Эти взгляды все сильнее сжимали мне грудь. Я впервые по-настоящему понял, каково пришлось Тисаане, когда она встала перед своими беженцами.
Еще одна причина держаться подальше от войска. Тисаана.
Проходили дни, а она так и не очнулась. В комнатах Башни Полуночи, на белой постели она казалась такой маленькой и хрупкой, совсем не похожей на неприступную богиню, приковавшую к себе взгляды всех беженцев. Раны на руке Саммерин ей залечил, но остались грубые шрамы, а под ними просвечивали сквозь бледную кожу темные жилки.
– Она сильно пострадала, – сказал мне Саммерин. – И вычерпала невероятное количество магии. Ей нужен отдых.
Он был прав. Я лучше других знал, как изматывает тело магия Решайе – тем более если так много потратить. И все равно я в тревоге сидел у ее постели. В окно мне было видно, как в небе пасмурные тучи окрашиваются кровавым закатом, как наступает ночь, за ней приходит рассвет, и все повторяется сызнова, а она все не просыпалась.
Не один день прошел, пока она наконец открыла глаза. Это случилось ночью. Я сидел на стуле в своем углу, страницы книги расплывались перед глазами.
– Максантариус.
Что-то во мне оборвалось при звуках этого голоса.
Да, голос принадлежал Тисаане. Но слова были не ее. И не ее выговор.
Я поднял взгляд. Из блестящих разноцветных глаз Тисааны на меня смотрел Решайе.
Я закрыл книгу, спросил глухо:
– Где она?
– Отдыхает. Она очень устала. Как и я.
– Зачем ты здесь, если так устал?
Лицо Тисааны было спокойным, задумчивым, губы сложены, как у глубоко задумавшегося ребенка. Ни ярости, ни гнева. Для Решайе – необычное выражение.
– По твоим словам, я не знаю, что такое любовь. – Морщинка у нее между бровями стала глубже. Ладонь прижалась к груди. – Любовь похожа на открытую рану? Как будто кожу содрали. Вскрыли грудь. Так должно быть? Все так… раскрываются?
Я моргнул.
Какой странный вопрос. Я не находил ответа.
Мне вспомнилась ночь, когда я помогал Тисаане выпутать волосы из застежки платья после бала Орденов. Я тогда тонул в ее запахе, в своем желании, и она, посмотрев через плечо, проникла взглядом так глубоко, что увидела меня – даже то, что я хотел бы скрыть от всего света.
– Любовь пугает? – шепнул Решайе.
Не знаю, почему я ответил:
– Да. Ужасает.
– От нее больно. Тебя видят. Тебе дают то, что ты будешь оплакивать. Напоминают о том, что уже потеряно.
Этот взгляд – знакомый и незнакомый – снова скользнул ко мне.
– Мне хотелось окружить тебя стенами, чтобы мы с тобой были одинаковыми. Если тебе никого не увидеть, ты увидишь меня. Но, думаю, я теперь понимаю… горе.
Решайе перевернулся, веки Тисааны дрогнули и закрылись.
– Она скоро проснется, – угасающим голосом прошептал Решайе. – Ей снишься ты. Ты знал?
Он ушел, не дождавшись моего ответа, ускользнул в глубокий сон, но между бровями остался след вопроса.
На следующее утро Тисаана наконец очнулась.
Глава 49Тисаана
Мы победили.
Проснувшись – а мне казалось, будто я проспала миллион лет, – я увидела рядом Макса. Он рассказал, чем кончился бой, и прибавил к моим смутным воспоминаниям свои, отчетливые до хруста. Назвал счет потерь и рассказал о купленной этой ценой победе.
Зерит овладел столицей.
– Так войне конец, – пробормотала я.
– Должно быть, так. Правда, Зерит пока об этом не объявлял. Хотя воевать ему больше не с кем.
Мне стало не по себе. Я наблюдала за постепенным распадом Зерита, видела, как ссыхается его разум, и теперь поймала себя на мысли, не отыщет ли его болезненная подозрительность новых врагов в тенях, отброшенных его непомерным возвышением.
Но взгляд Макса отвлек меня от этих мыслей: он морщил лоб, на щеке напрягся маленький мускул.
– Что? – Я заморгала, глядя на него.
– Сегодня утром я нашел у тебя записку.
Я замерла. Я точно знала, о какой записке речь: с просьбой Фийры навестить ее бабушку. Стоило вспомнить, в горле встал комок.
– Так… Там тебя и взяли?
Я кивнула. Наверное, он хорошо меня знал и услышал несказанное, потому что голос его стал убийственно тихим.
– Ловушка. Вот почему ты решила вернуться туда после боя.
И снова молчание заменило ответ.
От его гнева загустел воздух.
– Ты сражалась за них как никто другой. А они тебя продали. Это даже не жестокость – это тупость.
С языка у меня сами собой сорвались придуманные для них оправдания:
– Ты так говоришь «они», будто они все одинаковые. А это один человек. Некоторым всегда будет трудно поверить…
– Тисаана, я ведь думал, что опоздал. – Он не повысил голоса, но от звучавшей в нем боли я вся сжалась. – Я думал, что, ворвавшись во дворец, найду твой труп. Я думал, что сбываются показанные Илизатом видения. Мне никогда в жизни не бывало так страшно. Никогда.
Его взгляд метнулся навстречу моему. Я не открывала рта. Этот страх так и застыл у него на лице. А будь я на его месте… если бы в ловушку попал он…
Мне стало плохо от одной мысли.
– Так просто ты от меня не отделаешься.
Я отвела с его глаз непокорную прядь темных волос, подушечкой пальца разгладила морщины на лбу.
– Этих людей загнали в невозможное положение. Некоторым всегда будет трудно в меня поверить.
Он притянул мою ладонь к губам и поцеловал.
– Если раньше не верили, теперь поверят, – тихо сказал он. – Они смотрели на тебя, как не смотрят на человека.
Не знаю, почему меня затошнило от этой мысли, – ведь именно этого я и добивалась.
– И на тебя тоже так смотрели.
Да он и заслужил это рвущееся из глаз благоговение. Он был такой необыкновенный, что дух захватывало.
Макс поежился и отвел глаза. Он столкнулся с самым пугающим своим страхом: что мир увидит, на что он способен. Ему и в Трелле тяжело было открывать себя. А теперь все вышло наружу, даже его прозрачные, как бумага, отговорки не помогут.
– Я бы лучше спрятался, – пробормотал он. – Но… это было не зря.
Я прижалась к нему, припала губами к шее, вдохнула его запах. Он отпустил мою руку, чтобы обнять целиком, привлечь поближе.
Бывало, в такие минуты мне хотелось объяснить ему, что смешно и пытаться втиснуть такие чувства в звуки слов. У меня всю жизнь вырывали из рук все, что я любила. Сердце мое не отрастило корней, потому что его вырубали каждые несколько лет. Можно научиться жить и без корней. Находить любовь там, где ее не существует, например в поверхностной нежности жестокого мужчины. Учишься принимать потери как часть своего существа и притворяться, будто не оплакиваешь каждую разорванную связь.
Я забыла, что любовь может проникать так глубоко, быть такой надежной. На ветвях этого дерева можно было построить жизнь. И его крона приютила бы будущее поколение.
Но слишком много на мне осталось шрамов. Трудно мечтать среди пепла потерь. Трудно не думать, стоит ли предлагать те крохи, что в тебе остались, тому, кто заслуживает много большего.
Я зажмурилась. В глазах щипало.
– Я тебя люблю, – выдохнула я.
Люблю. У меня не осталось ничего, кроме этого слова. А его казалось так мало…
Мы с Максом пробыли там, пока можно было, пока в мою комнату не стали заглядывать целители. Макс нехотя согласился на осмотр, так что я на время осталась одна. И когда в дверь снова постучали, решила, что это опять целитель. Но в щелку заглянуло знакомое лицо.
Серел.
Первое, что пришло мне в голову: «Не хочу, чтобы он видел меня такой!»
Я приподнялась и выжала слабую улыбку. Он ответил – словно провернул у меня в животе кинжал вины.
До сих пор я не понимала, как многое скрываю от Серела, и только теперь заметила, что возвела вокруг своих слабостей высокую стену. Когда она выросла? Когда меня отнесло от него так далеко?
– Жутко выглядишь, – сказал он.
Я похлопала ресницами:
– Умеешь же ты польстить!
Он невесело улыбнулся и присел ко мне на краешек кровати. Смотрел так серьезно, что мне вспомнились взгляды беженцев, когда я побывала у них после сражения.
Эта мысль отрезвляла.
Я так увязла в кровожадности Решайе. Так от многого отказалась, чтобы удержаться на ногах, не говоря уже о способности вести бой.
Я еще владела собой, но едва-едва.
Боги, мне нельзя было к ним ходить – тем более без Саммерина. Непозволительная беспечность, и кончиться она могла очень плохо.
– Там все… в порядке? – спросила я. – Как с жильем? Не повредили?
– Нас бой не коснулся. – Серел накрыл мою руку ладонью, будто успокоить хотел. И я остро ощутила его взгляд, когда он сказал: – Я знаю, что там было. Знаю, как тебя захватили.
Мне вдруг стало трудно говорить, взвешенные слова затерялись в наплыве обиды, гнева и вины – слишком много разом накатило.
– Фийру замучила совесть, вот она и рассказала Филиасу. Он взбесился. И я взбесился. – Глаза его потемнели. – Никто из нас такого не потерпит. Даже Филиас. Знаю, он бывает с тобой жесток, но он бы никогда… ни в коем случае…
– Почему? Почему она так поступила?
– Мы еще многого не знаем. Кто-то ее попросил. Кто, пока неизвестно. Но когда узнаем…
– Я не о том. Я хочу понять почему. – Я бросила на него короткий взгляд. – Ведь не ради денег же? Она хотела сдать меня Зороковым. Обменять на свою внучку.
– Да. – Серел жестко поджал губы. – Это она и задумала.
Конечно же. Из ужасного положения находят ужасный выход. Боль порождает боль.
– Разве моя жизнь стоит дороже жизни той девочки? – выдавила я. – Я выиграла для них немного времени. Но окажись я на их месте… мне было бы мало взятых взаймы дней. Им нужно больше. Больше, чем я могла дать.
В глазах Серела плавала жалость.
– Тисаана, нельзя все взваливать на себя. Тут бы ни один человек не справился в одиночку.
Да. Ни один человек.
Человек не справится. Вот почему мне пришлось стать чем-то большим или хотя бы сыграть такую роль. Но теперь я чувствовала, как меня окутывает паутина ожиданий, обматывает все новыми нитями.