Все ворота на территорию дворца были заперты и снабжены табличками с надписями на английском и французском: «ЗАКРЫТО».
– Еще не стемнело, – заметила Кейт. – Вампиры не появляются при свете.
Она опустила веки. Очень хотелось спать, настроение было унылое. Но ей тут же представился смеющийся Джошуа на одном из ежемесячных «дней рождения»; он восторженно сжимал и разжимал крошечные ручонки, а темные глаза сияли при свете свечей… Веки Кейт взметнулись вверх.
– Что теперь? – спросила она.
О’Рурк остановил мотоцикл.
– Полагаю, нам нужно подыскать укрытие для мотоцикла и для себя, – сказал он. – А тогда мы уже станем дожидаться, когда появятся вампиры.
– А если не появятся? Если это не то место?
– Тогда мы оказались в заднице.
Кейт похлопала его по руке.
– Два «дерьма», один «хрен», а теперь еще и «задница» в придачу. Вам пора сходить на исповедь, отец О’Рурк.
Священник стянул с головы кожаный шлем и взъерошил спутанные и слежавшиеся волосы.
– Согласен, – ухмыльнулся он. – А поскольку всех священников в Тырговиште замела секуритате, исповедь придется выслушать вам.
Кейт скорчила гримасу. Мотоцикл снова тронулся по тихим боковым улочкам. Они нашли одинокий сарай посреди чистого поля, примерно в миле от территории дворца. Судя по всему, им никто не пользовался уже несколько лет. Здесь хранились лишь останки трактора с металлическими колесами, но без двигателя, хотя сено на чердаке было сравнительно свежим. В полумиле от сарая, за полем, сквозь марево возобновившегося моросящего дождя, виднелись башни нефтехимического завода.
– Систематизация, – констатировал О’Рурк, оглядевшись по сторонам, прежде чем подогнать мотоцикл к сараю. – При Чаушеску крестьянский дом, наверное, срыли бульдозерами.
– Сено свежее, – заметила Кейт.
О’Рурк кивнул в сторону двух худосочных коров, выступающие под кожей ребра которых были видны даже на большом расстоянии.
– При таком химическом производстве молоко у них, вероятно, имеет чудесный ядовито-зеленый цвет.
– Интересная мысль, – сказала Кейт, заходя вслед за ним в сарай и прикрывая за собой, насколько это было возможно, перекошенные двери. Теперь ее дрожь стала заметной. Она ощущала жар и головокружение. О’Рурк положил ладонь ей на лоб.
– Бог ты мой, миссис Нойман… Да вы прямо горите!
Она посильнее прижала к себе сумку.
– У меня есть антибиотики, аспирин…
– Первым делом вам нужно согреться, – сказал он, забираясь на чердак по прогнившей деревянной лестнице. – Порядок! – крикнул он сверху.
Солома оказалась не слишком свежей, но, по крайней мере, довольно чистой. О’Рурк соорудил в ней гнездышко и застелил его одеялом из коляски мотоцикла.
– Снимайте что там у вас промокло, – скомандовал он, стаскивая с себя мокрое до нитки пальто.
Кейт недолго раздумывала. Сбросив пальто и шарф, она обнаружила, что дешевый свитер и полиэстровые брюки тоже промокли. Сняв их, она осталась в лифчике и белых трусиках, хотя и они были влажными. Кожа на руках и ногах у нее сплошь покрылась мурашками, она знала, что сквозь тонкую ткань лифчика рельефно проступают съежившиеся от холода соски. Рухнув в солому, Кейт обернулась половиной одеяла. Колючая шерсть пахла бензином.
– У меня в сумке есть сменная одежда, – проговорила она, лязгая зубами.
– А для меня там ничего не найдется? – поинтересовался О’Рурк. Он промок еще больше. Когда он выжимал свою черную рубашку, вода потекла тонкой струйкой. У него была очень белая кожа на груди и плечах, и Кейт заметила, что пальцы у него трясутся от холода. Его черные брюки тоже сильно намокли, но он никак не мог решиться расстегнуть их.
– Закройте глаза, – попросил он.
– Не глупите, – резко бросила Кейт, изо всех сил стараясь не стучать зубами. – Не забывайте, что я врач. Вы что, хотите услышать лекцию о переохлаждении?
– Нет. – О’Рурк наконец снял брюки и стал развешивать мокрую одежду на деревянной перекладине, куда через грязное чердачное окошко падал слабый солнечный свет.
«Он не носит белья!» – была первая мысль Кейт. И только после этого она заметила пластиковый протез, начинающийся прямо от левого колена, и поняла, что его просьба была вызвана не просто деликатностью.
Она подняла взгляд от протеза и рассмотрела фигуру священника. Отец Майкл О’Рурк не отличался худощавостью Лучана, мышцы его не выступали столь же рельефно, но, когда он повернулся, Кейт поймала себя на том, что ее восхищение узкими бедрами священника носит далеко не медицинский характер. Она перевела взгляд ниже, к лобку и увидела скукожившиеся от холода член и мошонку святого отца.
Кейт отвернулась и стала рыться в сумке в поисках одежды.
– Не стоит мочить сухую одежду, – сказал О’Рурк, опускаясь на импровизированную постель рядом с ней. Ширина одеяла позволяла укрыться и ему. – Сначала отогрейтесь, а потом оденетесь.
Имей Кейт дело с другим мужчиной и при других обстоятельствах, у нее не возникло бы сомнений по поводу мотивов его поведения. Но сейчас, с Майклом О’Рурком, она не испытывала подобной уверенности.
– Тогда только свитер, – сказала она, вытаскивая из сумки хлопчатобумажный свитер военно-морского образца.
Натянув свитер на шею, Кейт расстегнула застежку мокрого бюстгальтера и постаралась как можно незаметнее сбросить его, прежде чем просунуть руки в рукава. От ее внимания не ускользнуло то, что в ходе этих маневров ее груди заметно выпятились.
– Остались только джинсы и юбка, которые здесь неуместны, – прошептала она, поплотнее закутываясь в одеяло. – Опять придется нацепить эту проклятую синтетику, что купил Лучан, если мы снова будем выбираться на улицу.
Кейт вытащила из сумки сухие трусики и втянула их под одеяло. Как бы проделать это незаметнее? Отбросив ненужную щепетильность, она изогнулась под одеялом, стянула мокрые трусики и надела сухие.
О’Рурк скрестил обнаженные руки. Кейт видела, что он тоже пытается сдержать дрожь, но безуспешно. Она подумала, что, пожалуй, к ознобу тут примешивается нервозность. Они лежали лицом к лицу в небольшом углублении в соломе и походили на двух скорчившихся индейцев.
– Сюда, – прошептала Кейт и вжалась в солому, потянув на себя одеяло таким образом, что О’Рурку не оставалось ничего другого, кроме как придвинуться к ней. Некоторое время они неловко возились, распределяя одеяло между собой, после чего лежали рядом, почти не соприкасаясь, но согревая друг друга теплом тел. Кейт попыталась придумать какую-нибудь шутку, чтобы разрядить возникшее между ними напряжение, но решила промолчать. О’Рурк смотрел на нее почти совсем прозрачными серыми глазами, и она никак не могла понять, кроется ли в этом взгляде невысказанный вопрос.
– Повернись, – шепнула она.
Когда они оба свернулись калачиком, места под одеялом уже вполне хватало. Кейт без колебаний прильнула к нему сзади, почувствовав, как ее груди сжимаются под тонким свитером, а бедра касаются его бедер, еще влажных от дождя. Она положила ладони на его холодные плечи и скользнула вниз по его рукам, ощутив, как напряжены подрагивающие мышцы. Кейт поняла, что он мокнул и замерзал большую часть поездки до Тырговиште, и, прижавшись еще плотнее, просунула под него перевязанную левую руку, а правую положила ему на грудь.
– Я думаю, что не… – заговорил О’Рурк.
– Тс-с-с. – Кейт переплелась с ним ногами. – Все хорошо. Мы просто согреемся и немного отдохнем до темноты.
По его вздоху она поняла: он хотел что-то сказать, но промолчал. Мгновение спустя она почувствовала, что он расслабился, – напряжение постепенно уходило.
Кейт ощутила тепло и влажность между бедер, нараставшую тяжесть в грудях, что у нее всегда служило признаком возбуждения, но одновременно с этим ее, пожалуй, впервые после пожара, охватило великое спокойствие. Придвинув лицо поближе к его затылку, где слегка завивались неостриженные волосы, она почувствовала легкое щекотание и вдохнула чистый мужской запах. О’Рурк перестал дрожать.
Кейт сознавала, что ее соски отделены от его тела лишь тонким свитером. Она бедрами ощущала тепло его ягодиц, а округлостью живота – твердый изгиб его спины, но она не позволила вызванному столь тесной близостью возбуждению взять над собою верх, и оно приятным фоном отошло на задний план. Кейт погрузилась в тепло и заснула.
Было уже темно, когда Кейт проснулась, и на какое-то мгновение она запаниковала, испугавшись, что они проспали и пропустили Церемонию. Но потом разглядела в запыленных стеклах сумеречный свет: солнце только что скрылось и до полуночи оставалось несколько часов.
О’Рурк еще спал – Кейт не испытала ни малейшего замешательства ни по поводу своего местонахождения, ни из-за такого соседства. О’Рурк во сне повернулся и теперь лежал к ней лицом. Забинтованной рукой она по-прежнему обнимала его, однако он придвинулся поближе под одеялом, и его сложенные вместе ладони лежали в теплой впадине между ее грудей. У нее и мысли не возникло, что он притворяется: О’Рурк сладко посапывал, а его приоткрытый рот создавал впечатление абсолютной беззащитности.
Кейт разглядывала лицо священника в угасающем свете дня: полные мягкие губы, длинные ресницы – можно себе представить, до чего хорошеньким мальчиком он был, – а в бороде попадались рыжеватые пряди и преждевременная седина. По его безмятежному сейчас лицу она поняла, сколько скрытого напряжения таилось за его обычно открытым и дружелюбным выражением, будто Майкл О’Рурк постоянно носил тяжкий груз, от которого освобождался лишь во сне.
Кейт опустила взгляд, и в том месте, где одеяло немного разошлось, увидела изгиб его длинного обнаженного бедра. Недолго думая, поскольку размышления могли поколебать ее в принятом решении, она придвинулась поближе и прикоснулась губами к щеке О’Рурка, а потом, когда он открыл глаза и от неожиданности сжал губы, нежно, но неумолимо поцеловала его. Он не отстранился. Кейт на мгновение остановилась, чтобы заглянуть ему в глаза и увидеть там нечто более важное, чем просто удивление, затем снова приблизилась к его лицу, чтобы снова поцеловать. На этот раз ее губы разжались ненамного раньше, чем его. Забинтованной левой рукой она привлекла О’Рурка к себе, продолжая ощущать между грудей его все также сложенные ладони. В их судорожном поцелуе было нечто бесконечно более сложное, чем только взаимное влечение и возбуждение: это было медленное и одновременное открытие чувства, совпадение ощущений столь же реальное, как биение их сердец.