Когда небо начало еле заметно светлеть, пир сам собой угас, и люди разошлись. Дед удалился вместе с хозяйкой. Старший и Нельрун остались в опустевшем длинном зале у очага.
— Ты маг? — жадно, торопливо начал Старший, забыв обо всяком вежестве. Он дрожал от нетерпения и желания узнать все, что только можно. — У тебя светятся глаза, и ты говоришь мыслями!
Нельрун покачал головой.
— Нет, я бард. У нас нет магов. — Нельрун протянул руки к огню, глядя в пламя неподвижным взглядом. Старший заметил, что он старается сидеть так, чтобы к Старшему была обращена необожженная половина его лица. — Сдается мне, это ты маг, как и твой дед.
Старший смутился.
— Я еще плохой маг.
Нельрун улыбнулся живой половиной лица.
— Прости за вопрос, но как это с тобой случилось? — осторожно спросил Старший.
Нельрун понял.
— Дракон. Я струсил, и песня не удалась, — ответил он.
Старший внутренне поежился. Драконы Провала не жгли огнем, но это были самые жуткие из старших тварей, которых Провал порой выблевывал в мир.
— Вы творите магию песней?
Нельрун пожал плечами.
— Если ты называешь магией то же, что и я, то да.
— Но это же долго.
— Не спорю. Зато мощно.
Старший засмеялся. Потом снова посерьезнел. — Как у тебя глаз уцелел — понять не могу.
— Он не уцелел, — просто ответил Нельрун. — Королевский дар. Король глаз мне вернул, хотя красавцем я уже не буду никогда.
— Королевский дар?
Нельрун медленно повернул голову к Старшему.
— А что?
— Что такое королевский дар?
Нельрун ответил не сразу, словно не мог понять — как же не знать, что такое дар?
— Ну, дар! Королевский дар!
Старший покачал головой.
— Не знаю. Расскажи.
Нельрун так удивился, что повернулся лицом к Старшему. Огонь плясал на его обожженной щеке, глянцевой и страшной.
— Истинный король обладает королевским даром. Это сродни чуду, потому, что его никак иначе нельзя объяснить. Этот дар передается от прежнего короля к новому — от отца к сыну или преемнику, ибо нет короля без королевского дара. Вот. Разве у вас не так?
— Нет, наши короли проходят королевское испытание. И лишь тогда король считается королем.
— У вас что, король не наследует отцу?
— Наследует, но он все равно должен пройти испытание. Так заведено. — При мысли об испытании у Старшего кольнуло в сердце. Отец умрет через семь лет. А он еще ничего не сделал, чтобы понять, почему он должен умереть и что его убьет... Когда же придет письмо от брата, он должен написать, сколько камней в королевском узоре...
Нельрун покачал головой.
— Надо же, как все странно.
Воцарилось молчание. Трещал потухающий в очаге огонь. Старший тряхнул головой, отгоняя дурные мысли.
— Расскажи мне о песне.
Нельрун снова отвернулся.
— Хорошо. Но было бы справедливо, если бы ты мне тоже ответил на несколько вопросов. Если, конечно, не сочтешь, что это будет во вред Холмам.
— Думаю, и ты не обо всем расскажешь мне.
— Да я и не знаю всего. Я просто бард, и не из лучших..., — он сунул в огонь щепку и смотрел, как она загорается и обугливается. — Тонкая, не удержит огня... Ну, слушай. Я младший сын в семье. У меня еще трое старших братьев и две сестры.
Старший покачал головой. Он знал, что у Дневных много детей, но чтобы так много, он и помыслить не мог!
— Из родительского имущества мне в лучшем случае собака бы досталась, — усмехнулся он. — Или кот. В общем, кормиться из милости от родных мне не хотелось. Я мог бы и не стать бардом. Я ведь даже прослужил лет пять на восточной окраине. Я был на хорошем счету, меня уже и десятником поставили, со временем я бы стал командиром заставы, а потом получил бы от короля надел на окраине, завел бы семью... Но тут наш бард обнаружил, что у меня есть способности и начал меня уговаривать учиться. Барды всегда нужны, а уж на окраине тем более. И вот тут пришлось мне помучиться с выбором. Воинская моя карьера налаживалась, а на барда пришлось бы обучаться с нуля. Зато я получил бы такие знания, каких иначе нигде не получишь. Повидал бы столицу Восточной четверти, Вирайну — там школа бардов. А потом и в королевскую столицу мог бы попасть, в Коллегию. Даже если бы я и не стал бардом — а я был уверен, что стану непременно — точно научился бы многому. Тогда мне и на окраине стражу нести было бы куда легче, и продвинулся бы я быстрее. А то стал бы пограничным бардом, а уйдя на покой сделался бы наставником бардов. Словом, сплошная выгода. — Он улыбнулся. — Будь я старшим сыном, может, и не согласился бы. Но я младший, мне и терять-то нечего.
Он снова замолчал. Огонь потухал, небо в дымовом отверстии наверху начинало светлеть.
— Я учился в школе в Вирайне. У меня был за плечами боевой опыт, так что о тварях я знал не из книжек. Когда же на второй год началось обучение стихосложению, я было подумал, что тут все и кончится. — Он с какой-то смущенной улыбкой посмотрел на Старшего и сказал чуть тише, чем прежде: — Убоялся я великих тайн стихосложения. Ну, никогда я этого не умел и думал, что это все идет не от головы, а от сердца. А какое «от сердца» у окраинного стража? Я ж не восторженный юноша, который плачет от умиления, взирая на лепестки вишни, — с легкой насмешкой проговорил он. — Да и стихов отродясь не читал и терпеть не мог. Как бы то ни было, помогли мне мое упорство да нежелание опозориться перед нашим бардом, который все же что-то увидел во мне. А еще помог наш наставник, который уроки наши превратил в игру. Мы собирали слова, как мозаику.
Старший вздрогнул, снова вспомнив об испытании и королевском узоре.
— Мы перемешивали их, а потом пытались найти смысл в полученной мешанине, играли со смыслами и образами, — он прищурился, и на живой половине его лица нарисовалась такая нежность, что Старший затаил дыхание. — Вот так я и научился складывать слова и стал рифмачом, но не поэтом и не бардом. Но меня оставили учиться дальше..., — он повернулся к Старшему всем своим полулицом. Или недолицом? — Меня учили основам музыки, и мое любопытство помогало мне. У меня всегда так было — сначала все идет с трудом. С кровью, тяжко до слез, а потом вдруг настигает какое-то откровение, в душе начинает звенеть радость и восторг, и все получается само собой. Я до сих пор не понимаю, как это произошло, но однажды я сложил свою первую песню, и была это песня Радости. Так я и стал бардом. В королевскую столицу я так и не попал, — усмехнулся он. — Мог бы, да не стал, мне скорее хотелось попробовать себя на окраине, и я вернулся на свою заставу... — А потом, — каким-то неприятным будничным голосом сказал он, — нобиль Ранфирен прислал просить помощи барда. В его землях драконы всегда были, а на сей раз его люди, видно, прозевали кладку, вовремя ее не уничтожили, и твари расплодились. Мало того, дракониха еще свой выводок не разогнала жить самостоятельно, а в таком случае имеешь дело с пятком-другим уже крупных тварюг и разъяренной мамашей...
Нельрун снова повернулся к Старшему всем своим страшным лицом.
— Меня учили облекать силу в слова и песню... Надо сосредоточиться. Нельзя трусить, нельзя отвлекаться. Нельзя смотреть в глаза дракону, — он заговорил сбивчиво, быстро, задыхаясь. — Песня, она медленная... Если бы я умел, как вы, как твой дед... Но если бы у меня все вышло, я бы уложил эту дракониху, да, я бы мог... Но я испугался. Я думал о том, как много мне теперь дано, со всем с этим всем только жить да жить, и я дрогнул... Словом, я совершил ошибку, которую бард совершает раз в жизни.
Старший взял его за руку. Нельрун словно очнулся. Он дрожал.
— Да, что-то я... сдавать начал... Я все же сумел отвлечь дракониху. Хотя бы на некоторое время, но у нее же есть такой... шепот..., — он помотал головой. — Не хочу вспоминать, не хочу! Я не должен был слушать. Я поддался и попал под ее чары. Но пока она занималась мной, ребята Ранфирена ее прикончили... мы, можно сказать, убили друг друга, — он усмехнулся. — Тварь дохнула пламенем мне в лицо. Я умирал. Барды меня вылечить не смогли, разве что не дали умереть, пока Ранфирен вез меня в столицу. Он просил короля явить дар, я остался жив, и глаз у меня видит. Но большего и король сделать не смог.
Вот я и решил уехать куда подальше от людных мест, чтоб уродство мое поменьше народу видело. И чтоб о моем позоре рассказывать не многим приходилось — я же не могу врать, я бард. Про женитьбу уже не думаю. Заработка мне на жизнь хватает с лихвой, авось, твари мне не руки-ноги отожрут, а сразу голову, и доживать в ничтожестве не придется. Вот и все. Еще хочешь о чем-нибудь спросить?
— Кто такие выродки?
— А что ты о них знаешь?
— Ничего, — честно ответил Старший. — Просто когда мы с братом были совсем маленькими, в холмы пришли не очень хорошие Дневные, — осторожно сказал он. — Они хотели похитить кого-нибудь из нашего народа, и это как-то было связано с выродками. Честно говоря, я подслушал, — потупился Старший. — Меня в эти дела, конечно же, не посвящали. — О том, как кончили эти Дневные, он говорить не стал.
Нельрун тихо выругался.
— Это все слухари клятые.
— Кто?
— Да Сайрим со своей шайкой. Они говорят, что слышат шепот богов. Это они пугают выродками.
Старший уставился на Нельруна.
— Как такое может быть, ведь боги спят?
— Вот и я так же думаю, — медленно проговорил Нельрун.
Шепот. Это слово — шепот — заставило Старшего вздрогнуть. Это бездна шепчет, но не боги! Боги же благи! Он посмотрел в глаза Нельруну — тот не отвел взгляда.
«Что ты скажешь о богах?»
Он уже позабыл о выродках. Боги были важнее.
Мысли Нельруна вспыхивали картинками перед внутренним взором Старшего.
Дерево среди пустоты, переплетенные корни. Дом на холме, окруженный стеной и бескрайней водой. Девять братьев и сестер, и десятый брат, похожий на черную тень. Женщина в вихре белых лепестков, с белыми крыльями и полным красных яблок подолом. Другая, в серебряной чешуе и с бездонными синими глазами. Синекрылый мужчина, смеющийся, раскинувший руки в небесах. Зеленоглазый юноша с волосами цвета солнца и венком на голове, шагающий по травам, не приминая их. И другие образы и лица, смутные, странные — только эти четверо были четкими. У Старшего зашевелились волосы на голове, когда он узнал ожившие рисунки из старой книги детских сказок.