Да, стал мягче, но не прервался.
Мы еще не готовы были отпустить друг друга. Мы еще не могли говорить. Он целовал меня, целовал, руки шарили по телу, пока снова не скользнули внутрь. Мне было еще мало близости. Хотелось почувствовать его везде.
И я знала – оба мы знали, – что скоро придут слова, заботы, реальность.
Но пока что было только это. Только мы друг для друга, одно тело, и одно дыхание, и все, чего нельзя изъяснить словами.
К тому времени как мы окончательно измучили друг друга, во мне будто не осталось ни одной кости. Перед глазами стоял туман. Я уже привыкла к изнеможению – в последнее время была усталой всегда, всегда, – но эта усталость вместе с болью принесла удовольствие. Распутав руки и ноги, мы с Максом добрались до ванной комнаты, где он наполнил ванну восхитительно обжигающей водой, и с удовлетворенными вздохами окунулись. Теперь мы оба сидели – Макс опирался на край ванны, а я ему на грудь, устроившись в его руках и упершись макушкой в подбородок.
– Приятно, – сказала я.
Не о теплой воде. О нем. Приятно было быть с ним рядом. Чувствовать его всем существом. Сколько недель я себе даже мечтать о таком не позволяла. Не позволяла себе отбросить сомнения, вернется ли он живым.
А когда он вернулся? Я ни за что не хотела его отпускать.
– Давай останемся здесь насовсем, – медленно потянувшись, предложила я. – Я с места не двинусь, а значит, тебе тоже не уйти.
– Фу… – Я не видела лица, но по голосу слышала, как он наморщил нос. – Мы, понимаешь ли, квасимся тут в нашей собственной грязи.
Я взглянула на мутноватую воду. И верно.
– В нашей грязи? – повторила я. – Это с тебя грязь.
– Смелое утверждение, если вспомнить, что ты сюда прямо с арены явилась.
– А ты из… кстати, откуда? – Я вывернула голову, чтобы заглянуть ему в лицо. – Тебе еще многое предстоит рассказать.
– Тебе в письмах было мало подробностей?
– Пишешь ты хорошо. Но голос мне больше нравится.
– И мне.
Однако его руки чуть сильнее сжали мне плечи, и я угадала в этом невысказанное сомнение. Услышав долгий выдох, поняла, что он освобождает место для слов. Поняла потому, что занималась тем же самым.
Он поцеловал меня в макушку:
– Ты первая.
Мой рассказ хлынул потоком. Все эти недели я постоянно играла роль. Со мной были Серел и Саммерин, но Серелу так многого нельзя было сказать, а Саммерину – так многого не хотелось показывать. С Максом мне легко говорилось, а он слышал и то, о чем я промолчала.
Я рассказала ему о сражениях и о своем методе побеждать. Рассказала про Эслин и каким способом мы с Саммерином пытались выиграть время для рабов, оказавшихся из-за меня под угрозой. Рассказала про все свои подвиги и про все страхи. Рассказала все.
И он тоже. Я слушала его рассказ о сражении под Антедейлом и следующих за ним. Конечно, я слышала об этом и раньше, но те рассказчики думали о победах, стратегии, о счете потерь и достижений. А у Макса этот счет был не просто числами. Для него это были люди.
За это я его и любила. Любила, и, боги, как же мне этого не хватало!
Мы проговорили не один час, даже не заметив, как остыла вода. Когда решили наконец закончить с купанием, я задержалась ненадолго вытереть волосы. А потом подошла к двери ванной и оперлась на косяк, разглядывая его.
Он стоял у окна, руки в карманах – он успел натянуть штаны. Профиль темнел против гаснущего света. Из окна открывался вид на все поместье Фарлионов и горы за ним. Макс смотрел на восток – в сторону дома.
– Красиво, – сказала я.
– Хм?
– Я про Корвиус. В Корвиусе красиво.
По его лицу скользнула тень.
– Да, – сказал он.
Я прошла к нему, встала рядом, любуясь видом.
– Знаю, тебе здесь тяжело, – пробормотала я. – Но мне приятно видеть места, которые тебя вырастили. Пока тебя не было, я тут вроде бы находила частицы тебя.
– Не уверен, что мне хотелось разбрасывать кусочки себя по дому.
Я прислонилась головой к его плечу. Вздохнула, втягивая в себя его запах. Пепел и сирень. И самая малость того, что, как я теперь понимаю, пришло отсюда, из этих мест, и словно поселилось у него в крови.
– Я не про дом. Про город. Про все вокруг. Цветник на краю. Кое-какие мелочи в библиотеке. Городская книжная лавка напомнила мне тебя. Хозяйка ужасно неприветливая. На каждом слове будто зубами щелкает. – Я хитро усмехнулась. – Тебе бы понравилась.
– Матильда. – Он шевельнул бровью, рассеянно улыбнулся.
– Да, она самая.
Я порадовалась, что верно его прочитала. Я его знала. Он опустил руку, погладил меня пониже спины, такой же довольный, как я.
Но его улыбка скоро погасла. Я заметила, как он посерьезнел.
– Тяжело? – тихо спросила я. – Возвращаться сюда?
– Я никак не решался здесь побывать. – Он сглотнул. – Когда сиризены нас сюда притащили, это я впервые вошел в ворота после… ну, после всего. Брайан несколько лет меня искал. Хотел вернуть, только я не мог.
Брайан. Старший брат Макса, единственный уцелевший из всех Фарлионов. Единственный, кого не было дома в тот день. Я редко о нем спрашивала. Знала, что это больное место – по множеству причин.
– Я теперь ты не думаешь его поискать? – тихонько спросила я.
– Нет, – быстро, будто услышал глупость, отозвался он. – Нет. Я ведь и не знаю, где искать. Он вроде бы много лет не бывал на Аре. И… он не знает, что произошло в тот день. Ему скормили ту же историю, что всем. Я, зная то, что знаю, не мог бы смотреть ему в глаза, потому что сам бы на его месте… – У него на щеке проступил желвак. Он упорно смотрел в окно. – Говорю тебе, я многому не в силах взглянуть в лицо.
Я пожала ему локоть. Макс долго молчал, а потом сказал совсем не то, чего я ждала:
– Пойдешь со мной смотреть дом? – Он оглянулся на меня, и мне показалось, он сам себе удивляется.
– Уверен? – Я наморщила лоб.
Он помолчал – не был уверен.
– Мне это нужно, – ответил он наконец. – Так давно это надо мной висит. Мне надо…
Он осекся, но договаривать было незачем.
– Конечно, – шепнула я и потянулась за одеждой.
Глава 33Макс
Я мог бы показать Тисаане безличную красоту поместья Фарлионов. Мог бы показать ей изделия, произведения искусства, драгоценности – все, что показывали гостям мои родители. Но у меня горели в легких и рвались наружу другие истории. И ее присутствие было нужно мне, чтобы встретиться с другими вещами.
Мы прошли в жилую часть дома. Здесь было тихо. Зерит с приближенными заняли все части здания, кроме этой – кроме комнат, где мы жили своей жизнью, теперь заботливо укрытой от посетителей. Даже моя жалкая тетушка имела границу, за которую не захотела бы его допустить. Входя в двери, я почувствовал, что вошел в прошлое.
Мы с Тисааной поднялись наверх, к спальням. Шли молча, но Тисаана крепко держала меня за руку, и я был ей за то благодарен.
Первой мы открыли комнату Киры. Шагнув внутрь, я вдруг окаменел.
Эта комната была застывшим, запыленным памятником жившей здесь девушки. Ее десять лет никто не касался. Разбросанные повсюду книги о насекомых. Щетка для волос на бюро, в щетине еще прячутся черные волосинки. Вмятина на постели, словно кто-то бросился на нее с разбегу – сестра ведь всегда и всюду спешила.
Я онемел.
Я не ожидал, что все здесь так сохранилось. Нарочно? Неужели Брайан велел оставить все точно так, как было в день их смерти?
Или просто мир без них пошел себе дальше и никто не оглянулся назад.
– Ты ничего? – прошептала Тисаана.
Сложный вопрос.
Я кивнул, не зная, верен ли ответ. И отступил, осторожно прикрывая дверь.
Дальше была комната Вариасла. В ней меня встретил запах пыли и холодных углей. Три мольберта: два пустых, на третьем незаконченный набросок, я сразу узнал сидящую за книгой Шайлию. Уголек еще лежал на подставке, словно художник вышел ненадолго, да так и не вернулся.
Потом мы прошли в комнату Мариски – безупречно опрятную, давно засохшие цветы так и окаменели в заботливо подобранных букетах – и к Шайлии, где все когда-то блестело и искрилось, а теперь тускло маячило в темноте.
Я шел по комнатам, как по мрачным, серым картинам памяти. И все же находил в этом странное утешение. Я позволил себе увидеть оставленные ими в мире следы. Тисаана задавала пустые, незначащие вопросы. «Когда он начал рисовать?» или «Почему она так любила эти книги?» – и я, поначалу отвечая с трудом, вскоре стал легче соскальзывать в прошлое. Мое горе так надолго затенило их жизни, встало непреодолимой стеной между настоящим и всем, что было счастливого в прошлом. Я впервые за долгий, долгий срок заглянул за эту стену.
Комната Атраклиуса была последней. Отворив дверь, я встал как вкопанный.
Я ожидал, что в ней, как и в других, сохранилось прошлое. Готов был увидеть беспорядок, незастеленную постель, разбросанные по полу безделушки. А тут все было безупречно. И я не сразу вспомнил почему.
Потому что Атраклиус погиб здесь.
Когда вынесли тело, комнату пришлось прибрать, вычистить от всего, что ему принадлежало.
Мой взгляд скользнул вниз. Из-под ковра проступали горелые пятна.
Мне стало дурно. Шагнув назад, я слишком поспешно закрыл дверь. Оглянулся на Тисаану – та морщилась, прижимая пальцы к виску. Быть может, Решайе нашептывал ей, пробуждая память о случившемся здесь.
Это была ошибка.
Я пробежал полкоридора, прежде чем осознал, что бегу. Не останавливаясь, промчался по парадной лестнице, распахнул двери, и холодный горный воздух ударил мне в лицо.
После двух трудных вздохов я открыл глаза.
Я и не замечал, куда иду. Меня вел инстинкт. Я очутился на балконе. От вида на горы захватывало дух, форты горели далекими огоньками свечей, снежные вершины сияли под луной.
Мне стало тепло – это Тисаана прислонилась к плечу. Ее прикосновение прочной нитью связало меня с землей и притянуло обратно.
– Их жизни много дороже того, что их оборвало, – негромко проговорила она. – Не позволяй смерти отнять их у тебя. Ничего драгоценнее у тебя нет.