Кейт опустила глаза.
– Я понимаю. Это… это бред. О’Рурк отхлебнул из чашки.
– Верно, – сказал он. – Такое впечатление может создаться, если только вы не принадлежите к церкви, которая в течение нескольких столетий занималась секретной перепиской как раз о такой злодейской семье, ведущей затворническую жизнь. О семье, которая появилась в Восточной Европе полтысячелетия тому назад.
Кейт резко подняла голову, отчего почувствовала острую боль. Сердце у нее заколотилось, но она не обратила на это внимания.
– Вы хотите сказать…
О’Рурк поставил чашку и предостерегающе поднял палец.
– Для обоснования теории данных пока недостаточно, – сказал он. – Если только… если только не увязать все с одним странным совпадением: со встречей с неким человеком, очень напоминающим постаревшего, непогребенного Влада Цепеша.
Кейт потеряла дар речи и только смотрела на него.
О’Рурк полез в карман пальто и извлек оттуда небольшой конверт с шестью цветными фотографиями. Фон был явно восточноевропейским: сумрачный промышленный город, средневековая улица, выстроившиеся вдоль обочины «дачии». Интуиция подсказала Кейт, что фотографии были сделаны в Румынии. Но ее внимание привлек человек на переднем плане – очень старый, на что однозначно указывала его поза, изгиб спины, иссохшее тело, угадывавшееся под просторной одеждой. Несмотря на то что черты его лица, достаточно отчетливо видимого между лацканами дорогого пальто и полями фетровой шляпы, как бы размылись под воздействием времени и болезней, они казались знакомыми: нет усов, но зато широкая верхняя губа, выпяченная челюсть, ввалившиеся, но все равно слегка навыкате глаза.
– Кто это? – шепнула Кейт. О’Рурк сунул фотографии обратно в карман.
– Один господин, с которым я впервые приехал в Румынию года два назад. Его имя вы, вероятно, слышали.
Прямо у них за спиной какая-то пара громко заспорила по-немецки. Футах в трех от Кейт и священника стояли американцы, судя по небрежной одежде, и наблюдали за ними, явно с нетерпением ожидая, когда освободится столик.
О’Рурк встал и протянул Кейт руку.
– Пойдемте отсюда. Я знаю местечко поспокойнее.
На открытках Кейт, как и любой человек, уже видела это большое колесо. Но в действительности оно оказалось куда лучше. Они с О’Рурком были единственными пассажирами в гондоле, где свободно разместились бы человек двадцать. Пространство гондолы было заставлено накрытыми для гостей, но пустующими в данный момент столиками. Медленно вращаясь, колесо подняло их до высшей точки – на высоту примерно двухсот футов – и остановилось, пока внизу занимали места новые пассажиры.
– Прямо колесо Ферриса, – сказала Кейт.
– Piesenrad, – откликнулся священник, облокотившись на перила и глядя в открытое окно на осеннюю листву, горящую в последних лучах осеннего заката. – Что означает «гигантское колесо».
Как только он это сказал, облака погасли, небо стало сначала бледнеть, а потом – темнеть. Гондола медленно двигалась вниз, миновала посадочную площадку, и вскоре они снова оказались над верхушками деревьев.
По всему городу зажглись огни. Неожиданно осветились башни соборов. Возле Дуная Кейт узнала модернистские небоскребы городка ООН: Сьюзен Маккей Чандра однажды рассказывала ей, как волновалась, когда впервые участвовала в конференции в штаб-квартире ооновского комитета по инфекционным заболеваниям.
Кейт нахмурилась, на секунду закрыв глаза, потом посмотрела на О’Рурка.
– Ну хорошо, расскажите мне все-таки об этом человеке.
– Вернор Дикон Трент. Слыхали про такого?
– Конечно. Это миллиардер-отшельник, вроде Говарда Хьюза, который сделал состояние на… На чем? На электроприборах? Отелях? Еще он владеет большим художественным музеем его имени возле Биг-Сура. А разве он не умер в прошлом году?
О’Рурк покачал головой. Гондола устремилась вниз, и стали слышны звуки нескольких еще работающих аттракционов.
– Мистер Трент финансировал миссию, с которой приехал и я. В ее составе был один босс из ВОЗ, покойный Леонард Пэксли из Принстона, еще пара тяжеловесов. И приехали мы в Румынию сразу после революции. Подчеркиваю: сразу после. Труп Чаушеску еще не остыл. В общем, в Штаты я вернулся в феврале прошлого года, чтобы организовать по линии церкви кое-какую помощь для приютов, а до отъезда из Чикаго в мае того же года прочитал, что мистера Трента хватил удар и что он живет уединенно где-то в Калифорнии. Но когда я видел его в последний раз, он был еще в Румынии.
– Все верно, – сказала Кейт. – Время вмешалось в сражение за контроль над его империей. Он утратил дееспособность, но не умер.
Она поежилась от внезапно налетевшего прохладного ветерка.
О’Рурк прикрыл окно.
– Насколько я знаю, он еще жив. Но в тот раз, когда мы впервые приехали в Бухарест, я был поражен сходством мистера Вернора Дикона Трента со старинным портретом Влада Цепеша.
– Фамильное сходство, – заметила Кейт. Священник кивнул.
– Но то полотно, что мы видели сегодня, всего лишь копия… сделанная лет через сто после смерти Влада Цепеша. Этот портрет может оказаться неточным.
Кейт посмотрела на огни старого города. Снизу доносились крики и визг катавшихся на американских горках.
– Но если это все же фамильное сходство, то тогда должна быть связь с… чем-то.
Последние слова прозвучали неуклюже – Кейт это почувствовала и прикрыла глаза.
– В Румынии примерно двадцать четыре миллиона жителей, – тихо сказал О’Рурк. – А ее площадь составляет около сотни тысяч квадратных миль. Нам придется откуда-нибудь начинать, даже если все наши предположения ни черта не стоят.
Кейт открыла глаза.
– Мистер О’Рурк, а вам не надо говорить «аве Мария» или что-нибудь в этом роде, когда вы ругаетесь? Я имею в виду – каяться не надо?
Он потер щеку, но не улыбнулся.
– Я даю себе некоторые послабления… раз уж не могу отпустить грехи. – Он посмотрел на часы. – Седьмой час, миссис Нойман. Нам бы где-нибудь поужинать да лечь пораньше. По расписанию катер отходит в восемь, а австрийцы – народ точный.
Глава 22
Катер был аккуратненький, закрытый со всех сторон. В переднем салоне размещалось с полдюжины рядов по пять мест с каждой стороны прохода. Когда затарахтели двигатели и судно медленно отошло от причала, за широкими окнами открылась панорама обоих берегов Дуная. Старинный город очень быстро остался позади, и лишь охотничьи и рыбацкие хижины напоминали о присутствии человека, да и те вскоре пропали, и только лес тянулся вдоль берегов.
Кейт заглянула в расписание «Дунайского общества судоходства» и, увидев, что плавание до Будапешта займет пять часов, сказала О’Рурку:
– Может быть, нам надо было сразу полететь? Священник повернулся к ней. Он был одет в джинсы,
хлопчатобумажную рубашку и авиационную куртку из хорошо задубленной кожи.
– Сразу в Бухарест?
Кейт отрицательно качнула головой.
– Мне все кажется, что меня не пустят в страну. Но можно было полететь в Будапешт.
– Да, но цыгане все равно не будут с нами встречаться раньше сегодняшнего вечера. – О’Рурк окинул взглядом южный берег. Судно разогналось до тридцати пяти узлов и поднялось на передних крыльях. Шло оно удивительно ровно. – Так мы хоть рассмотрим здешние красоты.
Теплые солнечные лучи нагрели салон, Кейт почти задремала, а судно тем временем несло их к северо-востоку по излучине Дуная в районе Братиславы. Молодой женский голос объявил по громкоговорителю, что справа от них уже венгерский берег, а Чехословакия остается слева. Осень, казалось, уже вовсю хозяйничала в здешних прибрежных лесах, и многие деревья стояли без листьев. Когда они повернули к югу, небо начало заволакивать тучами, и падавший на Кейт солнечный свет сначала потускнел, а потом и вовсе пропал. В салон стали нагнетать теплый воздух, чтобы не пустить холод снаружи.
О’Рурк позаботился о том, чтобы в отеле им приготовили еду в дорогу, и теперь они открыли запечатанные коробочки и набросились на салат и ростбиф.
А Дунай уже описал петлю и тек на юг, углубляясь в венгерскую территорию.
Когда они перекусили, О’Рурк заметил:
– Эти места известны под названием Дунайский Поворот. Он имеет огромное значение еще со времен римлян… На этих берегах у них были собственные дома. Много веков здесь проходила граница империи.
Кейт посмотрела на поросшую лесом равнину и без труда представила северо-восточный берег пределом познанного мира. Холодный ветер кружил листья и бросал их на серую, подернутую зыбью поверхность реки.
– Смотрите, – сказал О’Рурк и показал направо. – Вышеград. Эту крепость построили венгерские короли в тринадцатом или четырнадцатом веке. Ее занял король Матиаш на исходе пятнадцатого столетия.
Повернув голову, Кейт увидела древние крепостные сооружения на холме и широкую стену, спускавшуюся к реке от башни, казавшейся еще более старой, чем крепость.
– Здесь сидел в заточении с 1462 по 1474 год наш общий друг Влад Дракула, – сказал священник. – Король Матиаш держал его под домашним арестом большую часть последних лет его жизни.
Кейт развернулась, чтобы осмотреть старинную стену и башню на уплывающем назад правом берегу. Она продолжала смотреть и после того, как укрепления пропали из виду, затем опять повернулась к своему спутнику.
– Так вы считаете, что я не совсем свихнулась, интересуясь семейством Дракулы? Скажите честно, мистер О’Рурк.
– Я не думаю, что вы окончательно сошли с ума, – ответил он. – Не совсем.
Кейт изобразила улыбку.
– Скажите мне одну вещь.
– Пожалуйста.
– Откуда вы столько всего знаете? Вы всегда были таким смышленым?
Священник поскреб короткую бородку и расхохотался. Кейт вдруг обнаружила, что ей приятно слышать этот простой, искренний смех.
– Эх, Кейт… если бы вы только знали… Он бросил взгляд в окно.
– Рос я в небольшом городке в центральном Иллинойсе, – сказал он наконец. – И некоторые из мои