Идеальный план!
Мы подходим к нашему дому, но Даша тянет меня к углу здания.
– Что там, малыш? – притворяюсь, будто не понимаю, что она тащит меня в магазин.
Бабушка с дедушкой приучили их ходить домой только через продуктовый, покупая необходимое для ужина и, конечно же, вкусняшки для любимых малышек. А о том, что мама запрещает портить их красивые новенькие зубки, мои родители очень быстро забывают под гнетом маленьких манипуляторш.
– Там, – дочь тычет пальчиком на угол дома, но я стараюсь выдержать этот небольшой бунт.
Но до Марии Глебовны доходит план сестры, и вот они уже вдвоем меня тянут к магазину.
– Боже мой! Когда вы успели стать такими сильными? – спрашиваю я у этих упрямиц.
Настойчивостью и скверным характером они обе явно пошли в отца. Потому что я не помню, чтобы мама жаловалась на меня в детстве.
– Солнышки мои, я не пойду с вами в магазин и не буду покупать вам сладкое.
Но солнышек желание матери, видимо, совсем не волнует. Даже не колышет. И они продолжают свою дешевую манипуляцию.
– Маша, Даша! – пытаюсь перекричать шум, который подняли мои дети.
– Мама, там! – тычет пальцем Даша на угол дома. – Ням!
– Ням-ням! – подхватывает Маша, и они обе тянут меня. Тянут так, что мне не хватает сил сопротивляться.
– Мамаша, детей успокой, – каркает еще одна скверная дама, проходя мимо нас.
– Вас забыла спросить, – бурчу под нос, стараясь справиться с истерикой детей.
– Куколки, вы меня вынуждаете! – чудом вырываю одну руку из захвата маленьких, но цепких пальцев, затем вторую и хватаю обеих дочерей под мышки.
И под громкие вопли тащу их домой.
Но когда я вижу перед своим подъездом высокую и до боли знакомую мужскую фигуру, понимаю, что пора обводить этот день в календаре как самый худший в моей жизни.
– Лина? – смотрит на меня ошарашенно Любимов. – Лина, что происходит?
– Прости, Глеб. Не до тебя, – тащу орущих и дергающихся девочек домой.
Хочу открыть подъезд, но, удерживая дочек под мышками, я такой возможности не имею.
– Тебе помочь? – слышу хриплый голос за спиной.
Сердце колотится с бешеной скоростью. Под безумные крики детей у меня нет возможности уделить мужчине столько времени, сколько нужно.
– Да, ключ в кармане рюкзака.
Глеб достает мои ключи и открывает подъезд.
– Может, я заберу кого-то одного? – несмело спрашивает он.
А у меня от его вопроса кровь стынет. Что значит заберет кого-то из моих девочек?
– Нет! – рявкаю в ответ, понимая, что он имеет в виду помощь.
– Дома вам кто-то откроет? – говорит Глеб на удивление спокойно.
– Нет! – так же нервно отвечаю.
Под продолжающиеся вопли он сопровождает нас до квартиры, открывает входную дверь. С онемевшими руками я захожу в квартиру с девочками и опускаю их на пол. Поворачиваюсь к выходу и забираю из рук Любимова ключи.
– Спасибо, – говорю ему и захлопываю дверь прямо перед его носом.
Мне нужно раздевать и умывать детей, поэтому я не знаю, когда он уходит. Будь ситуация другой, я обязательно проследила бы в глазок, как долго он стоял у нас на площадке. Но мне не до него.
Проделав все необходимые процедуры, накормив и наконец-то усыпив своих девчонок, я беру телефон в руки и вижу сообщение с незнакомого номера: “ Жди вечером. Предстоит серьезный разговор”.
Глава 15
– Дочь, с тобой все в порядке? – оборачивается ко мне мама, когда я в третий раз роняю чайную ложку.
– Нет, – признаюсь честно.
– Ты же не думала, что он никогда не узнает о том, что у него есть две дочки? – она складывает в кастрюлю очищенный картофель, поглядывая на меня.
– Именно так я и планировала!
Да, у меня не было не единого сомнения в том, что мой план удастся и Глеб никогда и ни за что не узнает о существовании дочек.
– Доченька, всегда все тайное становится явным, – говорит мама и накрывает кастрюлю крышкой.
– Так почему же в мире столько тайн и загадок? Почему до сих пор не раскрыта тайна Бермудского треугольника или Атлантиды? – обмываю ложку и, зачерпнув меда, опускаю сладкую субстанцию в чай.
Руки трясутся, и, вообще, сердце не на месте. Весь день после сообщения Любимова я на взводе. И не знаю, чем себя успокоить.
Прокручиваю мысленно то, что он может мне сказать, и буквально схожу с ума от волнения.
– Не утрируй, – произносит мама и, взяв полотенце, оборачивается ко мне.
– Прости. Просто мне безумно страшно.
– Чего именно ты боишься? – смотрит она на меня пристально.
– Не знаю… Он же требовал, чтобы я избавилась от них… – только за это Глеб не заслуживает вообще ничего знать о детях.
Он принял для себя решение, что у него их не будет. И оттого, что он внезапно узнал об их существовании, ничего не меняется. Маша и Даша по-прежнему только мои.
– Не знаю…
– Вот именно. Готовых детей уже не абортировать. От него ты ничего не требуешь, ни денег, а могла бы, ни признания отцовства.
– И все равно, мам. Поджилки трясутся, – показываю ей руки, что буквально ходят ходуном.
– Дочь, максимум, что может произойти, так это то, что у твоих детей будет отец. Пусть и приходящий, но отец. А может, он захочет и финансово поучаствовать в жизни девочек. Что было бы очень кстати.
Порой я поражаюсь своей родительнице и ее невозмутимости.
– Мама! Как ты можешь так спокойно говорить об этом? – делаю несколько глотков теплого чая. – Ты же знаешь, мне ничего от него не нужно!
– Гордость не всегда уместна, когда речь идет о детях.
– Я уже один раз унизилась перед его семьей. Они их сами не захотели. А теперь пусть держатся от моих сладких булочек подальше, – говорю зло и выпиваю чай залпом.
– Посмотрим, – отвечает она спокойно и подходит к холодильнику.
– Что значит посмотрим?
– Сначала встреться, поговори с ним, узнай, что он хочет, а потом будем решать, как быть и как действовать.
– Да, – киваю. – Похоже, только это мне и остается.
– Но валерьянки я тебе все равно дам, – достает она флакончик с каплями.
– Валерьянка мне не помешает, – стараюсь взять себя в руки.
Вечером я не иду гулять с дочками. Остаюсь играть с ними дома.
Перебираем все развивающие игрушки, читаем стишки и лепим из теста для лепки. Когда приходит время вечернего купания и сна, я облегченно выдыхаю, наивно полагая, что Любимов передумал и решил сделать вид, будто ничего не понял и эти орущие дети не имеют к нему никакого отношения.
Но стоит девчонкам уснуть, как я слышу звонок своего телефона.
Он разрывается на кухне.
Сердце камнем летит в пропасть при звуке той самой мелодии, что я весь день боялась услышать, а потом возвращается на место и возобновляет работу в ускоренном режиме.
Опасаясь разбудить девочек, иду в кухню и, прикрыв дверь, беру в руки гаджет. На дисплее высвечивается тот самый номер, с которого пришло сообщение днем.
Набрав побольше воздуха в легкие, я принимаю вызов.
– Слушаю.
– Спускайся вниз, Лина. Я жду у твоего подъезда, – сразу же сбрасывает вызов Любимов, не давая мне возможности возразить.
Стою несколько мгновений, словно громом пораженная, а затем открываю дверь кухни.
– Это он? Приехал? – обеспокоенно спрашивает мама, стоя у самой двери.
– Да, – тихо говорю я, обувая кроссовки.
– Ну, с Богом, доченька, – перекрещивает меня родительница, которая выглядит еще более взволнованной, чем я.
– Спасибо, – говорю, перед тем как выйти за порог.
Захожу в лифт на деревянных ногах. Сердце работает на максимуме.
Хочется трусливо вернуться домой и просто не отвечать на его звонки. Но зная Глеба, понимаю, что он в любом случае доберется до меня. И если надо, припрется к нам домой.
Лучше встретиться с ним на нейтральной территории.
Не успеваю выйти из подъезда, как слышу:
– Сколько лет твоим детям? – спрашивает бывший без предисловий, и у меня в голове появляется идея о том, как избавиться от него раз и навсегда. Достаточно солгать ему, и он исчезнет. – Что ты молчишь, Лина? Это… это мои дети? – смотрит пристально в глаза, а я думаю, солгать или все же сказать ему правду. – Мои?
Глава 16
– Что ты молчишь, Лина? Это… это мои дети? Мои? – спрашивает с ходу Любимов.
Я смотрю в карие глаза, что вглядываются в меня так пристально, что кажется, могут видеть меня насквозь, и во рту пересыхает от волнения.
Хочется прикрикнуть на него и послать по известному направлению, но я знаю, что таким образом совершенно ничего не смогу добиться. Любимов меня из-под земли достанет, лишь бы узнать ответ на свой вопрос.
– Так и будем играть в молчанку? – наседает он и тем самым злит меня еще сильнее.
– С чего ты так решил, Любимов? – беру себя в руки и, вздернув подбородок, смотрю на него, подавляя внутри страх перед правдой.
– Я не разбираюсь, конечно, в детях, но судя по их размеру… – хмурится он.
– Размеру? – я удивленно вскидываю брови.
– Да, судя по тому, какие они, – игнорирует мою ремарку Глеб, – им где-то чуть больше года, верно?
– А почему ты решил, что я должна тебе отвечать на вопросы о моих девочках? Ты мне никто, и тем более совершенно посторонний для них.
– Лина! – начинает он злиться, сжимая плотно челюсти. – Ты можешь просто ответить?
– Нет, не могу, Глеб. Это не твое дело. Я же не спрашиваю, почему у вас со Снежей нет деток, – одно только имя этой гадины вызывает интоксикацию. Каково же терпеть ее ежедневно?
– А ты спроси, и я отвечу. Мне скрывать нечего, – заявляет он твердо.
– Да иди ты в пень, Любимов! Мне абсолютно плевать на тебя и твою личную жизнь. Вот и ты не лезь в мою.
Взгляд бывшего темнеет, и ноздри сильнее раздуваются.
Вы посмотрите на него! Как злится этот мерзавец!
Ути-бозе-мой!
Какие мы сердитые-пресердитые!
Остается только козу ему сделать, а потом эффектно показать средний палец.