скрыта засада. В маленькой комнате с покатым потолком он выглядел гигантом. Лида и мать смотрели на него во все глаза, с испугом и изумлением. Он был русский, он говорил по-русски, но в то же время что-то совершенно чуждое для них было в этом человеке. Он был чужой человек, из какой-то чужой земли, из-под других небес. Большая физическая сила и, вместе с тем, большое внутреннее напряжение делали его страшным. Он словно стоял не в маленькой комнатке на чердаке, где находились две слабые женщины, а крался в бескрайнем лесу, шел один на медведя, готовый и к нападению и к защите. Это – не был мирный человек. Стоя внешне спокойно, он, казалось, вое вале кем-то, ожидая встретить смертельную опасность каждую минуту, из каждого угла. Он быстро взглянул на их лица, и они поняли, что он уже запомнил их и узнает везде и всегда.
«Боже мой! – подумала мать, – Большевик!»
– Что вам здесь нужно, товарищ? – спросила она.
Он ответил не сразу. Засунул руку в карман тужурки и вынул записку.
Мать сделала шаг вперед.
– Кто вы? Зачем пришли?
– Кто я – совсем неважно, – отвечал посетитель, – Ну, скажем, почтальон. Вам письмо.
– Письмо? От кого?
– От племянника вашего, от Петра.
Мать ахнула: – Боже мой!
– От Пети! – закричала Лида. – Он жив? Жив! От Пети?
И внезапно оба женских лица покрылись горячими слезами. – От Пети! – восклицали они, плача. – Боже мой! Письмо от Пети!
Все эти долгие, долгие месяцы они почти не говорили о нем, почти, казалось, и не вспоминали. Обе глубоко скрывали свою печаль, свое беспокойство. И только теперь, в этот момент, им обеим стало ясно, какая это была душевная тяжесть, какая тоска – не знать ничего о Пете с той минуты, когда однажды ночью он покинул их дом.
Мать взяла записку, но ее руки страшно дрожали, она не могла ее развернуть. Лида тихонько отняла у нее. Конверта не было, просто маленькая записка. Развернув ее, Лида прочитала: «Привет. С любовью, Петя». Это было всё. Но, несомненно, письмо было написано Петей, его почерк, его рука.
На минуту обе забыли о посетителе. Они стояли обнявшись и, плача, глядели на это драгоценное письмо.
– Слава Богу, – перекрестилась мать и про себя прочитала молитву «Исполнение всех благих». Затем она обернулась к гостю и смиренно сказала: – Благодарю вас.
Он стоял внешне спокойно, не отвечая ничего.
Он устал, – подумала мать, – он очень-очень от чего-то устал…
– Садитесь, пожалуйста, – сказала она, предлагая ему стул. – Выпейте с нами чаю.
– А сами вы видели Петю? – вдруг заторопилась с вопросами Лида. – Где? Когда? Где он сейчас? Он не просил вас передать нам что-нибудь на словах?
– Скажу кое-что, – отвечал посетитель, тяжело опускаясь на стул. Не только стул, но даже и пол заскрипел под его тяжестью. Он сел поудобнее, чтоб действительно отдохнуть. Казалось, пол подогнулся под его стулом и потолок спустился ниже.
– Что же на словах? – торопилась Лида.
– Подожди, Лида, – остановила ее мать, – Дай… нашему гостю выпить чашечку чаю.
Ей жаль было этого человека. Видно было, как он изнемог от жажды: он одним глотком выпил чашку и глубоко-глубоко, радостно вздохнул.
– Прячется где-нибудь от японцев, – подумала мать, – и наверно голодный. Но обильной пищи у них самих не было. Она подвинула ему единственный сандвич – свой собственный ужин. – С огурцом и помидором, – сказала она, приветливо улыбаясь.
Теперь он ел и пил медленно, с осторожностью, присущей всем его движениям. Затем начался разговор. Он рассказал историю Пети.
Перейдя границу, Петя явился «на пункт» и «объявил» себя. Его арестовали и посадили в тюрьму.
– В тюрьму? – в негодовании воскликнула Лида.
– А то куда же? – как будто удивился гость.
– Но за что?
– Ни за что. Для порядка – до суда. Как же вы полагаете, гражданка, если в ночь неизвестные люди станут переходить через границы – что с ними делать? В тюрьму – по закону.
Затем, рассказывал он, был суд над Петей. Обстоятельства были для Пети неблагоприятны. Он – по рождению – принадлежал к аристократии, жизнь вел эмигрантскую, за границей. Пришел из Китая, из-под власти японцев – мог быть и шпионом…
– Шпионом? – возмутилась Лида. – Что узнавать? Про советы всем и всё давно известно.
– Не перебивай, – попросила мать, – будем говорить только о Пете.
Петя перешел границу, к несчастью, там, где шла стройка укреплений. Могла ему грозить и смертная казнь.
– Но парень оказался счастливцем, – продолжал рассказчик, – послали его всего-то на каторжные работы.
– Петю! – зарыдала Лида.
– Постой, – отстранила ее мать, а сама спросила спокойно-спокойно: – Он и сейчас там?
– Нет, вышел. На воле. Подошла амнистия: двадцать лет Красной армии. Выпустили Петра.
– Был он болен?
– А как же! Говорил мне, не раз думал, что настал последний день.
Мать молча перекрестилась.
– Где же он сейчас?
– Родственников нашел, живет на Волге-реке. Учитель теперь он. В школе преподает английский язык.
Мама снова перекрестилась.
– Вечером ходит на курсы, сам учится, готовится поступить в Технологический, если пройдет конкурс.
– А какой он на вид? – спрашивала Лида. – Он помнит нас? Он любит нас?
Последними двумя вопросами гость пренебрег, на первый ответил:
– Худой очень, а так – ничего.
– Почему он так мало пишет в этом письме? – спросила Лида.
Гость поглядел на нее долгим, открыто насмешливым взглядом.
– Дорога дальняя, барышня! Опасно письма возить.
– Спасибо вам, спасибо, – еще раз поблагодарила мать.
– Еще одно дело. На словах просил передать, – начал гость. – Петр советует вам выбираться из Китая и ехать домой, на родину. Он так просил сказать: ни в чем он для вас не уверен, то есть легкой жизни никак нельзя обещать: и голод будет, и холод будет, и в тюрьму, хоть ненадолго, посадят. То есть безопасности для вас – никакой. Но, говорит, не намного и хуже, чем вы тут живете. И подальше бы надо вам быть от – японцев. Это – на будущее время. Так и велел передать. Советует, но чтоб окончательно решали вы сами.
– Нас здесь только две женщины, – начала мать.
– Он говорил, есть мальчик.
– Мальчика с нами нет. Нас двое. Для нас теперь вопрос, где жить, уже потерял свою остроту.
– Ваше дело, ваше дело, – сказал гость. – Я на тот случай, если поедете, обещал Петру вам помочь, как устроить для вас это дело поскорей и полегче.
Лида и мать переглянулись.
– Спасибо, – сказала мать, – но мы не поедем. Дочь моя скоро выходит замуж. Я останусь одна.
– Ваше дело, ваше дело. Так и передам.
– А вы когда его увидите?
– Это неизвестно. Не скоро.
– Скажите ему тогда, – заторопилась Лида, – что я выхожу замуж за того, кого еще при Пете полюбила, он вспомнит, кто это. А мальчика нашего взяла к себе та дама, что была пьяницей, только она сейчас живет у себя дома и перестала пить. Мальчику с ней хорошо. Вы запомните всё это? Не забудете?
– Не беспокойтесь, не забудем. Передам, как сказали.
– Вы Петин друг?
Он помолчал. – Очень большой дружбы у нас там нет. Случилось, жили в одном дворе. Он узнал, что я еду в Китай, попросил зайти. Искал я тут вас, вы квартиру переменили.
Собеседники, как та, так и другая сторона, избегали называть имена, города, адреса, избегали всякой фактической точности. Мать не спросила даже, каких родственников нашел Петя.
– Ну-с, а теперь вас попрошу, – встал гость – тут есть у вас для меня письмецо.
– Для вас?
– Да, к вам должны были занести. На китайском языке. На конверте – четыре иероглифа.
Письмо есть… но как-то странно, начала мать.
– Письмо за письмо, гражданка, – вдруг засмеялся отдохнувший гость. И мать, и Лида вдруг тоже улыбнулись. На минутку в воздухе промелькнуло дружелюбие. Улыбка и смех вдруг на мгновение напомнили им, что, вопреки всему, они – дети одного народа и говорят на одном языке.
Мать взяла письмо с подоконника:
– Это?
Он внимательно посмотрел на иероглифы.
– Это самое. Ну, спасибо.
– Вы знаете китайский? – удивилась Лида.
– А как же? – в свою очередь удивился гость. – В Китай же ехал, как же без языка?
И, еще раз поблагодарив, он ушел.
Глава одиннадцатая
В воскресенье, двадцатого августа, под вечер, Лида стояла в маленьком садике при доме, любуясь цветами. Еще ранней весной, до отъезда в Европу графиня, наняв садовника, подолгу работала с ним, приводя в порядок клумбы, дорожки, подстригая кусты, рассаживая Цветы. На истощенной почве Китая не так легко вырастить что-нибудь, но в этом году всё росло, всё цвело, распускалось, благоухало. Это был какой-то неслыханный год для растений. Китайцы же, хорошо знающие свою землю, климат, природу считали это приметой, предвещающей стихийное бедствие.
Лида любовалась никотианой. Раньше она знала только те небольшие ароматные цветы, которые назывались табачками. Никотиана, очевидно, была королевой малых табачков. Гигантские цветы, почти как цветы магнолии, раскрывались вечером и разливали тонкий аромат. Они были ослепительно белы, тяжелы, как из воска. Казалось, они светились в сумерках, и в лучах их света около каждого цветка вилось облачко его аромата.
Это было время тишины, покоя, отдыха. Без всяких мыслей, как в полусне, Лида стояла, любуясь цветами.
– Вода! вода! – вдруг раздались крики. Они поднялись сразу и со всех сторон.
Но Лида не обратила внимания на этот внезапный шум. Ей не хотелось отрываться от своего покоя. Она просто отмахнулась рукой, как от мухи, и осталась стоять в блаженном состоянии отдыха.