Это у меня получалось. И даже с удовольствием. Приятно было видеть, как всё щелк – и становится на место, будто кусочек головоломки.
Зато я теперь не спал по ночам – тяжесть всех этих жизней теснила грудь. С каждым выученным именем во мне нарастала злоба на то, что их сюда привело.
Шли недели. На моем счету прибавилась еще одна победа, затем две, затем шесть. Если верить донесениям, уровень потерь был невысок. Меня это не убеждало. Я сам писал родным тех, кого мы потеряли, и эта обязанность бывала одинаково тяжела, сколько бы времени ни отнимала – час, шесть или десять. Не мог я, глядя на тело двадцатилетнего мальчишки, хлопать себя по плечу, похваливая за то, что с ним в могилу не легло больше.
Я каждую минуту остро сознавал, что именно стоит на кону.
Зерит требовал от нас почти нечеловеческой скорости продвижения. Но недели без отдыха изматывали солдат. Усталые солдаты становились медлительны или безрассудны. Медлительность убивала одних. Нетерпение убивало других. Мне хотелось избежать того и другого.
Мы как раз стояли поблизости от Мериаты. На Аре Мериата считалась городом греха и разврата – в подобных местах отдыхающих солдат принимают с распростертыми объятиями.
Еще важнее, что в этом городе у меня были старые друзья. И они могли кое-что знать о проклятии, которым Зерит якобы связал жизнь Тисааны.
Я решил, что ради этого стоит сделать крюк.
Глава 22Тисаана
Серел в записке настойчиво просил зайти к беженцам. Я страшно устала: только что вернулась из самой кровавой битвы. Накануне меня особенно замучили сны Решайе, веки были как свинец. Все это ничего не значило. Если беженцы звали, я шла к ним. Дочитывая записку, я уже начала обуваться, с тоской косясь на постель.
«В другой раз», – обещала я койке.
Как обычно, меня сразу заметили, стоило войти. Здесь обо мне шептались не меньше, чем в других местах. Даже Серел смотрел теперь иначе: будто во мне появилось что-то новое, для него непонятное.
Иногда от таких взглядов горькое одиночество комом вставало в горле.
Я немножко надеялась, что эти люди станут мне семьей. Но, так как я была недостаточно низеринкой, и недостаточно аранкой, и недостаточно вальтайном, я и для них не была своей. Между нами лежал разлом, о котором не говорили, но держались от меня на расстоянии.
Я привыкла, что на меня оборачиваются. Но сегодня смотрели по-другому. И слишком тихо было. Магией я ощутила непокой в воздухе. Что-то было не так.
– Тисаана.
И все же удивительно, как я воспрянула духом при звуках знакомого теренского голоса.
Серел подошел ко мне, торопливо, грубовато обнял.
– Спасибо, – шепнул он на ухо. – Я же знаю, как ты занята.
– Для вас я всегда найду время.
Я обвела взглядом людей: они оторвались от дел и, морща лоб, поглядывали на меня.
– Все хорошо?
Серел потускнел:
– Хорошо-то хорошо, только…
– Что? – Я перестала улыбаться. – Что случилось?
За спиной Серела в дверном проеме возник Филиас. Серел хоть старался сохранить хорошую мину. А Филиас? У этого лицо окаменело от гнева. Двумя пальцами он держал исписанный пергамент.
– Надо поговорить, низеринская ведьма, – сказал он.
Стол, как и вся здешняя обстановка, был хоть выбрасывай – грубые, неровно сбитые доски на кривых ножках. Не в столе заключалось дело. Дело заключалось в том, что на нем лежало.
Письма. Десятки писем, разбросанных по всему столу внахлест. Все на одинаковом пергаменте, все с одинаковой красной печатью, при виде которой во мне что-то оборвалось.
Люди сгрудились у стола и молча смотрели на меня.
Филиас кивнул мне на письма:
– Читай!
– Которое?
– Любое.
Я наугад взяла письмо. Написано дрожащей рукой, все в потемневших красных пятнах.
Милая…
Не хотел писать… не хотел тебя тревожить… мне не оставили выбора…
Каждое слово, словно по капле, вытягивало из меня кровь.
Я отложила то письмо, подняла другое. И еще одно. Разный почерк, разные слова, а суть одна.
– Все одинаковые, – глухо проговорил Филиас. – Во всех одно требование.
– Как видно, – подала голос Риаша. – Зороковым не понравилось, как ты подрубила поместье Микова.
Колени у меня подогнулись. Я опустилась на шаткий стул.
Все это писали рабы. Точнее, рабы семейства Зороковых, одного из самых могущественных треллианских родов. Рабы, любимые теми, что укрывались теперь здесь, на Аре. И каждое письмо, написанное под жестоким нажимом, молило об одном.
Им нужна была я.
Выдать меня треллианским владыкам для «справедливого суда» за убийство Эсмариса и Азина Миковых.
Справедливый суд. Смешное название для того, чего они добивались. Общество Трелла не знало правосудия. Будь я мужчиной и треллианцем, моя победа внушила бы им почтительный страх. Они и сейчас меня боялись, как боялись и Орденов. Но я своими глазами видела, как отвечают треллианцы на силу, если ее обратит против них тот, кого они числят недостойным. Я видела, как вешают со вскрытыми животами жен, слишком много позволивших себе с мужьями. Я видела, как старшие братья перерезают горло слишком честолюбивому младшему.
А то, что сделала я, было во много раз хуже.
Сами они не могли вздернуть меня на виселицу. Зато могли угрожать своим рабам: родителям, сестрам, друзьям тех, кого я взяла под защиту, – требуя меня.
Умно. Безжалостно.
Я вдруг поняла, как я наивна. Я знала, чем рискую, но не думала, что это начнется так скоро… пока у меня еще связаны руки.
– Как они так быстро нас нашли? – пробормотала я.
Серел скривился:
– Многие, как обустроились, стали писать друзьям и родным. Стоило перехватить одно письмо…
– Ты знала? – спросил Филиас, когда я вскинула голову.
– Нет. Нет, конечно.
– Они и Орденам будут угрожать. И тем, кому досталось теперь имение Микова. Орденов они боятся не меньше тебя. Верховный комендант тебе не говорил?
Разумеется, Зерит и не мог сказать. В последнее время он в трех словах путался.
– Нет, не говорил.
– Но ты же сумеешь их вытащить? – прозвучал из толпы слабый голос какой-то девочки. – Правда?
– Там и от моего племянника письмо, – добавил другой. – Ему всего-то семь лет.
Я закрыла глаза. За висками разрасталась боль.
– Мы их вытащим. И Ордена нас поддержат.
– Нельзя нам было бежать, – пробормотал кто-то, и моя магия уловила в ответном молчании острое чувство вины – рябь безмолвного согласия.
– Не будем притворяться, что ждем помощи от аранцев, – сказал Филиас. – У них своих забот хватает. Если помощь нужна нашим родным, нам и помогать.
У меня сердце ушло в пятки.
– Вам не справиться.
– У нас может не быть выбора.
– Зороковы вас перебьют. И всех, кого вы любите, заодно. – Я выпрямилась и обвела толпу глазами. – Поверьте, я не меньше вас рвусь в бой. Но если дадите мне время, появится надежда на победу. Без меня Зериту Алдрису победы не видать. Он во мне нуждается, а я связала аранцев обещанием. Как только закончится их война, начнется наша. С их поддержкой мы не просто бросим свои трупы к ногам треллианцев. Мы победим.
– И сколько еще Алдрис будет выбивать одного за другим родичей Сесри? Они же все равно не сдаются. Это не план, а розовый дым.
К несчастью, его слова были эхом моих сомнений.
– Победа будет быстрой. Надо только дождаться.
Но не опоздает ли эта скорая победа?
Как бы мне хотелось им обещать. Но не так все было просто.
– Мы должны ей верить, – сказал Серел. – Она за нами вернулась – никто на ее месте не вернулся бы. Она могла не возвращаться. То, что она называет правдой, правда и есть.
Из дальнего угла прозвучал горький смешок:
– Чушь!
Я повернулась туда. И увидела знакомое лицо в задних рядах – в тени, потому и не заметила его сразу. С прошлой нашей встречи он успел поправиться. Шрамы затянулись, открылась здоровая веснушчатая кожа. Но губа осталась рассеченной, и на месте носа зияли две дыры. Он сжимал в руке трость.
– Вос, – выдавила я.
Вос, старый друг, брошенный мною в имении Эсмариса в день, когда Серел помог мне бежать. Он стократно поплатился за мой побег.
Он холодно разглядывал меня, кривил в презрительной усмешке изуродованный рот.
– Скажи это мне в глаза, – бросил он. – Скажи, могут они тебе верить?
Сейчас, как никогда, мне нужны были слова – верные слова. Слова утешения, способные убедить беглецов, что я сумею им помочь. Слова, которые не позволят им натворить глупостей.
И больше всего мне нужны были слова правды.
Сколько сладкой как мед лжи соткал мой язык при дворе Эсмариса. Но эти люди заслуживали других, лучших слов. Что я могла им предложить?
– Мы найдем средство, – заговорила я.
Но Филиас уже качал головой, Вос отвернулся. А во рту у меня осталась липкая, тошнотворная сладость.
Глава 23Эф
Очнувшись, я несколько долгих секунд убеждала себя, что виденное в Доме Тростника не было страшным сном. Память возвращалась медленно. Сначала чудовища. Потом вспомнилось, что я сделала – у всех на глазах.
Я лежала не шевелясь.
Я не готова была встретить их взгляды. Сиобан знала, как знали все в Доме Обсидиана. К этому я привыкла. Но Кадуан, Ишка, Ашраи… Давно, давно мне не приходилось смотреть в глаза тем, кто только сейчас узнал.
Но рано или поздно придется.
Я открыла глаза. Стояли сумерки. Они собрались у костра, и, стоило мне шевельнуться, все обернулись ко мне. Ждали.
Я села. Все у меня болело. После тягучего молчания Кадуан подал мне воды – я ее приняла – и еду, от которой отказалась.
– Вы видели? – спросила я Сиобан.
Не требовалось пояснять что. Она рассказала, что их с Ашраи и Кадуаном тоже атаковали похожие на фейри создания. Их были сотни, если не тысячи. У Сиобан, когда она рассказывала, дрожал голос.
Мир, в котором Сиобан дрожит, поистине страшное место.