О’Рурк придвинулся поближе.
– Вы забыли, вероятно, о том, что вам требуется время для траура.
Кейт резко откинулась назад, отвернувшись к иллюминатору будто для того, чтобы понаблюдать за взлетом, а потом посмотрела на священника.
– Нет… я чувствую… То есть я хочу сказать, что смерть Тома, Джули, Чандры сидит во мне как боль, причем более реальная, чем боль физическая… Но пока я не могу тратить на это время. Пока не могу.
Серые глаза О’Рурка внимательно разглядывали ее.
– А Джошуа?
Кейт поджала губы.
– А Джошуа жив.
Священник почти незаметно кивнул.
– Но если нам не удастся его найти?
В легкой улыбке Кейт не было ни теплоты, ни добродушия – только решимость.
– Мы найдем его. Клянусь могилами друзей, которых только что похоронила, клянусь Богом, в которого вы верите, что мы отыщем Джошуа. И привезем его обратно домой.
Кейт отвернулась и стала смотреть на уплывающие на запад равнины Колорадо, но еще долго чувствовала на себе неотступный взгляд О’Рурка.
Глава 21
Кейт еще ни разу не была в Вене, и сейчас, несмотря на некоторую усталость после полета и сумбурность впечатлений, город ей понравился: чудесная старинная архитектура, соседствующая с суперсовременными сооружениями, парками и садами, расположенными вдоль кольцевых дорог старого города; спокойный достаток, удобство, чистота и очевидная забота о красоте, культивируемая столетиями. У нее промелькнула мысль о том, что неплохо было бы приехать в Вену как-нибудь в другой раз, когда она будет вполне здорова.
Они прилетели вскоре после рассвета и на такси доехали до «Отель де Франс» у ворот Шоттентор, неподалеку от Рузвельт-плац и собора, который О’Рурк назвал «Вотивкирхе».
– Вы не впервые в Вене, – заметила Кейт, стараясь преодолеть головную боль и послеполетную заторможенность.
– Даже в таких благополучных городах, как Вена, есть приюты, – ответил О’Рурк. – Подождите, я зарегистрирую нас обоих.
Их номера находились на пятом этаже современной части отеля, расположенной за основным корпусом, построенным в позапрошлом веке. Кейт молча рассматривала серый ковер, серые стены, тиковую мебель и прочую обстановку в духе двадцать первого столетия.
О’Рурк отпустил рассыльного, сказав ему что-то по-немецки, и направился в свой номер, но Кейт остановила его у двери.
– Майк… то есть святой отец… подождите минутку.
Они стояли в узком коридоре. В огромных окнах, напоминающих оранжерейные, открывался вид на черепичные крыши и старые дворики.
– Мистер О’Рурк, – заговорила Кейт, стараясь вырваться из тисков усталости и печали, – я забыла рассчитаться с вами за билет и за… за все это. – Она слабым жестом обвела коридор.
Кейт знала, что священник одолжил деньги у процветающего друга детства. Первый раз за всю неделю он улыбнулся. На фоне черной бороды сверкнули белые зубы.
– Дейл – писатель, и ему некуда девать легкие заработки. Он был счастлив дать взаймы.
– Нет-нет, я все равно расплачусь с вами за… за все, – возразила она, слыша, насколько измученно звучит ее голос. Она нахмурилась. – Вы не говорили мне, когда мы все это обсуждали… что думает ваша епархия, ваш епископ – или кто там у вас начальник? – что они думают о цели вашей поездки?
О’Рурк продолжал улыбаться.
– Отпуск, – ответил он. – Шесть лет без отдыха. Все, начиная с его преосвященства и администратора ВОЗ, с которым я работал, и кончая моей домохозяйкой в Эванстоне, считают просто замечательным, что я наконец решил развеяться.
Кейт устало привалилась к косяку.
– А что будет с вашей репутацией, если вдруг станет известно, что вы разъезжаете по Европе с женщиной?
О’Рурк подбросил в воздух и поймал звякнувшие на лету ключи от номера. В поездку он отправился с единственной кожаной сумкой и теперь забросил ее на плечо с непринужденностью бывалого путешественника.
– Моя репутация подскочит до недосягаемой высоты, если меня вдруг увидит сейчас кто-нибудь из семинарских товарищей или преподавателей. Меня всегда считали слишком серьезным. А теперь поспите, а потом мы отправимся на поздний обед или ранний ужин – в зависимости от того, когда вы встанете. Договорились, миссис Нойман?
– Договорились, мистер О’Рурк.
Она посмотрела, как он, посвистывая, шагает по коридору, и успела отметить его легкую хромоту, прежде чем закрыла дверь и заперлась на замок.
Встреча с цыганами в Будапеште была назначена на воскресный вечер, и О’Рурк заказал билеты на катер с подводными крыльями по маршруту Вена – Бухарест на воскресенье, 6 октября, в восемь утра.
– Последний день навигации для катеров, – сообщил он, когда они прогуливались по Ратхаус-парку на следующее утро. – Зима скоро.
Кейт кивнула, но, откровенно говоря, не слишком поверила. День был теплый, не меньше двадцати градусов, а великолепие осенней листвы в парках и вдоль Рингштрассе лишь придавало всему совершенство. Состоянию души Кейт больше бы соответствовали холод и дождь.
– У нас есть целый день, – негромко произнес священник, как бы извиняясь за то, что вынужден прервать ее мысли. – Есть идеи? Но лучше всего, конечно, вам было бы сейчас отдохнуть.
– Нет, – твердо ответила Кейт. Ей стало тошно от одной мысли, что придется валяться в номере.
– Что ж, тогда можно сходить в художественно-исторический музей – там отличное собрание. А еще нынешний год – год памяти Моцарта.
– Вы, помнится, говорили, что в этом музее есть портрет настоящего Дракулы? – спросила Кейт. Она перечитала о правителях Трансильвании все, что смогла найти, после того как три месяца назад определила заболевание Джошуа.
– Да… кажется. Пойдемте, еще успеем на трамвай номер один.
Под портретом висела табличка: «VLAD IV, TZEPESCH: WOIWODE DER WALACHEI, GEST. 1477, DEUTSCH 16. JH». Ниже была табличка поменьше с надписью на немецком и английском: «Получено во временное пользование из музея Амбрас, Инсбрук».
Кейт вгляделась в лицо на портрете в натуральную величину. Она профессионально отметила большие, слегка навыкате глаза, возможно связанные с болезнью щитовидки, сильно развитую челюсть и выступающую губу, что обычно указывает на умственную отсталость или некоторые разновидности гипофизных и костных заболеваний. «Платиспондилолиз? Разновидность характерной аномалии, связанной с тимусной дисплазией и другими признаками ТКИД?»
– Жестокие глаза, верно? – спросил священник. Он стоял, заложив руки за спину и слегка покачиваясь на каблуках.
От неожиданности Кейт чуть не вздрогнула.
– Я об этом не думала, – призналась она и внимательно посмотрела на портрет, но уже без профессиональной предвзятости. – Нет, – сказала она наконец, – особой жестокости я не замечаю. Пожалуй… высокомерие. Но он же был князем.
– Да, воеводой Валахии, – согласился О’Рурк. – Самое ужасное во всех зверствах Влада Прокалывателя – это то, что для своего времени они были более или менее в порядке вещей. За счет этого князья оставались князьями.
Он повернулся и перехватил задумчивый взгляд Кейт.
– Так вы действительно думаете, что этот Бела Лугоши имеет отношение к происхождению болезни Джошуа?
Кейт попыталась изобразить улыбку.
– Глупо, да? Но ведь вам теперь знакомо клиническое описание иммуновосстановительного процесса, который поддерживает болезнь. Поглощение крови. Увеличение продолжительности жизни. Удивительная способность к самовосстановлению… почти аутотомирование.
– Что такое аутото?… что это?
– Аутотомирование – защитная реакция некоторых рептилий, например саламандр, когда они отбрасывают хвост, а потом он снова отрастает, – пояснила Кейт. Как только она начала мыслить медицинскими категориями, голова почти перестала болеть. Отступила и темная пелена печали. – Нам не очень-то много известно о регенеративных возможностях саламандр. Мы знаем лишь, что все это происходит на клеточном уровне и требует огромного количества энергии.
О’Рурк кивнул в сторону портрета:
– А что, может быть, в королевскую родословную Влада и затесалась какая-нибудь саламандра.
Кейт потерла лоб.
– Я понимаю, что это дико. – На мгновение она прикрыла глаза. В музее стоял гул шагов, кашля, немецкой речи, звучавшей так же резко, как кашель, случайного смеха, казавшегося таким же безумным, как и ее состояние.
– Давайте присядем, – предложил священник. Взяв Кейт за руку, он повел ее в закуток на втором этаже, где подавали кофе и пирожные. Он выбрал столик подальше от основного потока экскурсантов.
На какое-то время у Кейт все поплыло перед глазами, и лишь после того, как священник заставил ее сделать еще глоток крепкого венского кофе, окружающие предметы вновь обрели резкие очертания.
– Вы действительно верите, что легенды о Дракуле могут иметь какое-то отношение к… похищению Джошуа? – спросил он почти шепотом.
Кейт вздохнула.
– Я понимаю, что это выглядит нелепо… но если болезнь сохранялась в пределах семьи… если она требовала двойного рецессива для проявления, а ее носителям нужна была человеческая кровь, чтобы выжить… – Она замолчала, устремив взгляд вдоль коридора, в направлении зала, где висел портрет.
– Небольшая королевская семья, – продолжал О’Рурк, – которой необходимо соблюдение тайны из-за характера их заболевания и совершенных преступлений, обладает достаточными средствами и властью, чтобы устранять недругов и сохранять тайну… Достаточными даже для того, чтобы послать в Америку похитителей и убийц, которые выкрадывают ребенка… ребенка, усыновленного по ошибке.
Кейт опустила глаза.
– Я понимаю. Это… это бред.
О’Рурк отхлебнул из чашки.
– Верно, – сказал он. – Такое впечатление может создаться, если только вы не принадлежите к церкви, которая в течение нескольких столетий занималась секретной перепиской как раз о такой злодейской семье, ведущей затворническую жизнь. О семье, которая появилась в Восточной Европе полтысячелетия тому назад.
Кейт резко подняла голову, отчего почувствовала острую боль. Сердце у нее заколотилось, но она не обратила на это внимания.