– Вода! Вода! – всё громче раздавались крики. В них слышалось большое волнение, испуг.
Вдруг Лида почувствовала, как что-то тепловатое и мягкое крадется по ступням ее ног. Она вздрогнула и в страхе посмотрела вниз. Это была вода. Она не лилась откуда-либо сверху, нет, она выступала из-под земли, из каждой ее поры, и подымалась всё выше.
Конечно, Лида слыхала об ожидавшемся наводнении. Китайцы говорили о нём с уверенностью. Повар объяснял ей даже, что и цветы в этом году были так прекрасны, потому что их питало обилие подземной воды. Но в тот миг Лида обо всем этом забыла и стояла в оцепенении, глядя на темную, страшную, грязную воду. Она не понимала, что происходит. В этом как будто простом, но таком необычайном зрелище было что-то ужасное. Ее ноги заливала не обычная вода, а какая-то липкая, густая, зловещая. Земли уже нигде не было видно. Лида по щиколотку стояла в воде.
Она побежала к крыльцу, и ее сандалии громко хлопали по воде. Став на ступеньку, Лида, как под гипнозом, растерянно смотрела на воду, которая, как бы догоняя, уже подымалась до ее ступеньки. Она поднялась на следующую, и вода снова догнала ее. Лида подымалась все выше. Откуда-то появилась собака, видимо, испуганная. Прижавшись к ногам Лиды, она глухо зарычала.
Лида вошла в дом. Она была одна. Ее мать ушла на ночное дежурство в больницу. В доме было темно и страшно. Он был полон каких-то необычайных, таинственных шуршаний, тихих писков, мелкой беготни – никогда прежде не слыханных звуков. Лида зажгла свет и вдруг вскрикнула в ужасе от того, что представилось ее глазам. Комната была полна живых существ, она кишела ими: мыши, ящерицы, сороконожки, тараканы – всё то, что живет с человеком, но прячется от него – всё это бегало, носилось зигзагами по потолку, по карнизам, взбиралось по стенам. На притолоке двери бордюром, как приклеенный узор, замерли молодые ящерицы. Их Лида смертельно боялась. Она вскрикнула и побежала к себе на чердак.
– Боже мой! Всё это жило здесь с нами!
Она открыла окно и выглянула вниз. Наводнение быстро делало свое дело. А ночь, как бы торопясь покрыть тьмою это несчастье, спускалась необыкновенно быстро. Повсюду страшно кричали люди. Наводнение всех захватило врасплох. Кто мог, выбирался из подвальных помещений, забирался на верхние этажи, или же на стены оград и крыши. Спасали детей, привязывая их к выступам балконов, повыше. Вода уже была глубока, подвалы, где живет беднота, были затоплены. Кричали люди, раздавались пронзительные свистки, звали на помощь полицию.
Лида дрожала от страха.
Она знала, что комната на чердаке – самое безопасное место. Но если вода подмоет основание дома и разрушит его? Что спасать? Какие вещи? Их было немного: сумочка с документами, икона, письма Джима, записки Пети и Димы. Она сложила всё это в чемоданчик. В голову же приходили самые неподходящие мысли.
– Напрасно мы с поваром так убирали дом. Опять всё будет грязно. Завтра должны въехать квартиранты. Куда же мы их поместим? Может быть, только в этой части города наводнение, а в других о нем и не знают.
Но загудели сирены – вестник несчастья.
– Что делать? Что же я должна сейчас начать делать? Почему я тут стою? Люди тонут. Помогать? Но кому и как?
Она кинулась вниз. Прихожая была затоплена. – Но откуда эта вода? – вслух спрашивала она. – Ведь я заперла дверь. Дверь была заперта.
В дверь стучали.
Она пошла прямо по воде и с трудом открыла дверь. За ней стоял повар с узлом своих вещей и чайником кипяченой воды. Внизу уже всё было затоплено. Повар был полон энергии.
– Надо подымать наверх все вещи.
– Стулья?
– Вот это, – повар показал на пианино. Но, конечно, нечего было и думать вдвоем поднять и унести пианино. Повар измерил ширину лестницы на чердак.
– Нет, – сказал он, вздыхая, – не пройдет. Жалко. – И он занялся спасением плававших стульев. А Лида всё еще кружилась около пианино. Отдохнув, она снова попыталась его сдвинуть, но напрасно. А вода всё поднималась, – Так и погибнет? – кого-то спрашивала Лида вслух. Но самой ей уже приходилось стоять на лестнице. Когда вода покрыла клавиши, Лида горько заплакала. Пианино погибло.
Затем погасло электричество. Тяжелая тьма окутала всё. Не было видно ни неба, ни звезд, ни луны. Воздух наполнился зловонными парами. Смрад поднимался снизу. Уже плавали спасательные лодки, но трудно было понять, как и кого спасают в этой общей суматохе и криках. Со стен, карнизов и крыш обрывались и падали люди. Где-то вдали, очевидно, тонул скот, и тяжкое мычание доносилось оттуда. Чьи-то кошки впрыгнули в комнату к Лиде и забились в угол. Пробежали куда-то мыши, но кошки не обратили на них внимания.
Всю ночь Лида просидела у окна. В ней росла тревога о матери, – Но там, в больнице, они не растеряются, – старалась она себя успокоить. Она думала о китайской части города, об этих глиняных хижинах на низком месте. Повар отправился туда, к своей семье. – Как? – думала Лида. – Каким путем? Но вот там – какое несчастье! Нет высоких домов, нет деревьев. Боже, Боже! Спаси всех, без Тебя все погибнут!
Первые лучи солнца озарили картину бедствия. Высокие дома, погруженные до второго этажа в воду, возвышались, как острова, в море.
Слышны были стоны, крики о помощи, плач.
Внизу плавали лодки, проплывали трупы людей и животных. Изобретательные китайцы, отрывая двери от домов и делая из них плоты, вывозили погибающих – за огромную плату – куда-то, «на высокие места». В лодках уже приходила помощь английского муниципалитета, но – увы – недостаточная для массы населения.
Лида спустилась посмотреть, что делается в доме внизу. Пианино уже почти не было видно, блестела только его черная крышка, а на ней копошились какие-то мелкие существа: насекомые, червяки, личинки. А вокруг пианино, в воде, стайками плавали маленькие рыбки.
С первыми лучами солнца стали подплывать к дому квартиранты, зная, что комнаты второго этажа не затоплены.
Первой прибыла мадам Климова, хоть она и не сняла помещения. Она считала вполне естественным селиться там, где ей было лучше. В маленькой лодочке китаец доставил ее прямо к ступеням лестницы наверх, которая отныне и сделалась гаванью для судов, прибывающих в дом.
Растрепанная, в промокшей одежде, мадам Климова, казалось, подняла уровень воды своими обильными, на этот раз вполне искренними слезами, выливавшимися «из несчастного, загнанного, запуганного, истерзанного женского сердца». Лодочник торопил ее с платой, стремясь скорее уплыть – день был единственным в столетие по неограниченным возможностям заработка, – а она все копошилась, – где же мои деньги? – и, найдя их, объявила, что у нее имеется всего лишь половина условленной платы. Обменявшись проклятиями, мадам Климова и лодочник расстались, взаимно выразив желание не встречаться более в этой жизни. Лида уже сбежала вниз на голоса и помогала гостье вылезти из воды.
– Лида! – рыдала мадам Климова. – Вы видите перед собой самую несчастную женщину в Китае. Погибли все мои вещи. Скорее – комнату мне, и посуше. Впрочем, я выберу сама.
Очутившись на сухом полу, мадам Климова несколько пришла в себя.
– Эту? Но, милая, где же матрас? Кровать без матраса – где это видано – скажите? И вот что, милая, принесите мне сюда еще мебели и всего. А то поналетят люди, знаю их, всё позаберут. Да! Где у вас полотенца, одеяла, простыни? Всё сюда несите! Главное, одеяла! – кричала она вслед Лиде. – Я уже сама из них смастерю матрас. И скорее. Мне надо прилечь. Я всю ночь провела без сна!
Через минуту она уже укоряла Лиду. – Что вы мне даете? Это полотенце? Какая бедность! Как же вы живете, милая? А это что за тряпка, вы ее мне даете?
Наконец, успокоилось сердце Лиды: мать прибыла на плоту из больницы. Они обнялись в радости, что обе живы, и сейчас же погрузились в заботы о других.
Лидина мать первая вспомнила, что нужно скорее перевезти Аллу.
– И генерала! – милостиво разрешила мадам Климова. Вернувшийся повар поехал за ними на своем плоту из двери.
– Захвати побольше вещей! – кричала вслед мадам Климова. – И достань где-нибудь побольше пищи!
– Продрогла, промокла, – жаловалась она хозяйкам. – Ну, скорее, чем будете меня угощать?
Угощать, действительно, было нечем. В городе не было электричества, не работал телефон, не было питьевой воды, не было настоящего сообщения между отдельными частями города, не было запасов пищи. Город стоял под угрозой эпидемий. Всплыли все нечистоты, плавали трупы. Передавали устно чье-то распоряжение, чтоб не пили сырой воды, и что населению откуда-то будут вскоре подвозить кипяченую воду. К счастью, в доме оказался полный чайник кипяченой воды, принесенный накануне поваром.
– Что ж ты стоишь, Лида? – воскликнула мадам Климова. – Дай мне чашечку горячего кофе.
– Кофе? – удивилась Лида. – У нас нет.
– Найдись. Выйди из положения. Достань! Сейчас ты скажешь: нет спирта, нет спиртовки. Да? Боже, в какие дебри ты меня завела!
Подъехали жильцы, снявшие комнаты, кое-кто из друзей, и, наконец, семья госпожи Климовой. Дом заселился вплотную. Все прибыли без вещей и без съестных припасов, но именно голос мадам Климовой покрывал всё – все жалобы, стоны и вздохи. Она каждому в отдельности описывала свои переживания, как будто бы никто другой не испытал наводнения, и она оказалась его единственной жертвой.
Мать Лиды занялась прежде всего Аллой. Ей отвели маленькую, но славную комнату, ей отдали всё постельное белье, какое имели. Лида принесла ей свою подушку. Аллу уложили, укрыли, и она лежала, как мертвая, без слов, без движения.
Обсудили положение. Распределили обязанности. На генерала было возложено общее командование. Он указывал, какие оторвать двери, как делать плоты. Повару дана была цинковая ванна, чтоб плавать на базар, когда где-нибудь откроется базар.
Два дня они не имели никакой помощи извне, и это были страшные дни – зловонные, жаркие, проведенные без еды и почти без воды. На третий день была, наконец, организована городским муниципалитетом помощь. Прежде всего привезли питьевую воду, и развозчики от дома к дому предлагали ее на все голоса, на всех языках.