– Я вам обещаю его всесторонне обдумать, – откликнулся он. – Многое здесь зависит больше от моего брата, чем от меня самого.
– Тогда у меня есть надежда, – обрадовалась она. – Потому что ваш брат, по-моему, очень разумный молодой человек.
– Значит, мне самому в этом качестве вы отказываете? – с улыбкой спросил ее Эдвард.
– Совершенно напротив, – ответила девушка. – Просто оно иногда у вас уступает гордости и жажде мести.
– Возможно, теперь вы заметили, что я уже не столь горд и мстителен, как в тот день, когда мы впервые столкнулись с вашим отцом, мистрис Пейшонс. А если тогда я и выказал эти чувства, то не стоит ведь сбрасывать со счетов: все же меня воспитали в Арнвуде.
– Да, это так, мастер Армитидж, – смутилась она. – И какое имею я право вас осуждать, если Круглоголовые обошлись столь жестоко с семьей вашего покровителя, а вы после этого нашли в себе благородство и смелость спасти дочь одного из них! Простите меня, пожалуйста, и до свидания.
Эдвард, ответив ей крайне галантным поклоном, начал прощаться с мистером Хидерстоуном, который, уже готовый тронуться в путь, лишь дожидался, когда он завершит разговор с его дочерью, затем пожелал счастливого путешествия Кларе, и вся кавалькада уехала. Братья и сестры глядели им вслед до тех пор, пока они не скрылись из виду.
Когда Элис и Эдит пошли домой, Эдвард увел Хамфри в сад и рассказал ему там о предложении мистера Хидерстоуна.
– По-моему, тут и раздумывать нечего, – ответил ему младший брат. – Немедленно отвечай согласием. В этой должности ты не несешь никаких обязательств перед парламентскими, а преимуществ получишь множество. И хранитель настолько обязан тебе, что ты вправе рассчитывать на любую любезность с его стороны. Если ты после этого предпочтешь здесь остаться, то совершишь ужасную глупость. Тебе предлагают возможность быть в курсе всего, что творится в мире. По-моему, это гораздо лучше, чем, сидя в лесу, питаться домыслами и слухами. Тем более Пабло мне с каждым днем помогает все больше и лучше, и мы без тебя вполне справимся. Нет, Эдвард, подобного шанса терять нельзя. Такое раз в жизни бывает. Да и хранитель, как ты мне сам говорил, теперь совершенно не одобряет действий правительства. И тебя к тому же заверил, что полностью может и будет тебе доверять. Учти: он ведь станет не только тебе, но и нам защитником. А вот ждать твоего решения слишком долго у него, может, возможности нет, раз ему секретарь понадобился. Так что уж не затягивай ты с ответом.
– Вероятно, ты прав, – принял все его доводы Эдвард. – Но я привык бродить по лесу и охотиться, а тут каждый мой шаг контролировать будут. И работа секретаря вряд ли такая уж интересная. Сиди целый день за столом, читай да пиши. Не кажется ли тебе, что перо – плохая замена моему старому доброму ружью?
– Это смотря с какой стороны, – отозвался Хамфри. – Иногда перо может быть опаснее ружья. Но, как я понимаю, жизнь-то тебе предстоит не такая уж нудная. Он же тебе сказал, что ты будешь все время ездить с его поручениями. Лондон увидишь и, вероятно, много еще других городов. Разве это не здорово? Неужели тебе не хочется быть готовым занять, когда придет время, то место, которое должен по праву рождения? А я, Эдвард, верю, что это случится. И с чего, интересно, ты взял, что если станешь секретарем, то должен охотой пожертвовать? Кто мешает тебе ходить в свободное время в лес вместе с Освальдом? Только сейчас ты вынужден осторожничать, а так станешь охотиться, ни от кого не скрываясь, и никакой негодяй вроде Корбулда тебе ничего не сделает. Словом, оставь сомнения, дорогой мой брат. И о сестрах тоже подумай. Не век ведь им жить в лесу. И именно от тебя зависит, смогут ли они постепенно избавиться от своего ложного положения.
– Что ж, Хамфри, – выдохнул Эдвард. – Я принимаю его предложение. Ну а пойдет что не так, возвращусь обратно.
– Вот именно, – ободряюще хлопнул его по плечу Хамфри. – Ты вскоре сам поймешь, сколь правильное решение принял. И какая же милая девушка Пейшонс Хидерстоун. Ни у кого еще не встречал столь прелестной улыбки!
– Ой, братец, уж не влюбился ли, часом, ты в дочку хранителя? – с наигранной беззаботностью отреагировал на его заявление старший брат.
– Вот уж совершенно нет, – отверг его домыслы Хамфри. – Я просто-напросто покорен ее обаянием, благородством и добротой. Кстати, Элис и Эдит от нее тоже в полном восторге. Она обещала скоро снова их навестить, привезти из их сада какие-то красивые цветы и что-то еще в том же роде. Здорово, что у наших сестер наконец появилась такая компания. Но я на твою мистрис Хидерстоун совершенно не претендую. А влюбился я, если уж хочешь знать, в нашу Клару.
– Неплохой выбор, Хамфри, – развеселился Эдвард. – Только не кажется ли тебе, что высоковато мы метим для внуков егеря? Но, как говорил незабвенный наш Якоб, каждому псу – свой час для охоты. Сейчас у Кромвеля и Парламента праздник, а после, глядь – и на троне окажется Карл Второй. И это, возможно, произойдет даже раньше, чем ты, дорогой мой брат, сподобишься изловить хоть одну лесную лошадку.
– Если это действительно так случится, я только обрадуюсь, – отвечал ему Хамфри. – А насчет твоего табуна… – Он выдержал паузу. – Вспомни, как ты потешался над моим планом корову поймать. Может, я тебя и второй раз удивлю. Ну а теперь пойду-ка я помогу Элис. Я вижу, она доить собирается, а коровы сегодня какие-то беспокойные.
Хамфри ушел, а Эдварду, прежде чем возвращаться в дом, захотелось, бродя в одиночестве, еще раз осмыслить события уходящего дня. Он был намерен подумать о многом, но в каждую его мысль неизбежно вторгался образ прелестной Пейшонс Хидерстоун. Она и была для него самой радостной стороной предложения, которое он получил от ее отца. «Я буду жить с ней под одной крышей и постоянно с ней видеться, – все ликовало в душе у юноши. – И она ведь сама просила меня согласиться. Конечно же, я соглашусь, и согласился бы ради одного этого даже на куда худшее предложение! Как же мы часто спешим со своими суждениями. Когда я впервые увидел ее отца, он показался мне столь отвратительным, что мне едва удалось сдержать ярость. А вот чем больше его узнаю, тем сильнее он нравится мне. Точнее, растет к нему мое уважение и доверие. По его словам получается, что король был сам виноват. Он отнимал у людей права, вот против него и выступили. Вероятно, это сначала было законно. В Арнвуде, впрочем, так не считали, но, допустим, хранитель прав. Когда одни у других отбирают что-нибудь силой, то возвращать это тоже приходится силой. Однако ведь не убийством короля! – вспыхнул Эдвард. – Такого права я никогда не признаю. Хранитель тоже не признает его. Убийц короля он назвал преступниками, и они ему омерзительны так же, как мне. Выходит, наши с ним взгляды во многом схожи. И то, что произошло с королем, он мне замечательно объяснил.
Одна сторона сохраняла преданность Карлу, хотя, наверное, не во всем была с ним согласна, а другая поставила цель помешать его абсолютной власти. Король упрямо стоял на своем, а противники не сдавались. Обе стороны взяли в руки оружие. Вспыхнул огонь войны, и ни те, ни другие уже не внимали голосу разума. Победа досталась противникам короля, но вместо того, чтобы этим и ограничиться, они вдруг забыли о справедливости и законе, за которые вроде бы и сражались, и начали подло мстить побежденным. Если уж им был так неугоден король, почему бы просто не выслать его из страны? Нет, им потребовалось пленить его и убить. Эта жестокость была совершенно несоразмерна с его виной, и объяснить ее можно лишь злобой и завистью. Поистине дьявольский акт, навсегда запятнавший нашу историю!»
Так размышлял Эдвард Беверли, кружа возле дома, пока голос Пабло его не отвлек призывом на ужин.
Глава XVIII
– Эдвард, пожалуйста, отругай Пабло, – с очень серьезным видом проговорила Эдит. – Он отвратительно обращается с моим бедным котиком. Скажи ему, что он плохой мальчик.
Пабло, стоявший рядом, расхохотался.
– Вот видишь, он только смеется! – с негодованием воскликнула она. – Запихни его снова в яму и пусть там сидит, пока не попросит прощения!
– Пабло сейчас просить прощения, мисси Эдит, но кот меня укусить, – объяснил ситуацию он.
– Подумаешь, киска его укусила! – продолжала кипеть от негодования девочка. – Не очень-то было тебе и больно. Я же тебе сегодня рассказывала из Библии, что нам нужно прощать, если кто-то к нам плохо отнесся.
– Да, мисси Эдит, ты мне все это говорить, и я так и делать, – с полной уверенностью в собственной правоте заявил обвиняемый. – Я простить кота за кусать, но за это его пнуть.
– Вот, Эдвард, теперь ты сам видишь, – всплеснула руками Эдит. – Объясни же ему, что это совсем не прощение. Тебе надо было, Пабло, просто его простить, без пинков.
– Мисси Эдит, кот меня кусать. Кот делать мне больно. Я рассердился. И я его пнуть. Но я помню, что ты говорить. Я простить кота всем своим сердцем.
– По-моему, Эдит, теперь тебе следует простить Пабло, – с трудом сдерживая улыбку, вмешался Эдвард. – Ты ему этим подашь хороший пример.
– Пожалуй, я так и сделаю, – согласилась сестра, хотя еще и была сердита. – Но если ты, Пабло, еще хоть раз обидишь моего котика, то правда окажешься в яме. Запомни это как следует.
– Да, мисси Эдит, – покивал тот. – Я сам пойду сидеть яма. А после ты плакать и просить мастер Эдвард и мастер Хамфри меня обратно тащить. Когда ты меня отправишь в яма, ты нехорошая христианин, потому что меня не простить. А когда просить вытащить, ты снова хорошая христианин, потому что простить.
Не в силах более сохранять серьезность, Эдвард спешно покинул их, вы же, мои дорогие читатели, можете заключить из этого разговора, что братья и сестры Беверли старательно приобщали Пабло к христианству. И если миссионерство Эдит, при всех несомненных ее усилиях, было уж слишком наивным и прямолинейным, то Элис, Хамфри и Эдвард действовали гораздо успешнее, и сердце Пабло мало-помалу открывалось навстречу истинам, о коих он прежде вообще не имел представления.