Отсутствие ответа вполне заменило ответ.
– Догадываюсь. – Кадуан откинулся к стене. – В Нираю не едем.
– Не едем. – У меня слова шли туго.
– Лично я совершено ошеломлен, – объявил он и залпом допил вино.
– Даже если я не согласна, не мне оспаривать его решения.
Кадуан дернул ртом.
– Трусливое решение, – пробормотал он в свой стакан.
Я вспыхнула. Пришлось загнать обратно в глотку рвавшиеся из нее резкие слова.
– Ты пьян, – только и сказала я.
– Пьян. А еще я прав.
Он сел прямо, подался ко мне. Неловкое, неточное движение – он, должно быть, не хотел придвигаться так близко, что едва не ткнулся лбом мне в лоб. Даже в темноте зала глаза у него светились цветом пробившегося сквозь листву луча – как будто в них просвечивал его гнев.
– Скажи мне вот что, тиирна, – заговорил он. – Почему ты хранишь ему такую верность?
– Я не тиирна.
– Ты тиирна.
Я фыркнула:
– Нет, я…
– Не годишься? Кому? Твой отец безраздельно властвует в Уделе. Думаешь, пожелай он, не заставил бы тебя принять? – Голос его смягчился, будто сочувствие вытеснило гнев. – Думаешь, о нем не шептались в других домах? Эта власть ему не предназначалась. Она принадлежит твоей матери. И тебе.
Я покачала головой. Однако в памяти уже зашевелились обрывки воспоминаний. О той ночи, когда отец держал меня за горло, и проблеск белого, и голос матери…
– Мать нездорова. А я…
– Не так послушна, как твоя сестра?
Я задохнулась. И отшатнулась от него, прорычав:
– Не смей так говорить о моей сестре!
– Я… – Его лицо тотчас отразило раскаяние.
– И не смей говорить о моих родных, как будто знаешь их лучше меня!
Он еще чуть-чуть подался ко мне:
– Эф…
В моем имени звучало извинение, и объяснение, и мольба – все сразу. Ни у кого мое имя так не звучало. Никто не вкладывал в него столько нежности, и как же мне это нравилось.
Именно поэтому я, не раздумывая, все это задавила.
– Сожалею, что ты не дождался угодного тебе ответа. Сожалею, что ты ненавидишь его за то, что он пытается сделать тебя чем-то вопреки твоему желанию. За то, что он никогда не допустит, чтобы наш дом постигла судьба твоего.
Как он изменился в лице! Вздрогнул, как от удара. А потом глаза загорелись, взгляд стал острым, губы приоткрылись, и я не без удовольствия изготовилась к схватке – изготовилась встретить что-то знакомое, и болезненное, и бесспорно заслуженное.
Но нас оборвал оглушительный звон.
Вылетело большое стекло в стене напротив – за ним виднелись листва и небо, а осколки засыпали пол. Гости повскакали с мест, посыпались пьяные ругательства. Мы поднялись среди разбегающихся по залу шепотков.
Я не смотрела на окно.
Мой взгляд притянула лежавшая на полу стрела, обернутая материей. На острие горел странный огонек, а шагнув ближе, я разглядела рассыпавшийся вокруг голубой порошок.
– Что это… – начала я.
Закончить не успела – Кадуан, ухватив меня за плечо, дернул назад.
А мир стал белым.
И разлетелся вдребезги. Меня встряхнуло так, что лязгнули кости. Я ударилась спиной в стену – на другом конце зала.
Я ничего не видела – только темнота и плавающий в воздухе синий дым. Половицы подо мной покорежились, расщепились. Я смотрела в ночное небо за проломом потолка. На мне лежало что-то тяжелое. Кадуан, сообразила я, выворачиваясь из-под него. По правому плечу, прижатому его телом, разливалось теплое. Кровь. Его.
Я не готова была к вспышке паники, которую принесло это понимание.
Я зажала рукой его бок, пытаясь унять кровь:
– Ты ранен.
Кадуану было не до того. На его лице отразилась мысль, вытеснившая боль.
– Люди, – процедил он.
Только это и успел сказать, прежде чем пол с громким треском провалился под нами.
Глава 35Тисаана
Не знаю, чего, собственно, я ожидала. Может быть, чего-то наподобие крепости с чугунными решетками и перекрученной сталью или теряющейся в грозовых тучах темной башни. Но когда вычерченная Максом стратаграмма перенесла нас на желтоватую, как кость, плиту посреди бурного моря, у меня слова застряли в горле.
Здание из полированного белого камня уходит вершиной в морской туман над головой. Стены чуть наклонные, и ревущие волны бьются в них, как кулаки в неподатливую дверь. Ни одного окна, вообще ни одного отверстия, кроме единственной высокой и узкой черной двери.
Стены покрывала резьба. Вблизи я разобрала, что это не картины, а знаки какого-то невиданного языка. Под лучами света в них взблескивало серебро, чернь и леденящий кровь багрянец.
Решайе съежился.
…Страшное место!.. – зашипел он. – …Злое!..
Я поморщилась, сдерживая его возмущение. Хотя он был прав – мне тоже было не по себе.
– Это аранцы построили? – спросила я, пока мы шли к дверям.
Впереди возвышались две тяжелые створки тьмы между светлыми стенами.
Ничего подобного я на Аре не видела. Все казалось древним, чужим.
– Не столько построили, сколько… открыли. Здесь все старое. Наверное, из времен до падения магии.
Макс едва коснулся двери – она открылась словно сама собой. Он, вздрогнув, тихо ругнулся.
– Полагаю, Ордена, несколько лет назад заново открыв это здание, сочли, что жаль оставлять такую замечательную пыточную без употребления. Предприимчивые ублюдки.
Дверь за нами сразу закрылась, словно обидевшись на его тон.
Решайе колотился у меня в мыслях:
…Уйди, уйди, уйди отсюда, уйди…
Здесь было пугающе светло. Пол и стены из того же гладкого белого камня, как снаружи, и также покрыты резьбой. Ни дверей, ни украшений. И светильников нет, но есть свет. И никого – однако я чувствовала на себе тяжелые взгляды.
– Дрянное место, – пробормотал Макс, шагнув вперед.
– Охраны нет?
Шагнув за ним, я невольно перешла на шепот. Слишком здесь было тихо – от противоестественной тишины так и несло угрозой.
Едва договорив, я наткнулась на спину Макса: он внезапно застыл на месте.
Перед нами стояла старуха. Вся в черном, в черном платке, похожем на капюшон. Она не шевелилась, руки сжала на животе. В пустых глазницах морщинистые шрамы. Сиризен.
– Вознесенные, вот уж это совсем лишнее!
Женщина словно не услышала его, только мышцы вокруг ее шрамов неодобрительно дернулись.
Я не могла оторвать от нее глаз. Так вот каковы сиризены в старости! Я не видела никого старше пятидесяти. И хотя все сиризены были несколько жутковаты, эта уж вовсе не походила на человека. Кожу под шрамами заливал оттенок легких синяков.
– За кем? – проскрипела она.
– Вардир Исраин, – ответил Макс.
Женщина так уставила на меня слепой взгляд, что мороз прошел по спине.
– Она со мной, – добавил Макс.
Стражница еще несколько неуютных секунд разглядывала меня, потом резко отвернулась, словно сочла недостойной внимания. Пальцем указала дальше по коридору и пропала прежде, чем мы сделали первый шаг.
Макс целеустремленно двигался вперед, как будто ее хрупкий палец продолжал указывать ему путь, хотя мы не раз уже свернули за угол и по изгибам коридоров. Кругом был резной белый камень, такой яркий, что я стала щуриться, а стены словно давили на нас с боков.
И все та же необыкновенная тишина, как если бы звук увядал и умирал в воздухе. Стук наших шагов словно противоречил духу этого места. Однажды – мы как раз свернули за поворот – что-то прорвалось. Пронзительный, мучительный крик прорезал воздух, словно в ухо мне вонзился окровавленный длинный ноготь. Я застыла.
Но звук уже оборвался. Будто обломилось с двух сторон тонкое стекло, звякнув лишь на долю секунды.
И снова такая тишина, что я гадала, не оглохла ли.
Мы с Максом дружно остановились. Посмотрели друг на друга.
Я почти сразу поняла, что услышала. И почему здесь так невероятно тихо.
– Чары, – сказала я. – Эта тишина.
– Да. – Он мрачно кивнул.
Мне стало зябко от этой мысли. Очень может быть, в воздухе сейчас раздаются вопли страдания вроде того, что дошел до нас в случайном разрыве чар. Раздаются, оставаясь неуслышанными, задавленными тишиной.
Дрянное место.
Мы миновали еще несколько коридоров, а потом Макс, остановившись, повернулся к стене. Он просто приложил к белому камню ладонь, и стена разошлась, как занавес под невидимыми руками. Только что был твердый камень, а вот уже дверь.
Я не успела двинуться с места. Макс поймал меня за плечо.
– Мы ничего от него не потерпим, – сказал он. – Ничего. Хорошо?
Я ответила кивком, и Макс открыл дверь.
То, что я видела перед собой, даже не напоминало человека.
Правду сказать, здесь многое было непостижимо уму. Резьба на стенах словно шевелилась, хотя, стоило задержать взгляд на каком-то участке, он оказывался неподвижным. В камере – тесной коробке, вырезанной в белом камне, казалось разом светло и темно. И ничего в ней не было, даже кровати или горшка. Смердело человеческими отходами и разложением, но я ничего такого не увидела.
Лежащий на полу свернулся, подтянув колени к подбородку. На нем была простая грязная одежда: рубаха, когда-то белая, и рваные темные штаны. Он лежал ко мне спиной, так что видны были только костлявые плечи и затылок с редкими, клочковатыми белыми волосами.
– Вардир, – позвал Макс.
Когда тот обернулся, я проглотила крик.
Он ухмылялся – безумной улыбкой. И как ему было не сойти с ума, если его лицо – бесцветно-белое лицо вальтайна – было уничтожено, исполосовано кровавыми бороздами.
В тот же миг во мне взметнулась, накрыв с головой, ненависть Решайе.
Вардир неуклюже зашевелился, разворачиваясь к нам. Теперь стало заметно, что он, в сущности, молод, наверное немного за сорок.
– Макс, – выдохнул он. – Максантариус Фарлион. Двое старых друзей разом. Как это мило, как мило.
Он придвинулся к нам, растопырил пальцы кривыми древесными сучками. Макс оттащил меня подальше.