Прекрасный город. Еще один памятник творчеству и возможностям фейри.
Я надеялась, что живая суета заглушит мои страхи. Но, попав в город и оглядываясь по сторонам, не могла не вспомнить о Доме Камня и Доме Тростника. Те города тоже были великолепны. И как же легко они пали.
– Мне бы выпить, – шепнула я Сиобан, когда мы спешились у наземной конюшни.
По Итаре нечасто ездили верхом, ведь лошади не любители лазать по деревьям.
От ее ответного взгляда я закатила глаза:
– Не надо! Я буду следить за собой.
– Я ничего и не говорю. Здесь ты командуешь. Можешь поступать, как тебе угодно.
Она не слишком постаралась скрыть усмешку, услышав, как я фыркнула.
Командую… Нет, хотя отец и поставил меня во главе экспедиции, я никогда не смогу командовать Сиобан, а она и без слов умела задать мне выволочку.
Для нас уже приготовили жилье. Гостиницу на седьмом уровне, тонувшем в зелени листьев. Связующие город мостки изготавливались из полированного дерева и легкой бронзы, витой узор перил заплетали лозы.
По мере того как мы, минуя уровень за уровнем, поднимались по вьющейся вокруг ствола широкой лестнице, Кадуан все чаще с опаской поглядывал вниз.
– Не любишь высоты? – спросила я.
Он тихо, смущенно рассмеялся:
– Как-то неестественно жить так далеко от земли.
Я вспомнила давний визит в Дом Камня. Дома фейри чаще всего походят на башни, а в Доме Камня они росли вширь, поднимаясь самое большее на три этажа, и к тому же укрывались за сланцевой облицовкой.
Я пожала плечами и подняла голову к верхним уровням:
– Может, и неестественно, но не те ли это «новшества», о которых ты столько толковал?
Он ответил таким непроницаемым взглядом, что я невольно расхохоталась.
В гостинице оказалось чисто и просторно, но без излишеств – ее выбрали ради удобства, не заботясь о роскоши. Мне такая вполне подходила. Хотелось одного – выпить и отмыться как следует.
Но с этим пришлось подождать. Первым делом мы с Ишкой занялись письмами из дома. Не знаю, удалось ли мне на пути по коридорам до вестибюля скрыть, с какой тревогой я жду ответа.
Меня дожидались два письма. Одно – от отца, точнее сказать, от сиднийского тиирна, с его печатью и титулом вместо имени. Другое, к моей радости, пришло от Оршейд.
Мы с Ишкой сели за деревянный стол в тени бревенчатых навесов. Ишка получил три письма. На первом стояла печать королевы Шадии. Другое, надписанное безукоризненным почерком, могло быть от его сестры. Я помнила безупречную женщину, представленную нам в Уделе. Такой почерк ей вполне подходил. А вот третье письмо… чернила на нем размазались, и измялось оно так, словно проделало трудный путь. Ишка принял его с мимолетной улыбкой, необычной для его привычной гордой надменности.
– От кого это? – Опять я вылезла, не подумав.
Он покосился на меня и ответил просто:
– От сына.
– У тебя есть сын? – выпалила я с таким явным недоверием, что Ишка нахмурился.
– Есть. Разве это так удивительно?
На самом деле да.
– Нет, – ответила я, – конечно же нет.
А по правде сказать, я представить себе не могла Ишку с детьми. Дети крикливы, они готовы, чуть им не угодишь, с диким ревом кататься по земле. Неужели Ишка такое стерпит?
Он перевернул письмо. На другой стороне тоже виднелись пятна, словно кто-то брызнул чернилами. Он хмуро взглянул на свои запачкавшиеся руки.
– Сколько ему? – не унималась я.
– Шесть лет.
– Хороший возраст. – Я невольно улыбнулась.
– Можно сказать и так.
Он вскрыл письмо. Я заметила две-три крупно и неумело выведенные строчки и дальше незаконченный рисунок… лошади? Или коровы? Конекоровы?
Ишка очень серьезно, сосредоточенно вглядывался в листок.
Я не сдержала смешка.
– Что? – Он уколол меня взглядом.
– Ты как будто военную кампанию планируешь.
Он уставился на меня, будто не понял ответа.
– Разве можно с такой серьезностью читать детское письмо? – пояснила я.
– Почему бы и нет? – Ишка отложил лист. – Написал две строки и отвлекся.
– И что?
Он холодно смерил меня взглядом:
– Разве сидни не ценят образованности?
– Ценим, конечно. Но ему же шесть лет.
– Меня в шесть лет отец заставлял страницами переписывать историю вишраи.
Я чуть не прыснула. Мой тоже рад был бы засадить меня за историю. Только я никогда не была в ней сильна. Ишка, как видно, превзошел меня в этом деле.
– Малый ребенок, – пожала плечами я.
– Несобранный и рассеянный.
Сказано это было так, что мне сразу вспомнился отец, когда он, цокая языком и качая головой, просматривал мои небрежные, незаконченные работы.
– А может, он мечтатель? – предположила я.
– Мечтателям нелегко живется. Боюсь, сейчас особенно. – Еще раз взглянув на письмо, он смягчился. – Надеюсь вырастить его достаточно сильным, чтобы смог выжить в таком мире.
В моей груди шевельнулась горьковато-сладкая боль.
Может, и мой отец вот так же говорил обо мне? Что, если за неодобрением он скрывал затаенную любовь?
Я вернулась к отложенному письму на столе, надписанному твердой рукой отца. От робости у меня сосало под ложечкой.
– Только на это всем и остается надеяться, – сказала я и, извинившись, вернулась с письмами к себе в комнату.
Отцовское письмо я перечитала четырежды.
Оно было кратким.
Эф,
вести от тебя и твоих спутников всех глубоко обеспокоили. Отныне невозможно отрицать, что люди желают войны.
Но это не отменяет запретности предложенного тобой пути.
Не понимаю, как ты могла подумать о нарушении их изгнания.
Нирая – отвратительное место. Ты никогда не чтила наших традиций, но я не желаю видеть, как их рушат подобным пренебрежением.
Смотри в оба глаза. Наблюдай за вишраи, поскольку они нам пока не союзники.
Больше не поднимай подобных вопросов.
Не заставляй меня пожалеть о своем выборе.
Тиирн
Глава 31Тисаана
Шепот.
«Тисаана…»
Я прищурилась на заходящее солнце над бескрайними золотыми разливами. Теперь это Трелл. А когда-то был Низерин. Когда-то был дом.
Не диво, что он меня зовет.
«Тисааааанааа…»
Солнце спускалось, легонько целуя линию горизонта, вороша пальцами травы. Я подняла подбородок, подставила лицо небу, утонула в нем.
Кто-то вдали обернулся, потянулся ко мне. Я не видела кто. Таким ярким был свет, что человек превращался в расплывчатый силуэт. От него донеслось другое имя – имя, которого я не узнала, точно зная, что оно мое.
Пот стекал по загривку.
Я шагнула вперед, но солнце меня ослепило. И стало вдруг таким жарким, ужасно жарким, обожгло кожу. Я моргнула и раскрыла глаза в огненное море – голубое, как пламя, пожиравшее поместье Микова. Как то, что я вдохнула в себя, сражаясь с Решайе на глубочайших уровнях магии.
Золотые просторы съеживались, распадались.
Я опустила глаза – по ладоням расползалась черная гниль. Из кончиков пальцев били лучи.
«Ты меня видишь».
И теперь я узнала голос. Я смотрела, как ссыхается моя плоть: не осталось языка для слов, горла для крика. Ладони – желтоватая кость с багровыми трещинами.
…А когда ты смотришь в зеркало… – шепнул Решайе. – …Сама знаешь, кто отвечает на твой взгляд…
И все же из меня продолжала изливаться сила.
Хлестала, поглощая все, пока перед глазами не осталась одна белизна, белизна, белизна…
Я резко подняла веки – не помня, когда они опустились. Нура стояла надо мной с рапирой в руках, острие почти касалось кончика моего носа. Ее бледные щеки разгорелись, серебряные волосы сиянием окружили голову.
– Куда тебя уносило? – требовательно спросила она.
Ответить я не сумела бы. Всего одна секунда – нет, всего мгновение прошло, как я стояла на ногах, уклонилась от ее удара, пробила Иль Сахаем половину разделявшего нас расстояния.
И вот… лежу навзничь на песке учебной арены.
Целых две секунды. Даже три. Прошли. Просто…
…Пропали… – шепнул Решайе. – …Как и много другое…
– Некогда сны смотреть. – Нура носком подтолкнула ко мне Иль Сахай и двумя длинными скользящими шагами вернулась на позицию. – Вставай. Повторим.
Я поднялась вопреки бившейся за глазами боли. Отказываясь ее замечать. Будто мало того, что Нура сбила меня с ног…
Я встала в стойку в трех шагах от нее, потными ладонями обхватила рукоять Иль Сахая.
Мы обе напружинились, выжидательно следя друг за другом. Сходясь с Нурой, мы никогда не объявляли начала схватки. Ждали, изготовившись каждым мускулом, ловя малейшее движение.
И правильно. С Нурой никогда не знаешь, когда начнется война.
Пять секунд. Десять. И вот…
На этот раз Нура шевельнулась первой – к лучшему для меня, потому что давало время ответить. Она зашла слева, я ушла вправо, ответила ударом на удар. Сталь и золото в свете заката брызнули слепящими отблесками.
Атака – отступление, быстро, быстро, быстро, не давай ей ответить, приладиться.
Она подняла руку. Отступила танцующим шагом. Я выбросила вперед клинок Иль Сахая, задела ее плечо. На белом жакете остался багровый след.
Она поморщилась, но не отвела взгляда. Усмехнулась уголком губ.
Она рванулась на меня. Я ушла в сторону, наживаясь на кратком мгновении, когда она вышла из равновесия.
Бей, бей, бей…
Наши клинки встретились неожиданно для нее. Ее легкая гибкая рапира едва удержала тяжелый удар Иль Сахая. Она развернулась всем телом, ловя меня за запястье. Но я этого ожидала – знала, что она не остановится.
Я потянулась к другой ее руке. И, ухватив, выкручивала, пока не ощутила сквозь рукав механический щелчок.
А вторую руку отжала ей к горлу – притиснув к алебастровой коже скрытый в ее рукаве кинжал.
Возможно, взгляни я тогда на нее, увидела бы нечто похожее на гордость. Но я не могла оторвать глаз от стали у ее горла. Решайе у меня под черепом шипел от скрученной с возбуждением ненависти. Он упивался воображаемым видением крови, растекающейся по ее коже.